не будет уже все равно…
– Хорошего же вы мнения о своих чадах!
– Они ведь не страдали на строительстве, как я, им дом, подозреваю, не так дорог.
– А вы, значит, лишения терпели?
– Повозиться пришлось много. Не могу описать, сколько всякого было за эти годы.
– Наверное, постоянно прорабите на объекте?
– Деваться некуда, приходится контролировать. Иначе и воровать будут, и сделают плохо. Люди никак не научатся получать удовольствие от собственного труда, уважать чужой. Скажем, маляр покрасил стену, тут же приходят гранитчики и прислоняют к ней плиту. Или наоборот: гранитчики положили мрамор, после чего появляются маляры и начинают белить потолок… Ничего не остается, как самому следить, объяснять…
– При помощи русского нелитературного языка.
– Некоторые граждане и без крепких выражений так изъясняются, что их без слез слушать невозможно… Не считаю мат руганью, это совершенно естественная и необходимая часть языка.
– Но для общения с рабочими используете именно ее?
– По-разному. Иногда приходится и поругаться. Все-таки я в доме хозяин.
– На Западе, наверное, все было бы по-другому, вам не пришлось бы переквалифицироваться из музыканта и певца в строителя?
– Когда принимаешься за работу сам, выходит дешевле. Тратишь время, но экономишь деньги. Вместо того чтобы строить, мог бы петь и зарабатывать. Но я стал старше, и на моих концертах нет того ажиотажа, что раньше. Дело даже не во мне сегодняшнем. Люди в принципе перестали активно ходить на концерты. Если сравнить доходы от выступлений и от строительного бизнеса, в итоге так на так и выйдет. Вот, например, нашел ванну начала века из тонкостенного чугуна – сейчас такие не льют. Длина – сто восемьдесят пять сантиметров. Красота! Особенно теперь, когда поставил ее, ванну, на бронзовые ноги. Подобные модели есть в Америке, Италии и стоят пятнадцать тысяч долларов. Моя обходится в двадцать долларов в год – плачу человеку, который приезжает, чистит ее и делает новое покрытие.
– Мрамор тоже удалось добыть где-нибудь по дешевке?
– Мрамор греческий… На такое понимание красоты, которое есть у меня, нужно много денег.
– Откуда этот разорительный дар? Врожденное?
– Не знаю. Родители точно ни при чем. Жили в говне, попросту говоря. Да и сам я только в 97-м году переехал в помещение, которое можно назвать шикарным. До этого максимум, что имел, – восемьдесят квадратов на пятерых. Это считалось супер.
– Сколько метров у вас сейчас?
– Много. Здесь четыреста.
– Откуда эта гигантомания? От недоедания, что ли?
– Перечитайте Булгакова. В „Собачьем сердце“ все написано. Не было у меня стремления всех уделать: вот я был голодный, а теперь нажрался. Человеку должно быть комфортно, нельзя у него спрашивать: зачем, мол, вам восемь комнат? Да хоть двадцать восемь, если это красиво и удобно!
– Дети согласятся жить с вами под одной крышей?
– Это и не нужно. Ни мне, ни им. Скажем, с сыном нам не тесно, но его жене наверняка будет некомфортно. Зачем полноценной семье кто-то посторонний, да еще хозяин? Буду покупать детям квартиры. Метров по сто двадцать каждому.
– По-вашему, нормальное жилье должно быть не меньше ста квадратов?
– Конечно. Человеку творческой профессии требуется место для работы, жене – для отдыха, ребенку – для игр. Я сейчас говорю элементарные вещи, которые нам почему-то кажутся странными. Весь мир уже давно существует в таких метражах.
– Москвичу, чтобы не отстать от Запада, надо иметь в заначке как минимум миллион долларов на покупку квартиры.– Можно обойтись и половиной суммы.
– Подскажете, где ею разжиться?
– Люди, ругающие нынешний режим, забывают: он подарил каждому в среднем от тридцати до пятидесяти тысяч баксов, а кому-то и больше.
– Не ощутил.
– Почти все население Советского Союза приватизировало квартиры. Собственников в Америке десять процентов, а у нас девяносто. Чего плакаться-то? В мире все может рухнуть – доллар, евро, золото. Недвижимость – никогда. Строительство – самое правильное капиталовложение. Плюс удовольствие.
– Все обсудили, Александр Борисович, кроме музыки. Так и не понял: как у вас обстоят дела с „Буревестником“?
– Процесс идет, но медленнее, чем хотелось бы. Дом я ведь строю на свои, а театр – на казенные. Инвестиции дает город. Деньги наконец выделены.
– Сумма?
– Опускаем… Названы заказчики, подрядчики, архитекторы. У меня есть понимание, что хочу сделать в театре, а у руководства Москвы желание содействовать мне в этом. Авось с Божьей помощью управимся.
– Значит, есть шанс, что Градский из строителя снова станет певцом?
– Все шутите, да? Я и не переставал петь. Люди совершенно потеряли, выражаясь интеллигентно, критерии оценки творчества. Все решают деньги, проплаченные проекты.
– Но кого-нибудь слушать можно?
