С. К.). Он был небрит, неряшливо одет, ел свой завтрак из сваренных вкрутую яиц грязными руками, запивая вермутом. В другой день его завтрак состоял из холодных котлет и шампанского: он почти не притронулся к еде, но быстро опустошил бутылку.
Однажды вечером, когда я танцевал с женой, вошел Алехин – как раз когда оркестр заиграл венский вальс. Алехин никогда не танцевал, но в этот раз попросил мою жену присоединиться к нему в вальсе – хотя, по понятным причинам, нетвердо стоял на ногах. В результате обоим пришлось помогать подняться с пола. Мы сразу же уехали, я отвез Алехина домой. Пришлось понервничать, когда чемпион мира, садясь в такси, чуть не вылетел в другую дверь»2.
На следующий год после Сан-Ремо шахматист Милан Видмар предложил провести двухкруговой супертурнир в живописном югославском городе Блед на южном склоне покрытых уютными соснами Каринтско-Словенских Альп. Доктор Видмар занимал в Бледе университетскую кафедру. Он хотел отблагодарить родину за то, что она помогала ему путешествовать по миру и заниматься любимым делом. В результате долгих переговоров Видмар выбил деньги для турнира. За первый приз давали 30 000 динаров. Ганса Кмоха попросили организовать соревнования, он согласился. И у Алехина вновь случился бенефис. Не приехал Капабланка, отсутствовали также Ласкер, Рубинштейн, Эйве… Что не умаляет феноменального результата, который показал в Бледе чемпион мира.
Алехин отправился на турнир, параллельно играя с двумя членами Рейкьявикского шахматного клуба, хотя физически их рядом с русским эмигрантом не было! Начал чемпион свои партии с исландскими шахматистами в ресторане отеля Borg, первые ходы сделал вслепую. Затем сел на пароход до Дании, продолжая играть с помощью корабельного радио. Высадившись на берег, купил билеты на поезд, на котором через всю Европу направился в Блед. И уже из Югославии телеграфировал исландским мастерам оставшиеся ходы.
Турнир в Бледе проводили в отеле Toplice, участников распределили по соседним гостиницам. Там же, где шли залихватские шахматные баталии, остановились на отдых королева Югославии Мария и ее дети. Возле здания отеля находилось чистое, прозрачное озеро – шахматистам можно было любоваться югославской природой в окно, отвлекаясь от статичного положения фигур на доске, пока свой ход обдумывал соперник.
Но несмотря на то, что Блед считался санаторием, куда люди приезжали восстанавливать здоровье – в том числе психическое, – некоторые шахматисты умудрялись сходить там с ума. Гезе Мароци что-то не понравилось в разговоре с Ароном Нимцовичем: слово за слово – и венгр вызвал рижанина… на пистолетную дуэль! Арон Исаевич отказался. Кмох выразил сомнение, что миролюбивый Мароци вообще знал, из какого конца пистолета вылетает пуля… Этот инцидент стал самым острым в Бледе. Хотя Алехин тоже заставил понервничать.
Посетители турнира не считали лучших шахматистов мира какими-то небожителями. Один из любителей «благородной игры» подошел к Боголюбову и… попросил дать ему прикурить. В своей книге «Международный турнир в Бледе» Ганс Кмох подробно рассказывал, насколько невежественными могли быть посетители: «После 10 [утра] зал наводняется зрителями. Большинство из них влечет одно лишь любопытство. Они без конца задают вопросы, добиваются автографов, курят, болтают. Скоро атмосфера сгущается: шум, табачный дым, толчея. Невозможно навести порядок. Многие из гостей полагают, что за свои деньги им все позволено»3. Хозяину отеля пришлось найти отдельный, тихий зал для шахматистов, чтобы разрешить эту проблему. Но когда делегация игроков приехала на автобусе в Любляну, чтобы сыграть там часть турнира, пришлось обращаться к услугам полицейских, которые сдерживали толпу желающих «побрататься» с шахматистами.
Книгу Кмоха о турнире издали в СССР. В предисловии к ней Сергей Вайнштейн не упустил возможности поиздеваться над неугодным Алехиным – принизить триумф эмигранта, объяснив его увяданием «старой гвардии». Было высказано мнение, что молодежь рано или поздно нанесет чемпиону мира «смертельный удар» – с намеком на талантливую советскую поросль. Но кто бы что ни говорил, Алехин показал чертовски классную игру в Бледе. Снова устроил головомойку Нимцовичу – пожертвовав две пешки, добился решающего качества и молниеносной победы. «[Нимцович] отошел от доски и, покачивая головой, несколько раз повторил: “Он обращается с нами, как с желторотыми птенчиками”», – вспоминал Кмох.
К 21-му туру чемпион мира добился невиданного преимущества в 5,5 очка! Преимущество осталось таковым и по окончании соревнований. «Успех Алехина объясняется различными обстоятельствами, в первую очередь – исключительным знанием дебютной теории, одинаковой изобретательностью как в комбинационных, так и в позиционных положениях и, наконец, великолепным состоянием здоровья. Однако особенно превосходит он всех других мастеров техникой, позволяющей ему с непревзойденной еще виртуозностью удерживать и использовать полученное преимущество», – заключил Кмох в своей книге о турнире4.
