— Уж лучше нежити наплодить, — сказал, отрицательно покрутив головой, Санька. — Но и она ведь может взбунтоваться. Количество перерастёт в качество и писец людскому доминированию. А там и Аид подтянется и скажет: «Спасибо, Александр! Вы свободны!». Не-е-е… Кузнец нам не нужен! Люди, хоть и трудноуправляемый контингент, но всё-таки — люди. Хотя… Тоже те ещё попадаются сволочи. Тьфу, блять! Что же делать⁈
Взгляд Александра, нервно ищущий вокруг себя, вдруг натолкнулся на небольшой бочонок, собранный из плашек кавказского дуба. Бочонок стоял на полке и в том бочонке настаивался виноградный спирт, выгнанный Мокшей из подаренного Темрюком на свадьбу вина. Вино, честно говоря, подкисло, пока его довезли до Москвы, вот Санька и отдал его на перегонку.
Александр вздохнул, подошёл к бочонку, стоящему на полке и, чуть поднапрягшись, выдернул из него пробку.
На следующий день, убедившись, что беглецы надёжно оторвались от преследования, а отправившиеся вслед за ними воительницы не особо торопятся, Санька засобирался к Заволжским Старцам. Хоть и отправлялся он к ним не пешим порядком, но всё-таки путешествие могло затянуться на некоторое время, а потому и собраться нужно было словно в поход. Да и подарки для старцев перенести в чём-то требовалось.
Почему-то раньше Александр не озаботился солдатским снаряжением, поэтому сейчас, складывая вещи и продукты в обычные дорожные мешки, он то и дело кривился. Оказывается, за кучей полезных для армии и для государства дел, он не удосужился задуматься о солдатском быте. Знать сапоги себе стала шить по ноге, а вот пехота, или как их теперь называли — пешцы, как ходили до него в лаптях и кожаных тапках, типа онучей, так и ходят. Да и вообще… Санька вспомнил, что когда-то читал, что хорошо организованная и вооружённая длинными копьями пехота — лучшее «лекарство» от кавалерии. А он об этом и не вспомнил, озабоченный производством ружей, пушек, пороха и снарядов.
Дальнобойные пушки с разрывными снарядами и точные ружья — залог победы в дистанционном сражении, и захват Керченского пролива это доказал. Однако победа достигается захватом территории, а до неё надо ещё как-то дойти. И поэтому хорошие сапоги предпочтительнее плохих, а тем более, лучше лаптей, разваливающихся от полусуточного марша. Да и рюкзаки или ранцы с нормальными заплечными лямками — лучше мешков с верёвочными, режущими плечи. Хотя, во вторую мировую войну наши бойцы с «сидорами» прошли от Сталинграда и дошли до самого Берлина, и ничего. Но, вдруг, с нормальными лямками, можно было дойти быстрее?
Так думал Александр, набивая мешки снедью и собираясь к переходу по тонкому миру. Он уже вполне уверенно и без потери силы мог за один раз перенести вместе с собой пару саней с лошадьми и до десятка человек. Кикиморок можно было бы перенести значительно больше, ибо те, как известно, сущности не совсем материальные.
Кстати, Санька так и не разобрался, как кикиморки принимают материальную форму. Причём не только сами становятся вполне себе осязаемыми — Санька многожды раз проверял их на ощупь и так и не смог найти отличия от обычных женщин — но и материализовать себе любые доспехи или одежду, которые можно было даже снять с них. Санька тоже, экспериментируя, это много раз проделывал.
Он выхватить из ниоткуда меч, или щит не мог, как не пытался. Переместить предметы в подпространство он мог, но только находясь там же и оттуда же выложив. А очень хотелось заиметь тайное хранилище, ибо тащить на себе или в мешках все необходимые ему вещи ему надоедало катастрофически.
Кикиморки помочь ему в понимании процесса своей материализации и необходимых им предметов не могли, но в один голос утверждали, что у него на службе это стало делаться лучше. А Марта, как самая умная, предположила:
— Но ведь ты сам этого хочешь, вот и мы можем одеться подобающим образом.
— Но откуда берутся вещи, — не унимался поначалу Александр. — Ведь броня из прочнейшей стали сделана, а мечи, так вообще эталон прочности и гибкости.
Марта лишь пожимала плечами. К сожалению, снятая одежда броня или оружие вскоре исчезали. Если их не брал в руки или не надевал на себя Санька. Таким образом, он «сделал» себе лёгкий и прочный стальной пластинчатый доспех, подогнав его по фигуре принявшей его облик Марты. Александр легко обходился и без доспеха, но отражаемые без урона его телом удары копей или мечей, смотрелись, по меньшей мере, странно. Могли обвинить в чародействе со всеми вытекающими последствиями. Сделал он себе и шпагу, рубящую обычную османскую кольчугу, словно вязанную из шерстяных ниток кофту. С его-то силой удара…
Однако, и эти вещи, положенные на землю, почти сразу исчезали, и Александру приходилось брать нужное ему из «рук» кикиморок. Что тоже, в принципе, было неплохо. И, казалось, что вот он выход! Нагрузить кикиморку необходимыми вещами и вот тебе «подпространственное хранилище», которое описывают фантасты. Однако, материальные вещи, помещённые Санькой в ноосферу, кикиморки достать не могли. Как, впрочем, и поместить их туда.
