Доктор Макс Эйве становится чемпионом мира по шахматам, 1935 год. Фотоколлекция иллюстрированного журнала Het Leven (1906–941). © Spaarnestad Photo / National Library of Netherlands
В предпоследней партии, играя белыми, Алехин не реализовал преимущество в пешку – и это был конец. На финал чемпион (все еще) пришел во фраке, а Эйве накинул на себя простенький серый пиджак. Он оставался все тем же скромным учителем математики, который однажды стал чемпионом мира среди любителей в шахматах. А теперь он получил корону среди профессионалов! Согласившись на ничью, Алехин тут же поздравил нового короля и даже спел Марсельезу, которую принялись напевать для него голландцы – в знак уважения. Общий счет – 15,5:14,5 (9 побед Эйве, 8 побед Алехина и 13 ничьих).
Внешне Александр Александрович был весел, много улыбался, будто и не потерял титул, за который когда-то так отчаянно сражался с Капабланкой. Остается только догадываться, что у него было на душе на самом деле. Кошки скребли? Ну тут уж наверняка!
Коты были любимыми болельщиками Алехина во время партий. © Collection Roger-Viollet / Roger-Viollet via AFP
Хотя… Корона-то не уплывала из рук безвозвратно, как это случилось с Капабланкой. Страховочный пункт в договоре позволял экс-чемпиону рассчитывать на матч-реванш, а заодно – и на гонорар, который обязательно соберут предприимчивые голландцы. (Кстати, Капабланка подумывал профинансировать матч, но не бескорыстно, а с обязательством победителя играть следующий поединок уже против него, но опять не срослось.) За короткий срок Алехин мог заработать существенно больше денег, даже несмотря на поражение. Да и в том, что Эйве падет в повторном матче, Алехин не сомневался. Так почему бы ему было не присоединиться к поздравлениям, ведь Голландия получила своего первого (и, заметим, пока что единственного) чемпиона мира по шахматам, а это означало, что в стране обязательно начнется шахматная горячка, а число желающих заниматься интеллектуальной игрой пойдет в рост.
На решающую партию пришли 5000 человек – вот насколько матч интересовал простых жителей Нидерландов. Все они искренне радовались, на Эйве повесили цветочную гирлянду, а жена и дети пятого шахматного короля стали самыми счастливыми людьми на свете.
Голландец в будущем старался максимально снижать «алкогольный контекст» матча, чтобы не дискредитировать свою победу. Многие считали (и до сих пор считают) его самым слабым чемпионом мира в истории. И все же не отметить гигантскую работу, которую Макс Эйве проделал для достижения результата, непозволительно. Алехин наверняка сильно удивился, когда понял, что напротив него соперник вовсе не такой слабый, как он думал, а искушенный в дебютах, физически и психически устойчивый настолько, что ничем его не пронять. И это стало одной из причин, погубивших русского шахматиста.
Впрочем, Алехин не верил в «чемпиона мира Макса Эйве» – и вряд ли поверил даже после поражения. Возможно, за его улыбкой на чествовании скрывалась изрядная доля иронии. Александр Александрович счел, что просто сдал корону в аренду – за деньги.
В следующем матче Эйве был жестоко бит. Алехин перестал быть «мышью» – он теперь пил не алкоголь, а молоко – как настоящий кот. И позволил себе некоторые игровые вольности лишь в самом начале. А потом легко сбросил с трона Эйве.
А ведь до второго матча, который голландцы устроили в 1937 году, уже Эйве считали фаворитом, а у Алехина нашлась масса поводов для расстройства. Он посредственно играл на турнирах, крупнейший из них – Ноттингем-1936 – и вовсе провалил, уступив принципиальному сопернику Капабланке и бывшему вундеркинду Решевскому, о котором имел весьма пренебрежительное мнение. Занял лишь шестое место с отставанием в очко от победителей – Ботвинника и Капабланки.
