— А попробуй. Я лично такт и делаю, когда новую сетевую ячейку устанавливаю. Знаешь сколько у нас уже кикиморок и другой нежити в сети?
— Сколько? — насторожился Санька.
— Три миллиона триста тысяч сто четыре.
— Ёп… Тыть…
Санька даже поперхнулся. Давненько он не проверял структуру сети.
— И где они все?
— По Европе распиханы. Там же их почти совсем не было. Повывели всех. А те, что были — темнее ночи. Забыл?
— Не забыл. Из головы вылетело.
— Вот и ты наделай там, раз их нет, леших, да водяных, да кикиморок. Матрицы у тебя есть. Просто подумай и всё случится.
— Интересно-интересно, — задумался, напрягая ум Санька. — Точно справитесь без меня?
— Точно, светлый князь. Отдыхай. Всё пойдёт по твоему плану. А вдруг, что случится, тут же вернёшься. Из отпуска.
Ей точно нравилось это необычное в том мире слово, которое Санька то и дело повторял.
— Ну, всё! Тогда, действительно, отбой связи!
Марта издала короткие гудки: «Ту-ту-ту-ту», и Санька рассмеялся. Так он когда-то шутил над ней, теперь пошутила она.
Санька висел над Люцихой, так называлась маленькая речушка и местность ей окружающая, где он тогда охотился и размышлял, чем он тут будет заниматься и как. В телесном обличии ему тут не жить не получится. Так и так наткнётся он на людей, у которых возникнут к нему вопросы. Снова прийти к Устинову и напроситься в охранники угодья? Так, свято место пусто не бывает. Наверняка есть уже у них охранник. А у него, у Саньки, нет документов.
Хотя… Почему это нет? Ведь паспорт и другие бумаги у него хранились в избушке в тайничке. Там и деньги хранились и корешки женьшеня. Хороший у него там был схрон. Вряд ли его кто нашёл. Не в избушке он даже был, а рядом с ней. Вкопанный в землю сейф бывшего председателя сельсовета. Да-а-а… А председатель тот сейф сделал где-то то ли в Хабаровске, то ли в Комсомольске на Амуре. И сделал из какого-то сплава. Может быть из титана. Хотя… Какой там титан в советское время? А почему нет? Был титан и тогда. Был, мать его!
Сейф был большой, толстостенный, но лёгкий. Санька его сам дотащил на санках от дороги в самую горку, где стояла избушка.
— Где она, кстати сейчас? — спросил сам себя Санька и сфокусировался на дороге.
— Ага! Вот она! Кхе-кхе… Подзаросла избушечка лесом. Не пользуются ею, что ли.
Санька спустился к домику и материализовался. Избушка выглядела заброшенной.
— Сколько же прошло лет? — прикинул Санька. — Если считать чистыми, то он умер в две тысячи двадцать первом, а прожил в шестнадцатом веке почти двадцать лет. Значит, сейчас тут две тысячи сорок первый? Ничего себе! Однако, за двадцать лет зарасти должно было и посильнее. Да-а-а… Значит, жили тут и после меня, а сейчас, года два как забросили.
Избушка представляла собой простой квадратный сруб с двумя лежанками у двух стен, между которыми у третьей стены стоял приколоченный к ней небольшой столик. Над столиком имелось небольшое оконце, над оконцем полочка, а на ней Санька увидел свой старенький радиоприёмник и, как не странно, на окне висела маленькая солнечная батарея.
— Вот же ж! — удивился Санька.
Глава 19
Он тут же, проверив провода, идущие от батареи к радиоприёмнику, включил его. Радио было настроено на станцию «Вести ФМ» вещающую на коротких волнах в диапазоне тысяча четыреста тринадцать герц и Санька тут же услышал жизнерадостный голос радиоведущего.
— О-о-о! Как же я скучал по вам! — радостно проговорил Санька. — Что там на фронтах Донецка и Луганска? Кхе-кхе! Хотя, если сейчас сороковой год, то всё вроде бы должно уже устаканиться.
Санька видел и раньше, что на Донбасе твориться чёрт знает что, но в глубину процесса не мог вникнуть, так как не имел возможности понять суть конфликта и тем более какую роль в этой гражданской войне Украины играет Россия?
То, что он услышал сейчас, поразило его до глубины души. Охренеть! Фашисты на Украине сносят памятники русским воинам освободителям, запрещают русский язык и убивают русское население Украины. Послушав немного радио и возбудившись, Санька приёмник выключил.
— Приехал в отпуск, твою мать! — выругался он и оглядел избушку.
Пока он слушал радио, сидя с открытым ртом и уставившись в стоявшую на столе керамическую кружку, то ничего не замечал, словно бы отключившись от окружающего.
— Словно тут и не было никого после меня, — подумал Санька. — Двадцать лет? Не может быть. И кружка стоит, как я её оставил. За двадцать лет радио бы точно «сдохло». Окислилось бы внутри. А тут даже провода не отвалились от контактов. Как скручивал их наскоро к переходнику, так и есть. Позеленели только слегка.
Тревога из сердца не уходила. С другой стороны… Если мужики спокойно проводят время в лесу, то тотальной мобилизации нет, а значит тот конфликт локальный. Хотя… Сообщалось и о ракетных обстрелах и о самолётах с танками. И… Во время Чеченских войн, тоже народ не особо «парился». Кто-то воевал, а кто-то не парился, живя обычной жизнью. Ему-то, Саньке, уж точно пока не стоит сильно заморачиваться. У него-то и тогда не было военного опыта, кроме переподготовок, а теперь есть военный опыт, но, кхе-кхе, опыт сражений шестнадцатого века.