С собой в качестве подарка Санька взял персидских сладостей и сушёных фруктов, печатных пряников с надписью «Ростов», несколько сборников Номоканона, отпечатанных в новой Ростовской типографии на белой ромейской бумаге, по паре штук[1] льняного и конопляного полотна, шерстяной и шёлковой ткани.
Пряники пекли на Руси давно. Рассказывали, что их завезли ещё варяги. В выпечку добавлялся поташ, оттого они получались рассыпчатыми и долго не черствеющими. Удивить старцев пряниками Санька не хотел. Наоборот, ими он вроде как показывал, что древние русские традиции им чтутся.
В Номоканон, называемый на Руси «Кормчие книги», входили сборники церковных правил: правила апостолов, первых четырех Вселенских Соборов и шести Соборов поместных, а также 68 правил Василия Великого, извлеченных из его посланий. Его составил в VI веке Константинопольский патриарх святитель Иоанн Схоластик по инициативе святого императора Иустиниана на основе более раннего подобного сборника.
Рукописный список Номоканона, переведённый на старославянский ещё Мефодием в восемьсот восьмидесятых годах, прислали из Константинополя в подарок патриарху Максиму Греку. Санька переложил его на «современный» русский язык, приказал набрать текст и отпечатать. Под тяжёлые книги, вложенные в деревянные оклады, обтянутые кожей, Саньке пришлось отвести целый воз. Так и оказалось у Александра с собой три воза, да ещё и пять вьючных коней.
Заволжские старцы обитали даже не в монастырях, расположенных между Белым и Кубенским озёрами, а в скитах, разбросанных по ручьям не только вокруг монастырей, но и на значительном удалении от них, хотя считались монастырскими иноками. А некоторые из них, такие как лидер «нестяжателей» Нил Сорский, уходили от монастырей ещё дальше в глубину лесов.
Однако сейчас Александр точно знал, где и как искать старцев. Он, не надеясь только на русский авось, в последнее время часто «нырял» в тонкий мир и исследовал энергетический «атлас» тех мест. Исследования показали, что ему надо перемещать свою тушку и подарки к Кирилло-Белозерскому монастырю. Именно там и собиралась, покинув свои скиты, так нужная ему и многострадальной Руси духовная рать.
Никому из дворян, коих, правду сказать, было в Ростове не так уж и много, а кто был, те занимались делами по подведомственным «приказным избам», Александр не раскрыл реальный маршрут своего путешествия. Адашеву он сказал, что поедет вверх по Донцу навстречу Вишневецкому и Курбскому. Хочет, де, посмотреть на открытое ими месторождение каменного угля.
По правому высокому берегу Дона раскинулись деревушки по два-три-четыре строения с прилегающими к ним полями, проходил основной торгово-почтовый тракт с «ямами» на котором несли службу сторожевые казачьи дозоры. Тракт считался безопасным, а потому, отъезд царя всего лишь с полусотней конных воительниц, никому не показался странным. К слову сказать, и кони были не настоящие. Нашлись не особо щепетильные оборотни, возившие на себе кикиморок. Санька даже полагал, что «всадниц» и «коней» связывало нечто большее, нежели служба, но вдаваться во взаимоотношения «тонкого плана» между нежитью он не хотел.
От Ростова отъехали вёрст на двадцать, когда Санька выполнил «оверкиль» своей матрицы, прихватив вместе с телом повозки и «конных» воительниц, и «полетел» в северо-западном направлении. Если ехать посуху, то на дорогу пришлось бы потратить не меньше двух месяцев, а в тонком мире Александр словно прокручивал под собой интерактивный глобус. Саньке нравилось перемещаться в ноосфере. Он научился, почти проявляясь, чувствовать плотность воздуха, что давало ощущение полёта. И тогда можно было вроде бы как «парить».
Однако сейчас Саньке было совсем не до «парения», при котором ресурсы силы растрачивались гораздо быстрее. Ему хотелось как можно скорее очутиться в заповедных лесах озерного края. Он много слышал о тех местах и в этом мире, и в том, но ни разу там не был. Александр только сожалел, что не имеет самого плохонького охотничьего ружьишка.
Смоделированные им винторезы для охоты с подхода не годились. Слишком тяжёлая получилась штуковина. Был с ним конечно, лук, и Санька на него рассчитывал, но, как уже говорилось ранее, охоту стрелами Александр не любил.
Монастырь открылся, «светясь» аурой иноков. Субъективно для Александра прошло не более тридцати минут. Он «летел» на максимальной скорости.
[1] Штука (полотна) — старая мера длины, не имеющая определённого значения. Ткань в куске. Равнялась в среднем 48 локтям. Штука других тканей равнялась 30 — 79 локтям. Применялась при продаже ткани.
Глава 11
Переключив матричное видение на зрительный видеоряд, Санька увидел «далеко внизу» уже привычную для него картину множества больших и малых рек, ручьев, несущих свои воды в великую русскую реку, вытекающих из озёр или впадающих в оные. Раскинувшееся перед ним Северское озеро заставило вспомнить, что он забыл приготовленную специально для подарка плетёную шёлковую нить, годную для вязки сетей. Санька, негодуя на забывчивость, поморщился, но потом улыбнулся и подумал, что будет повод сюда «зайти» к старцам ещё раз.