Лекарь порылся в сумке, перекинутой через плечо и стал доставать холщёвые мешочки. Доставать и передавать царю. Тот их в руки не брал, а только нюхал.
— Вот этот.
Лекарь понюхал сам и, скривившись, развязал мешочек. Достав щепоть порошка он приблизил их к близоруким глазам.
— Хрень какая-то, — сказал он.
— Это самое безвредное. Чабрец, зверобой, мать и мачеха, ромашка.
— Нормально, — согласился лекарь и приказал нянькам. — Принесите кипятка! И заварник.
Те метнулись в детскую кухню, что находилась через стенку и вернулись с медным ковшом и парой керамических «гжелевских» заварников.
Самуил Яковлевич засыпал в заварник травяной сбор и залил кипятком.
— Пусть стоит пока не охладится. А как охладиться так дайте мальцу попить. Сие только к вечеру случится. Ранее не давать.
Лекарь обернулся к царю.
— Всё, великий государь. Сделал всё, что смог.
— Ну, пошли, тогда отсель.
Царь было приобнял лекаря и тут же отдёрнул руку, скривившись.
— Ох и воняет от тебя, эскулап. Пошли ка я тебя в баньку свожу. А Марта тебя там и пострижёт.
Санька вдруг рассмеялся.
— Что-то меня сегодня в баню так и тянет. А и хрен с ней, с этой работой. Постоит без меня. Там в сумке склянка есть?
Лекарь пошарил и вынул тёмного стекла литровку, закрытую деревянной пробкой.
— Он! — утвердительно кивнув головой, сказал царь.
— Точно он? — спросил лекарь.
— Абсолютно!
— Абсолют?
— Почти, но не хуже. Мои винокурни гонят.
— Тогда пошли в баню. Закусить бы?
— Сейчас организуем. Марта!
— Всё поняла. Уже собирают на стол.
— Вот это сервис! Чтоб я так жил! — произнёс бывший еврей, заточённый в оболочку мокшанского языческого знахаря Кирилла.
— Но-но! Это мой сервис! –погрозил пальцем царь. — Царский разряд!
Санька рассмеялся. Ему вдруг стало легко и весело. Он и охмелел даже чуть-чуть от осознания того, что в этом мире он не один и есть другая, похожая на него душа. Теперь ему есть с кем поговорить о прошлом и даже, он, почему-то, был в этому верен, найти общих знакомых. Городок Лучегорск, в котором находилась больница, и где Саньку постоянно штопали или лечили, для Александра был почти родным городом. По крайней мере, прописан он был в нём, хотя раньше проживал и дом имел в другом районе.
— Пошли-пошли, эскулап. Я тебя сейчас веником отхожу.
— Бля! — простонал сладострастно лекарь. — Сто лет в бане не был.
— Ты в такой бане вообще никогда не был! Покажем ему, Марта, где раком зимуют?
— Как скажешь, господин.
— Это — писдец! — простонал эскулап и ускорился почти до бега.
Однако царь бегать не имел права по статусу, а потому и лекарь был вынужден сбавить ход. Так они и дошли до бани, стоявшей чуть в отдалении от дворца, чинно с толком и расстановкой. По пути к ним присоединились кикиморки, несущие банные принадлежности. Девицы уже переодетые в сарафаны, имели совсем иные обличия, и поэтому казалось, что прислуги во дворце видимо не видимо.
В предбаннике стол был уже накрыт белой скатертью окантованной вышивкой. На скатерти уже стояла снедь.
Александр вдруг вспомнил, что за всеми утренними перипетиями, он даже не смог позавтракать, а день уже — он понял по солнцу — приближался к полудню. Поэтому, увидев мясные, рыбные блюда, каши и напитки, царь радостно потёр ладони и сглотнул так, что услышал даже Самуил.
— Оголодал, что ли, вашество? — спросил лекарь и протянул руки к столу.
Санька от такого обращения едва не подавился слюной и подумал, что одёргивать «попаданца» нужно сразу и сильно. Иначе дальше будет только хуже. Однако настроение у него было отличное от понимания перспектив и он не стал проявлять излишнюю агрессию.
— Ты, Самуил Яковлевич, если до сих пор не понял куда и как глубоко ты попал, то я тебе сейчас объясню, но в первый и в последний раз. Попал ты в такое общество, где даже неуважительный взгляд может привести к тому, что тебя просто убьют. Пришлют холопов и сожгут вместе с домом. Ещё и слуг твоих всех до одного порежут, как свиней. А по отношению к царю, то есть ко мне, ты должен быть настолько, предупредителен и вежлив, чтобы не только я, но и никто другой не смел подумать, что ты меня не уважаешь. Ежели ты этого н е поймёшь и продолжишь ко мне обращаться неучтиво и с небрежением, то я буду вынужден заменить тебя кем-нибудь другим. И не советую проверять мои слова. Пощады у меня ты не выпросишь. Кого другого я бы ещё простил и то, ранее. Сейчас же у меня такой выбор людских душ, что я могу просеивать их через своё сито сколько угодно долго. И… Кстати сказать… Разобрался я уже с тем, как ты блокировал меня от своей, э-э-э, ауры. Изучил я уже твой опыт. Спасибо тебе. В благодарность обещаю, что не стану возвращать тебя в то место, откуда изъял. А просто отдалю от себя, как можно дальше. Даже, может быть, по твоему выбору. Но если хочешь быть рядом, соответствуй.