Постепенно сердце «отпустило» и переживания отошли на задний план, оставив напряжение в нескольких ментальных центрах, продолжавших обрабатывать полученную по радио информацию.
— Прибраться бы, — сам себе сказал Санька и нашёл взглядом веник с совком, стоящие в углу за железной печкой.
Однако сначала он сходил к роднику, бившему из склона метрах в десяти и набрал с помощью жестяного ковшика воды в старое ржавое, но тоже не прохудившееся ведро. Отлив воды в таз и поставив таз на деревянную лежанку, запревшие, пахнувшие плесенью матрас и постельное бельё он вынес на улицу и развесилна натянутой меж деревьев верёвке, Санька смочил веник и обмахнул им стены от пыли и паутины, а потом протёр все выступающие поверхности мокрой тряпкой.
Потом нашёл бутылочку с уксусом и, вылив в таз с чистой водой примерно с четверть, повторил процедуру. В избушке как-то сразу «посвежело». Несмотря на жару, он нашёл жестяную банку с плотно пригнанной крышкой, где лежали спички, зажигалки и свечи, и затопил печку. Почему-то он не хотел передоверять эти простые хлопоты никому. Давненько он сам не занимался хозяйством, а потому даже и не пытался пока воплотить из своего света кикиморку. Знал же, что если появится помощница, то он взвалит на неё все дела по дому. Он, безусловно, так и сделает, но чуть позже.
Санька, кстати, не стал переходить в материальное состояние полностью, оставив себе возможность исчезнуть при необходимости, мгновенно, чуть шагнув глубже в навь. По сути, в яви сейчас перемещался и управлялся с предметами Санькин призрак, однако следов на земле призрак не оставлял, хотя по оной ступал вполне уверенно и траву слегка приминал. Просто Санька так настроил свою высоту над поверхностью и ступал по воздуху, аки по тверди.
Вскрыв тайник, он достал из него пшеничную крупу, соевое масло, соль и поставил на печь вариться кашу. Достал свои документы.
— Да-а-а… Не похож от слова «совсем», — сказал Санька, разглядывая себя в зеркало.
На него из зеркала смотрел молодой симпатичный светловолосый парень лет двадцати, а в паспорте на фотографии был изображён сорокалетний брюнет.
— Хе-хе! С такими документами далеко не уедешь, — похихикал «отпускник», — и никому их не предъявишь. То-то на меня Устинов так смотрел недоверчиво. Не было у меня таких молодых знакомцев, с которыми бы я ещё и распивал «водовку» и пел песни.
— Славка умный мужик и просёк несостыковки сразу. Хотя… То, что я Устинова по имени отчеству назвал, это правильно, а вот то, что сказал, что яхту строил — чушь несусветная. Яхту я строил, когда мне было лет тридцать, а значит этого парнишки не только на свете не было, но ещё и в проекте. Да-а-а… И хрен с ним. Разрулится ситуация как-нибудь. Мне здесь не жить. Отдохну немного душой, да и отправлюсь восвояси.
Отправив свои, сейчас не нужные документы, в сейф и прикрыв его слоем дёрна, уложенного на деревянную крышку вкопанного в землю ящика, Санька отодвинул закипевшую кашу на угол печки и принялся разбирать удочки. Карбоновая леска на них ещё держала нагрузку, а набор крючков с искусственными приманками в виде намотанных на них разноцветных шерстяных ниток висел на стене, рядом с «побирушкой» — обрезанной сверху пластиковой канистрой из-под машинного масла. Всё это манило, но идти на речку удить хариуза было опасно. Удочка, гуляющая по речке сама по себе, явно привлекла бы внимание, проезжающих по мосту водителей. Хотя, можно было бы прогуляться вверх или вниз по речке. А удочку можно и втянуть в навь, если кто вдруг появится.
— Леший, — обозвал сам себя Санька и рассмеялся.
Настроение у него сильно улучшилось. Он взял удочку, повесил через голову ремень «побирушки», сделанный из строп-ленты, и пошёл на реку. Через некоторое время ему пришлось спрятать удочку в навь, чтобы она не цеплялась за кустарник и ветви деревьев. Сильно заросла тропинка, по которой он выходил на дорогу. А вот телом раздвигать заросли ему было приятно. Гнус и комары тоже не особо досаждали Саньку. Он и раньше не особенно обращал внимание на их укусы, и теперь, прожив первые годы жизни этого тела в лесу, на кровососущих и здесь не отвлекался.
Рыбалка не задалась. Вода по Люцихе шла мутная от недавних дождей и рыба крючки без червя игнорировала. Санька попробовал все цвета и на морковный вытащил пару небольших рыбёшек, когда услышал такой утробный тигриный рёв, что Санькина, не совсем материальная сущность, содрогнулась от инфразвуковых вибраций. Он не единожды слышал тигров и даже нарывался на них, и всегда их рёв вызывал у него моментальный приступ диареи, сдерживаемый только усилием воли. Очень неприятные звуки издают тигры.
Рёв послышался со стороны моста, от которого Санька отошёл изрядно, метров на сто пятьдесят. Потом рёв повторился ещё дважды, но уже не так громко, а словно тигр кого-то поймал и недовольно порыкивал борясь с сопротивляющейся жертвой.