Происходя из бедного сельского украинского духовенства, «за отличие в науках и добронравии» послан он был по окончании Киевской духовной академии в Англию «смотрителем» за группой молодых людей, которым надлежало учиться разным наукам, а особенно агрономии.
Самборский прожил в Англии пятнадцать лет, исполняя должность священника в русской церкви в Лондоне, и в 1780 году по рекомендации русского посланника в Англии был отозван в Петербург, чтобы стать настоятелем церкви Святой Софии в Царском Селе. Затем его назначили духовником к цесаревичу Павлу и его жене Марии Фёдоровне, после чего он стал священноучителем и духовником Александра и Константина.
Следует заметить, что кроме знаний духовных наук отец Андрей хорошо разбирался в агрономии и успешно вёл своё хозяйство на подаренной ему мызе Белозёрке. Он часто водил туда своих воспитанников, рассказывая и показывая им поля и луга, огороды и скотные дворы, объяснял основы сельского хозяйства и земледелия, знакомил мальчиков с бытом крестьян.
Впоследствии, в 1804 году, Самборский, вспоминая об этих прогулках, писал Александру I: «Ваше величество могли весьма ясно познать мою прямую систему религии евангельской и религии сельской, из которых происходят благонравие и трудолюбие, которые суть твёрдое основание народного благоденствия»[31].
Екатерина была высокого мнения об отце Андрее и не переменила внукам священноучителя, когда он заболел и болезнь его продолжалась целых четыре года. Об этом просили и сами мальчики. Во время своей болезни отец Андрей переписывался с Александром и Константином, их письма свидетельствуют о чистоте помыслов и твёрдости духовника, искренней любви к нему братьев. Главное, чему учил протоиерей Андрей своих духовных детей, что все люди равны между собой. Долгое пребывание в Англии сделало его поклонником английских порядков, он прекрасно владел английским языком, до такой степени, что кроме Закона Божьего преподавал своим воспитанникам и английский.
Среди друзей Самборского был и его сосед по Петербургу Иван Матвеевич Муравьев-Апостол. Он справедливо почитался одним из самых образованных офицеров. Служил в лейб-гвардии Измайловском полку, но уже двадцати лет взят был в «кавалеры» к Александру и Константину, то есть воспитателем, соединявшим в одном лице и дядьку, и наставника, и учителя.
Муравьев-Апостол владел восемью иностранными языками — английским, французским, немецким, латынью, греческим, итальянским, испанским и португальским. Однако английский стоял в ряду особняком — увлекаясь российской изящной словесностью, Муравьев первым перевёл на русский язык «Школу злословия» Ричарда Бринсли Шеридана и пьесу Оливера Голдсмита «Ошибки, или Утро вечера мудренее».
На премьере «Школы злословия» присутствовала и Екатерина. Ей понравились перевод пьесы, её содержание, особенно высоконравственные рассуждения, осуждающие клевету, восхваляющие добропорядочность, утверждающие высокую мораль.
В Петербурге вскоре заговорили, что перевод лучше оригинала, однако виной тому не Муравьев-Апостол, а великий князь Александр, который был соавтором Муравьева. Иван Матвеевич не опровергал эти слухи, ибо был уже достаточно опытным царедворцем и, следуя советам главного наставника Салтыкова, сохранял добрые отношения и с Екатериной, и с Павлом. Сближению с опальным цесаревичем способствовал случай: как-то юный Константин Павлович, увидев шедший в строю конногвардейский полк, взял начальство над ним и произвёл полное учение. В это время при Константине был Муравьёв-Апостол, но он не остановил воспитанника и не помешал ему в этой его причуде. Екатерина выговорила Ивану Матвеевичу за его безучастность к проступку внука, а Павел, напротив, был так растроган тем же самым, что, встретив Ивана Матвеевича, трижды ему поклонился, сказав: «Благодарю, что вы не хотите сделать из моих сыновей пустых людей»[32].
То, что императрице-бабке казалось праздной забавой, наследником престола расценивалось одной из наиважнейших государственных задач в жизни сыновей.
Благодарный Павел, вступив на престол, сделал Ивана Матвеевича действительным статским советником, что соответствовало чину генерал-майора, и отправил его посланником в Гамбург. Было Муравьеву тогда двадцать шесть лет.
Кроме Муравьёва-Апостола, отца двух будущих декабристов — Сергея и Матвея, среди воспитателей великих князей был и двоюродный брат Ивана Матвеевича Михаил Никитович Муравьев, тоже весьма дружественно расположенный к отцу Андрею Самборскому.
Михаил Никитович был представлен Салтыкову и, согласия Екатерины, стал преподавать Александру и Константину русскую словесность, отечественную историю и, кроме того, беседовал с ними по вопросам «философии нравственной», что соответствует нынешнему пониманию этики и психологии.
