— Верно…
Александр Викторович с Самуилом Яковлевичем ещё долго обсуждали политику партии и правительства их бывшей Родины, а потом разговор постепенно затих. И тот, и тот вдруг загрустили. Санька тихо шмыгнул носом, молча влил в себя пятьдесят грамм спирта, закусил рыбным расстегаем и чёрной осетровой икрой и скривился.
— Вот оно мне надо, разбираться в здешней политике. Кто я, и где политика Руси шестнадцатого века. Да ещё кикиморы с лешими и волколаки чёрные и белые. У меня уже крыша едет, Сеня.
— Тогда уж не Сеня, а Саня, — поправил лекарь. — Что, так всё плохо?
— Да, писдец! — тихо прошептал царь. — Всё один и один!
— Аки пчела? — спросил Самуил серьёзно.
Царь глянул на него подозрительно. Не смеётся ли? Крамолы не увидел и, отвернувшись, кивнул.
— В отпуск тебе надо, — в который уже раз посоветовал лекарь.
— Да какой, нахрен отпуск? Куда? Чем заняться? Рыбалку я особо не люблю. И горных речек здесь нет, чтобы хариуза подёргать, а на сеть или перемёты… Хрень это, а не рыбалка. Наливай, да пей, одно слово. Охотиться с луком, тоже не интересно. Я всё-таки предпочитаю ружьецо или мелкашку. А здесь они, даже с моей модернизацией, всё-таки не те. Капсюлей мало производят, да и толку в них для охоты немного. Патроны так и не освоили. Некому осваивать производство. Оборотни не желают в мастеровых превращаться. Им бы ближе к природе…
Санька задумавшись сделал паузу, а потом продолжил:
— Или к людям…
— Так они у тебя оборотни, или вампиры? Кровь не пьют?
— А хрен их знает, — скривился Санька.
— Ну, ты даёшь, государь! — покрутил головой лекарь.
— А ты как отпуск проводил? — спросил царь. — Любишь рыбалку, лес?
— Мы на море всегда ездили. Или на «Три озера» под Находкой, или в Андреевку.
— Триозёрье, — поправил Санька. — Хорошее место. И Андреевка, тоже хорошо. У меня даже яхта во Владике была. Самодел. Да-а-а… И здесь я, было дело, морем увлёкся. И яхту собрал и корабли построил. Но что-то удовольствия получить так и не удалось. Всё воюю, да корабли чужие топлю. Нет в этом мире места и времени для отпуска, Саня.
— А как, тогда здесь жить? — возмутился лекарь.
Его уже прилично развезло. Александр тоже воспринимал мир качающимся, но у него всё-таки было более десятка сознаний и, переключившись на другую ментальную матрицу, не затуманенную алкоголем, Санька восстановил адекватность восприятия.
— Мы же весь год пашем, чтобы потом на месяц отключится от работы.
— А здесь, если на месяц отключишься, то, когда включишься, мир уже будет другим. Тут даже князьям и боярам нельзя отвлекаться и «уезжать в отпуск». Пока отдыхать будешь кто-нибудь крестьян уведет. Это и татары могут сделать, и соседи… Или земли твои перепишет на себя. Или мор нападёт, или глад. А могут и взбунтоваться крестьяне, да пожечь вотчину и хозяйство порушить. Царю вообще тяжело…
— Молоко за вредность давать надо, — проговорил лекарь.
— Точно! — согласился Александр и заметил, что Самуил шутит. — Издеваешься над царём?
Санька вздохнул и грустно спросил.
— Хочешь царём быть?
Самуил Яковлевич посмотрел очень трезво в глаза царю и пожал плечами.
— Нет, наверное. Тут команда нужна. Это в хирургии ты сам. Но и в ней в сложных операциях ассистенты нужны. И чем лучше ассистенты, тем меньше операционных ошибок.
— А что, действительно забывают инструменты?
— Да сколько угодно…
— Вот и я… Аки тысяча пчёл. В голове улей сплошной.
Царь вздохнул.
— К старцам поеду…
Санька сплюнул.
— Да ведь, как «поеду»? Если бы ехать' Месяцок так поехать верхом, или в повозке. По дороге разбойничком попугать, или татар. А я ведь не поеду, а перевернусь в… Ну, ты понимаешь… И я уже там. Сука!
— А ты возьми, да поедь. Посуху.
— Нету времени, Саня! Нету! Нежить вот-вот нахлынет.
— Да и хрен на неё!
— На кого? — удивился Санька.
— На нежить, на кого же ещё! Ты сам, в одного, хочешь Русь спасти? А не охренел ли ты, царь батюшка⁈ Ты хочешь доказать, что роль личности в истории безгранична? А вот хрен у тебя одного это получится. И не убедить тебе заранее наш русский народ. Он, как ты знаешь, пока петух не клюнет, не перекрестится. Ну и придут волколаки. Они, что вырежут всех? Они станут грызть твою светлую нежить. Ну и нехристь католическая придет. И что? Мало её на Руси было? И при Петре, и при Екатерине. И что? Где те нехристи, и где тот народ? Как партия и народ никогда не были едины, как нас не пытались убедить плакаты-лозунги, так и церковь, прости Господи, никогда не охватывала всю массу народонаселения. Что тогда, что сейчас. Ничего не меняется, Саша. Народ в основной своей массе аполитичен и язычен. Он всегда верил, что «солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья».