Вторым в Бледе стал Боголюбов, который дважды мог выиграть у Алехина, но набрал только пол-очка; третьим – Нимцович, проигравший чемпиону обе партии (он скажет об игре победителя так: «Шахматы, которые сияют, как солнце»).
Но в Бледе опять проявилась другая черта Алехина. В книгу советского издания за авторством Кмоха это не вошло, но австрийский шахматист рассказал в другом своем литературном труде «Гроссмейстеры, которых я знал», что в Бледе якобы видел, как чемпион мира злоупотреблял алкоголем (не зря он в советском издании отмечал его здоровье): «Алехин начал предаваться безудержному пьянству. Однажды, присоединившись ко мне и нашим женам за послеобеденным чаем, стал вести себя неуравновешенно. Ему было трудно говорить. Когда он потушил сигарету о кусок торта моей жены, Надаша встала и увела его. Вернувшись через несколько минут, она сказала моей супруге на ломаном немецком: “Извини, дорогая, Алехин – русская свинья. Теперь спит, как ребенок”»5.
Был и другой инцидент, косвенно говоривший о возлияниях. Кмох припомнил, что на церемонии закрытия турнира взбалмошный шахматист Бора Костич начал громко кричать русскому гроссмейстеру, который сидел за другим концом стола и общался с высокопоставленными чиновниками: «Герр Алехин! Чем это ты вчера так напился: коньяком или клековачей (вариант словенского джина.)?» Алехин что-то пробормотал, отрицая факт пьянки, но Костич настаивал: «Конечно, ты был пьян! Как еще я мог победить тебя семь к одному? Я очень хорошо играю в кегли, это правда, но семь к одному – слишком много!»6
Турниры в Сан-Ремо и Бледе – действительно золотые страницы в шахматной биографии Александра Алехина. Они показали, что победа над Капабланкой оказалась неслучайна – некоторые даже сочли, что кубинцу повезло не «выбить» себе матч-реванш в это время. Свое первое поражение в турнирных партиях после Буэнос-Айреса чемпион потерпел лишь в 1931 году! Андрэ Лилиенталь с восхищением писал о мощи русского чемпиона того времени: «Меня часто спрашивают: почему Александр Алехин в пору расцвета настолько превосходил своих соперников? Почему на турнирах с выдающимся составом – как, например, Сан-Ремо-1930 и Блед-1931, – он на несколько очков отрывался от преследователей? Ведь там выступали Боголюбов, Нимцович, Рубинштейн, Флор, Видмар… – фантастически сильные шахматисты! <…> Думаю, ответ простой и в то же время исчерпывающий: потому что Александр Александрович Алехин был гениальным шахматистом»7. Макс Эйве был более конкретен: «И в Сан-Ремо, и в Бледе Алехин обычно лучше играл в дебюте. А поскольку он был сильнейшим из всех современников, неудивительно, что одна блестящая победа следовала за другой. По сути, это были игры с гандикапом, в которых более сильный игрок получал шансы на хорошую позицию в дебюте. В результате Алехин быстро расправлялся с большинством своих соперников»8.
Увы, но инциденты с выпивкой несколько дискредитировали даже того, непробиваемого Алехина-игрока – пусть и не как шахматиста, но как человека, который не знал меры. Если Кмох ничего не выдумал, у чемпиона возникали серьезные проблемы с дисциплиной, которые и приводили к скандальным эксцессам (иногда он «завязывал» – например, ради матча за титул с Капой). Отношения с Надин могли развалиться именно в связи с алкогольными рецидивами Алехина. Еще до второй матчевой встречи с Боголюбовым пара рассталась.
В статье «Ангел-хранитель» шахматный историк Сергей Воронков привел письмо дочери Надежды Васильевой Гвендолин Изнар, которое в 1950-е годы попало к советскому биографу Алехина, известному шахматисту Александру Котову. Изнар рассказала, что ее мать считалась натурой утонченной, вращалась в высших кругах Российской империи, выучила несколько языков, на которых свободно говорила, играла на пианино, писала рассказы. В Париже старалась и дальше вести светский образ жизни, принимать гостей, в том числе шахматистов, с которыми супруг проводил домашние партии. Жена окружила Алехина любовью, она так его боготворила, что даже старалась помогать его бывшей супруге Анне-Лизе Рюэгг и сыну, к которым шахматист, по словам Изнар, проявлял безразличие.
Расставание Надин переживала болезненно. «Особенно от сознания, что, уйдя из-под ее благотворного влияния, Алехин начнет “чудить”. Он всегда был склонен к алкоголизму, с проявлениями которого она всегда успешно боролась», – добавила Гвендолин9.
Алехин даже не посетил похороны Надежды Семеновны в 1937-м – несчастная умерла на 65-м году жизни. При этом отпевание посетили супруги Куприны, которым маленькая благородная женщина с большим любящим сердцем стала ближе великого Алехина.
Одной из причин разрыва шахматиста с Надин стало новое амурное увлечение чемпиона.
«Во время очередных гастролей с сеансами одновременной игры Алехин встретил вдову губернатора Марокко, англичанку Грейс Висхар. Грейс была образованной, эрудированной женщиной. Она тонко чувствовала и разделяла интересы мужа. “Она меня прекрасно понимает”, – не раз говорил Алехин»