Говорят, Капа в Ноттингеме бросил фразу: «Я ненавижу Алехина!». А за месяц до этого в Подебрадах русский эмигрант имел несчастье познакомиться с острой на язык женщиной Капабланки Ольгой Чагодаевой – влюбленные приехали на турнир в Чехословакии в качестве зрителей. «Однажды я разговорилась в фойе турнирного помещения с гроссмейстером Штальбергом, – рассказала о тех событиях Чагодаева журналисту Александру Сизоненко. – В это время к нам приблизился высокий плотный блондин со светло-голубыми глазами, имевшими, как мне показалось, язвительный оттенок. “Александр Алехин”, – представил его Штальберг. До этого я Алехина никогда не видела. Он тут же сказал Штальбергу, что хотел бы со мной поговорить наедине, – и тот отошел. Мы вышли из дома в окружавший его небольшой сад. Алехин сказал, что слышал о том, что я русская, и предложил поговорить по-русски. “Хотя я проиграл матч Эйве, – начал разговор Алехин, – но все знают, что именно я – сильнейший шахматист мира”. В ответ я заметила, что все меняется: до 1927 года сильнейшим был Капабланка, затем Алехин, теперь Эйве, а потом, наверное, будет кто-то другой. Алехин тут же сменил тему. Словно жалуясь на Капабланку, он сказал: “Ваш муж при встречах со мной не раскланивается, и все на это обращают внимание”. Я ответила Алехину, что причина здесь одна – его отказ сыграть матч-реванш. “Почему вы противитесь такому матчу?” – напрямик спросила я его. Алехин уклончиво ответил, что этому мешает целый ряд обстоятельств. Тогда я не сдержалась и в лоб спросила: “Может, вы боитесь этого матча?” Алехин заметно смутился и занервничал, тем более что на нас стали обращать внимание. Извинившись, он отошел, и больше я с ним никогда не встречалась…»10
Поражение от кубинца в Ноттингеме и в целом блестящее выступление Хосе Рауля на турнире спровоцировали новый виток разговоров о том, как некрасиво и даже трусливо Алехин «бегал» от Капабланки. К тому же спустя несколько месяцев кубинец закрепил ноттингемский успех в Москве-1936, где впервые занял первое место. Турнир в столице СССР проводили двухкруговой: Ботвинник едва не проиграл кубинцу обе партии, с трудом взяв пол-очка! Третьим стал Флор: чехословак вообще отстал от лидера на 3,5 балла. Иными словами, Капабланка вновь заставил говорить о себе как о шахматисте экстра-класса – и, возможно, лучшем игроке в мире. Отдавая должное советскому шахматному буму, он устроил гастроли по городам СССР, влюбляя в себя народные массы. А ведь на его месте мог быть Алехин…
У Александра Александровича был еще один повод для печали. По свидетельству Сало Флора, Алехин якобы отказался от приглашения на турнир в Москве, поскольку хотел вернуться на Родину только в ранге чемпиона. Снова все складывалось таким образом, что родные берега оставались для Алехина недоступными.
Вообще титул Алехину был нужен в Москве для гарантии безопасности, если бы вдруг снова всплыла деникинская «расписка». Хотя, учитывая, что в СССР настали по-настоящему средневековые времена, и то, что головы падали с плеч врагов режима, как яблоки с деревьев осенью, а «палачи» искали любую возможность для выслуги, может быть, и к лучшему, что не поехал.
Система не щадила никого, в том числе человека, который организовал три крупнейших шахматных турнира в Москве (1925, 1935 и 1936 годы) и по приглашению которого в СССР переехал жить сам Эмануил Ласкер. В 1938 году наркома юстиции, доктора государственных и правовых наук, шахматного руководителя Николая Крыленко арестовали по приказу наркома внутренних дел СССР Николая Ежова (его вскоре самого казнили), хотя человек старался верно служить Родине и во время красного террора, будучи руководителем Верховного трибунала, управлял процессами, которые приводили к массовой гибели людей. Во время одного из них он сказал: «Если бы у нас была хоть на секунду гарантия того, что эти лица в будущем не будут опасны и что республика гарантирована от дальнейших преступлений с их стороны… Мы сказали бы им: “Иди и впредь не греши”». На допросах, где Крыленко оказался для власти уже «по ту сторону», он сознался, что участвовал в антисоветской организации правых и занимался вредительством. Прошло немного времени – и из него выбили заявление о том, что еще до революции он вел борьбу против Ленина, а сразу после задумывал с Николаем Бухариным и некоторыми «антисоветскими элементами» борьбу с партией. В июле 1938-го председатель военколлегии Верховного суда СССР Василий Ульрих лично расстрелял Крыленко на полигоне «Коммунарка».
Да, Крыленко чинил препятствия Алехину и вообще мог быть крайне нетерпимым – и его падение было тому на руку. Но много лет спустя, уже когда в СССР переосмыслили период сталинских репрессий, Михаил Ботвинник дал «врагу Алехина» такую весьма лестную характеристику: «Шахматисты и боялись, и любили Николая Васильевича. Он был резок, действовал прямо, но справедливо, а когда нужно – деликатно и весьма тонко. На заседаниях исполбюро шахсектора ВСФК[26] он не навязывал свою волю, но проявлял власть, когда понимал, что верх берут групповые интересы. Заседания он часто проводил стоя – быть может, чтобы “скомпенсировать” небольшой рост. Бритая голова с резкими чертами лица, проницательные глаза, свободная, небрежная речь с аристократическим грассированием, неизменные френч и краги – такой был внешний облик одного из популярных соратников Ленина»11.
То, что Крыленко сделал многое для советских шахмат, сомнению не подлежит. Юрий Авербах вспоминал, какие круги пошли по воде после смерти Николая Васильевича:
«…Шахматы лишились не только авторитетного руководителя, но и могущественного покровителя. Московский шахматный клуб немедленно был выдворен из помещения, принадлежащего прокуратуре. На стадион Юных пионеров был переведен с Арбата клуб шахматно-шашечного мастерства ВЦСПС[27]. Издательство “Физкультура и спорт” уменьшило число выпускаемой по шахматам литературы. Да и спорткомитеты стали сокращать число шахматных инструкторов. Наконец, еще позднее, в “Правде” появился фельетон “Голос пинг-понга”, в котором содержались нападки на газету “64” и на шахматистов. Впрочем, эта атака на шахматы не носила долгосрочного характера и не нанесла шахматному движению существенного вреда»