– Из наших? Некого. Уж лучше сходить в ресторанчик, где молодые играют джаз, где поют новые люди. Это гораздо веселее и интереснее, чем смотреть по телевидению на очередного…
– Баскова?
– Нечестный вопрос. Про Николая я уже все сказал. Он оказался в нужное время в нужном месте, в него вложили средства. Из человека с голосом он стал звездой – вот и вся история. Умение Баскова петь неадекватно успеху, но никто не мешает ему повысить мастерство. Девяносто же процентов тех, кто ругает Колю, попросту завидуют, что удача улыбнулась не им.
– Название своему театру придумали? Или именем поделитесь?
– Не знаю. Именем вряд ли. Это было бы слишком просто.
– А к чему усложнять? В жизни и так хватает трудностей».
2003. Марина Коташенко
В этом году в жизни Градского появилась Марина. Мне кажется, что разрезом глаз Коташенко очень схожа с Вертинской, но сам Градский мое наблюдение не разделяет. Он рассказывал:
– Подъехал на машине к девушке, как мне показалось, небесной красоты. И решил, если я с ней не познакомлюсь, никогда этого себе не прощу. Хотя я был в тот момент не в лучшей форме для знакомства – грязный, возвращался со стройки. Не было никакой уверенности, что она захочет со мной знакомиться. И тогда я сказал сакраментальную фразу: «Девушка, у вас есть шанс прикоснуться к истории, к легенде то есть!» – и заржал, как бы стесняясь. Марина ухмыльнулась, поскольку не только не узнала меня в лицо, но и вообще не знала, кто такой Градский, однако взяла мой телефон. А через две недели перезвонила… Мужчина всегда развивает женщине мозги, особенно когда есть разница в возрасте и когда у него самого мозги имеются… Так положено делать. Когда наоборот, получается не совсем удачный брак. Но у Марины мозги были достаточно развиты и до знакомства со мной. Она окончила юридический факультет Киевского университета. Но решила, что профессия модели будет ее кормить сытнее, а работать юристом никогда не поздно… Я далеко не самый богатый человек, на которого могла бы рассчитывать Марина. С ее данными она могла бы заинтересовать мужчину намного богаче, моложе и красивее, чем я. Поэтому мне удобнее считать, что ей нравится быть рядом именно со мной благодаря неким, неведомым мне моим достоинствам.
С Даней & Машей, которым Марина, будучи ровесницей Даниила Александровича, конечно, не может быть мачехой, отношения ровные, сам глава семейства определяет их как «дипломатические». Я лишь однажды видел новую Сашину тещу, которая была моложе своего зятя. Она явно обожала Градского. К сожалению, Маринина мама очень рано ушла в лучший из миров… Что, кстати, может роднить пару. Помимо еще и того факта, что они оба – Скорпионы.
Про отношения Марины с детьми Саша говорит: – Конечно, есть чувство ревности со стороны детей. И такой американоподобной семьи, когда все вместе счастливо общаются, у нас не получилось. Но дети и жена ведут себя дипломатично… Нет контактов, которые могли бы привести к спорам. Дети приняли мое решение. Даже если им что-то не нравится, ведут себя корректно. Во многом это и моя заслуга. Я так отношения выстроил… Мы предпочитаем не вмешиваться в эту сферу жизни друг друга. Для нее основным моментом при знакомстве было то, что я творческий человек. Это на женщин действует. Если женщина видит творческого человека, если он при этом еще не сумасшедший, не напивается, валяясь на полу и излагая философские истины, это ее цепляет. А высказывать мнение по поводу работы? Зачем? Даже дети ни разу не сказали, что папин проект плохой. Даже если папа занимается полной фигней, дети должны радоваться.
Нюанс. Градский & матерщина
Тема ненормативной лексики, упомянутая в процитированном выше интервью, сопряжена не только с творчеством Градского, но и с его бытом. Да, он матерится. Но как! Виртуозно. Вкусно. Вольно. Великолепно. Весело.
Памятные нынешним рок-музыкантам и поп-продюсерам гонения на так называемый рок-н-ролл (а фактически, пользуясь лексиконом ЦК ВЛКСМ, на любую «молодежную музыку») в основе своей отражали исторически необратимую тенденцию бетонирования противостояний между новым (новаторским) и отмирающим (ортодоксальным).
«Мы ждем перемен», – вполне дружненько декларировала разномастная молодежь устами Виктора Цоя, пришедшего в пределы Отечества прямиком из пульсирующего Космоса. А тексты всякой песни при этом надо было литовать! Тогда же и была заложена мина под уже сложившийся советский новояз. Причем исконно расейская нецензурщина шаг за шагом прорывалась в газетно-киношную плоскость вместе с американизмами. Как это ни парадоксально.
На планерке в «МК», году в 1986 году, известный в ту пору, но, как время показало, недальновидный медиаменеджер (позднее – глава «Коммерсанта») Саша Перов сказал мне про публикацию, в которой был «дерзкий» подзаголовок «Бордель на набережной»: «Сохрани газетку с этой своей статьей. Такие времена не повторятся. Станет этот номер раритетным».