Глава 8
Санька произнёс речь, обращённую к лекарю, мысленно, установив с ним защищённый и закрытый от других сущностей этой ноосферы, канал связи, вынеся его за её пределы. Его, разделённое на более чем десяток частей сознание, проанализировало ноосферу сущности, подселённой к знахарю и сделало определённые выводы, перенастроив систему безопасности. Оно же обнаружило и «показало» Саньке тот коридор, про который говорил Самуил, связывающий Саньку, как оказалось со старым миром.
Что это был за мир? Или это была просто дверь, открывающаяся в иное пространство и время, он пока не знал. Однако он воспользовался той «ноосферой», как локальным сервером связи, так как увидел, что и у Самуила связь с тем миром продолжала оставаться.
— Значит Самуила я выдернул не с «того света», а из «того мира»? — подумал Александр.
— Всё понял, великий государь, — совершенно серьёзно и с небольшим поклоном, «сказал» лекарь. — На полкорпуса находиться сзади царя?
— На корпус сзади царя. Докажешь, что готов, приближу. А сегодня просто поговорим. Расскажешь мне о том, что там твориться. А какой хороший разговор без хорошей выпивки?
— Понял тебя, государь. И не жалею, что раскрылся тебе.
— Так! Давай сначала обмоешься! Смердит от тебя!
— Не от меня, государь. От тела этого.
Царь отмахнулся и девки подхватили лекаря и окунув в кадушку с водой, прямо туда плеснули жидкого мыла. В четыре руки они сорвали с лекаря верхнюю одежду — сапоги он снял ещё на входе — выдернули из кадушки, сняли штаны и стали отмывать лекаря мочалом. Девицы работали словно профессиональная стиральная машина и уже через пятнадцать минут лекарь был чист и утомлён.
Царь, изредка поглядывая на процесс омовения, налил в гранёный прозрачный стакан из откупоренной бутылки спирта и опрокинул его в себя. Потом, не вдыхая, захватив щепотью квашеную капусту, посмаковал её, проглотил и только потом вдохнул. Приятное тепло скользнуло в желудок и растеклось по телу. Ещё одна щепоть кислой до оскомы капусты добавила блаженства. Царь почувствовал, что жизнь начала, вроде как, налаживаться и глубоко и медленно вздохнул-выдохнул.
Самуил Яковлевич укутался в большое покрывало и взглядом вопросил разрешение садиться.
— Присаживайся, эскулап, наливай, закусывай и рассказывай.
— Я сначала капусточки, с вашего разрешения, государь.
— Тут даже государям выкают, если только оскорбить хотят, — хмыкнул царь.
— Да, что ж такое⁈ — сокрушённо мотнул головой лекарь. — Снова не так.
— А вот, — развёл руками царь. — Больше молчи и слушай. Ты же, вроде как, говоришь, «путешествовал».
— Не особо прислушивался. Больше присматривался.
— На баб заглядывался? — усмехнулся Александр.
Лекарь смутился и налил себе в стакан спирту.
— Выпить-то можно? — спросил он.
— Пей, конечно, — кивнул головой царь. — Зачем же наливать, коли не пить. Ты в каком году оттуда пришёл?
Самуил выдохнул, крякнул, мотнул, словно лошадь, головой и, хлебнув заранее налитого квасу, обмяк.
— Благо-о-сть, — произнёс он.
— Вот! — ткнул в лекаря пальцем царь. — Уже по-нашему заговорил. Ещё по две-три дозы, и псалмы запоём! Хе-хе-хе!
— Псалмы — это вряд ли! — пробормотал хирург.
— Не перечь царю! — шутливо нахмурясь, «грозно» сказал Александр.
— Да ты деспот, — издеваясь, отреагировал мысленно лекарь.
— А ты думал! Тут иначе съедят в первый же день. Руки о твоё платье вытирать станут. Так и было с Иваном Васильевичем в детстве. Оттого он сильную обиду на Шуйских и Мстиславских затаил, да поквитаться не успел.
— Сейчас ты квитаешься?
— Вот ещё! Мне-то это зачем? Тех, кто меня пытался унизить уже нет, а остальные блюдят чин.
— Может ещё по одной? — спросил лекарь вслух. — Хороший у тебя, государь спирт. Я-то, как врач, в нём толк знаю.
— Пей-пей, да разум разумей. Не дурных люблю питухов. Сразу предупреждаю. Ты мне про житьё-бытьё своё расскажи. Я у тебя в больничке лежал в две тысячи шестнадцатом, а ты до какого дожил?
— До двадцать третьего.
— Ух ты! И как там? Кто президент?
— Президент тот же и дела те же, кроме войны с Украиной за Донбас.
— Ух ты! Решились, таки, наши! Молодцы! С четырнадцатого года ведь бандэровцы Донбас бомбили. И как, Киев взяли?
— При мне, ещё до Киева далеко было. Медленно там идёт. Вязнут наши. Или не торопится командование. Не знаю. Берегут и свой народ, и чужой. Да и зарылись там хохлы в землю глубоко. Шахты старые, да подвалы заводские… А может, бомб и снарядов не хватает. В Сирии ведь много потратили. А вдруг снова германцы полезут? Всё ведь нельзя тратить. Стратегический запас держать надо.
— Да-а-а… Промышленность стояла. Сталину вон сколько времени понадобилось, чтобы перестроиться…
— Не-е-е… Тогда по-другому было. Промышленность на войну работала с тридцатых годов, просто германец так шустро попёр, что заводы пришлось за Урал переносить. Вон, сталинградский тракторный не перенесли бы, потеряли бы нахрен.