— Нихрена себе ты выдал, эскулап, — выдохнул удивлённо Александр Викторович. — Парторгом был?
Самуил Яковлевич смутился.
— Давно когда-то.
— Тогда понятно. Но я с тобой солидарен. Давай ещё по одной?
Они хорошо «посидели». Давно так Санька не «парился». Он позволил себе слегка захмелеть и душу его немного отпустило. Даже во время беседы с бывшим хирургом Санькин «многоядерный процессор головного мозга» не останавливал повседневную обработку информации. Туда же поступил и массив данных, отработанный матрицей «сына», улучшенной ментально-энергетической оболочкой Самуила Яковлевича.
Оказалось, что субстанция старого еврея, получившая доступ к глобальной энергетическо-информационной сети, созданной Александром, развила бурную деятельность по изучению её возможностей и достигла-таки определённых результатов. Его сознание, не умевшее «переворачиваться» и «нырять» в ноосферу физическим телом, попыталось прорваться сквозь неё, правильно полагая, что пришло оно именно оттуда. Сознание еврея, задействовав имеющиеся «интеллектуальные» ресурсы сети, нашло свой след в чужом тонком мире, так как сильно отличалось от Санькиного сознания. И таким образом нашло туннель в «свой» мир, который одновременно являлся и Санькиным.
К концу пьянки Александр уже не только видел перед собой воронку, ведущую в чужое подпространство, но и не побоялся углубиться в неё. Откровенно говоря он надеялся, что его «выкинет» в его мире в его же тело, но оказалось, что старого тела у Саньки в том мире уже не было. А вот мир две тысячи двадцать четвёртого года он, переместив часть своего сознания в его ноосферу, увидел.
Увидел и не обрадовался. Мир переменился. Санька даже испугался, что он как-то вдруг снова очутился в мире, где он был царём. Но потом оказалось, что нет. Он видел тот мир откуда его перекинуло в младенческое тело, но ноосферы миров очень-очень походили друг на друга.
Надо понимать, что из ноосферы Санька видел энергетический «атлас» мира. Он видел ауры людей, животных и растений, ауры всевозможной нежити, ауры неприкаянных сущностей. Санька попытался, но «перевернуться» в бывшем своём мире, то есть материализоваться, он не смог. Его сразу «вернуло» в тело Ракшая, и он очутился за столом в бане.
От того, что он увидел в его старом мире, его едва не вывернуло на изнанку. Страдание, боль и массу неприкаянных душ он увидел «под собой». Мало того, души не только увидели его, но и устремились к нему, как на свет мотыльки. Они устремились к нему, а он, испугался, и попытаться «выскочить» из тонкого мира в материальный. И выскочил. Но не в том, а в этом мире.
В том мире шла война. И не какая-то локальная война Руси с бандеровцами, как сказал Самуил Яковлевич. Русь воевала почти со всем миром. Почему и «атласы» ноосферы обоих миров были до безобразия похожи. В Санькином мире против Руси воевало Литовское княжество (читай — Украина), Ливонцы ( читай — Прибалтика), Голландцы и Англичане (с этими и так всё понятно), Крымско-Османское ханство (читай — Турция), Кавказ (с этим тоже сё как всегда).
Именно от осознания глубины вечной ненависти врагов к Руси, выраженное не материально, а энергетически, у Александра закружилась голова и его едва не стошнило.
После ментального путешествия в свой прежний мир, Санька долго отпивался квасом, а потом попросил Марту хорошенько пропарить вениками, что та и сделала.
Сначала пропарила, а когда Саньку отпустило, приласкала и утешила так, как не могла сделать ни одна обычная женщина. Что ни говори, а кикиморки, с их гипертрофированной любвеобильностью могли дать фору даже русалкам. А уж те легко уводили за собой мужиков даже в водную пучину. Именно поэтому Марте легко удалось «подавить» Санькину волю (хотя он особо и не сопротивлялся) и отдаться ему, как простой женщине.
Александр, «улетая» в блаженной неге подумал, что потому-то он и перестал «прелюбодействовать» с кикиморками, что после них с Азой близость казалась пресной. Но сейчас Азы для него не существовало, как, наверное, и любой другой женщины. Так, по крайней мере, он в это мгновение подумал. А ещё он подумал, что Азе он позволил зачать ребёнка и получился такой вот богатырь-наследник. Могла бы родить Марта, интересно, кого бы она родила?
— Да, кого хочешь, мой господин, — вдруг сказала Марта, разогнав сладострастный морок.
— О чём ты? — спросил Александр Марту.
— Ты спросил, я ответила. Я могу родить тебе кого угодно.
— Не понял! — испугался Санька. — Хоть мальчика, хоть девочку? Ты это брось!
Марта рассмеялась. Она не могла на него обижаться.
— Ты не правильно понял. Я не могу родить мальчика, или девочку. Но я могу родить любую, как ты говоришь, сущность. Хоть кикимору, хоть лешего, хоть домового. Кого угодно. Кого прикажешь. И любой из нас сможет.
Санька не сказать, что удивился, а очень сильно удивился и даже немного, честно говоря, «прифигел». Он вдруг представил маленьких леших, русалок и кикимор, тянущих к нему ручонки и истошно вопящих: «Папа! Папа!».
Глава 9
— Ты правильно, э-э-э, выразилась, моя радость? — наконец выдавил Александр.