Тогда ему самому было двадцать восемь лет, он был членом Вольного собрания любителей российского слова, в трудах которого опубликовал свои первые сочинения. Михаил Никитович получил хорошее образование, окончив Московский университет, и упрочил его самообразованием. Его первое стихотворение — «Эклога», чисто подражательное, весьма напоминающее стихи любимого им Вергилия, появилось, когда Муравьёву было четырнадцать, а в шестнадцать лет появились «Басни в стихах» и «Переводные стихотворения», обратившие на него благосклонное внимание Екатерины II.
Перу Муравьёва принадлежало сочинение «Опыты истории письмён и нравоучения», он обращал внимание своих воспитанников на права человека, его обязанности как перед обществом в целом, так и перед «частным или же партикулярным человеком».
М. Н. Муравьеву мы обязаны и тем, что сохранились две ученические тетради Александра и Константина. Одна из них, принадлежавшая Александру, досталась внучке Муравьева и потом стала достоянием редакции журнала «Русский архив».
Тетрадь эта относится к 1787 — 1789 годам, когда Александру было 10—12 лет и Муравьев занимался с ним русским языком и отечественной историей. В тетради находятся упражнения Александра в русской грамматике и правописании. Значительно большой интерес представляют записи по истории и некоторым вопросам обществоведческого и политологического характера.
Последовательно всё это выглядит так: сначала записан короткий рассказ о славянах и начале России. Затем идёт фрагмент «О свойстве трёх правлений» — общественного, единоначальственного и господственного. «Правление общественное, — читаем в тетради, — есть то, в котором один правит, но законами неподвижными и принятыми (два последних слова Муравьёв переправил на «постоянными и установленными») вместо того, что в господственном один без законов и без правила увлекает всё своею волею и прихотями».
В других отрывках речь идёт о начале единовластия в России, подробно пересказывается история Бориса Годунова, а также записываются переводы на русский язык из сочинений Руссо «Эмиль», Монтескьё «О вольности гражданской», из Гиббона, выкладки из российской статистики и географии.
Нередки и записи нравоучений и афоризмов, например, такого свойства: «Мы не живём только сами для себя, но каждый из нас есть часть целого; неизвестные добродетели частного человека распространяют благополучие на малый округ соседей и знакомых его».
За два года, исписав толстую тетрадь, двенадцатилетний мальчик стал писать гораздо лучше, нежели в самом начале, — улучшились правописание, слог и даже почерк.
Кроме Салтыкова, Лагарпа, Самборского и Муравьевых заметный след в воспитании Александра оставил академик Вольфганг Людовик Крафт, коего на российский манер звали Логином Юрьевичем. Он был сыном академика Петербургской Академии наук, физика, астронома и картографа Иоганна Вольфганга Крафта и занимался, как и его отец, этими науками. Логин Юрьевич в двадцать восемь лет стал ординарным академиком, а с 1782 года служил профессором математики в Сухопутном шляхетском корпусе, откуда и был взят учителем физики и математики к великим князьям.
Среди учителей был и полковник Карл Массон, так же, как и Лагарп, родившийся в Швейцарии. Двадцати четырёх лет он приехал в Россию, поступив преподавателем в Артиллерийский и инженерный кадетский корпус.
Позднее он стал воспитателем и учителем сыновей Николая Ивановича Салтыкова и в этом качестве, проявив себя лучшим образом, взят ко двору на ту же должность.
Много лет спустя он опубликовал воспоминания о своей службе при дворе Екатерины и рассказал немало интересного о воспитании Александра и Константина.
Наконец, не может быть не упомянут и академик Пётр Симон Паллас — ботаник, минералог, зоолог, географ и путешественник. Он родился в Берлине, учился в Германии, Голландии, Англии, стал членом Петербургской Академии наук в двадцать шесть лет и сразу же возглавил экспедицию в центральные области России, в Нижнее Поволжье, Прикаспийскую низменность и на Урал. Затем Паллас прошёл но Забайкалью и Алтаю, собрав огромные коллекции камней, гербариев, чучел и скелетов рыб и животных. Впоследствии был опубликован его фундаментальный труд «Путешествие по разным провинциям Российского государства».
Занимаясь с братьями, гуляя с ними в окрестностях Царского Села, Павловска и Петербурга, Паллас преподавал им ботанику, зоологию, природоведение, раскрывал перед мальчиками таинства взаимосвязей в природе живых существ и неживой натуры.
Для придания воспитания Александра «всеконечной гармонии» Екатерина приказала построить на границе меж Царским Селом и Павловском Александрову дачу — комплекс дворцовых построек и павильонов, которые напоминали бы её внуку многое из того, что слышал он от своих воспитателей и наставников и о чём читал в книгах.
Вокруг дачи был разбит большой тенистый сад, в аллеях которого Лагарп и Самборский, прогуливаясь, беседовали со своими воспитанниками. Дом Александра стоял на крутом берегу пруда рядом со сказочным златоверхим шатром. К дому вела обсаженная цветами аллея. Она отходила от моста, украшенного изображениями воинских доспехов и оружия; за мостом — поле и хижина, а напротив хижины — гранитный валун с выбитой на нём надписью: «Храни златые камн