Изредка Бонплан писал. И вот до Гумбольдта дошло известие о конце Бонплана.
В апреле 1858 года профессор Аве-Лаллеман, приготовившийся стать биографом Гумбольдта, посетил Бонплана в Санта-Анне. Ему указали ранчо «дона Амадо». Трава росла на стенах полуразрушенных амбаров. Бонплан вышел в деревянных сандалиях на босу ногу. Грудь, плохо прикрытая грязным тряпьем, заросла седыми космами. Из дому визгливым голосом что-то ему крикнула рослая дочь, похожая на мулатку.
С хмурым недоброжелательством Бонплан смотрел на гостя. Когда было произнесено имя Гумбольдта, Бонплан, мешая испанские и французские слова, проговорил, что этот человек присвоил его открытия. Все же он передал привет Гумбольдту.
Бонплан попробовал подписать свое имя по просьбе Аве-Лаллемана и проткнул пером бумагу. Он повторил попытку. На бумаге остались нацарапанные каракули.
Бонплан умер 11 мая 1858 года.
Последние семнадцать лет Гумбольдт жил в доме № 67 по Ораниенбургской улице, принадлежавшем банкиру Мендельсону. Он не расставался с камердинером Зейфертом. Король, по просьбе Гумбольдта, пожаловал Зейферту звание кастеллана. Через комнату, где стояли чучела птиц, рыб, банки с заспиртованными морскими животными, физические инструменты и висели картины — тропические ландшафты, Зейферт вводил допущенных им посетителей; в библиотеку, а оттуда в приемную.
Американский журналист-путешественник Байард Тейлор, посетивший Гумбольдта, подробно описал 25 ноября 1856 года в «Нью-Йорк трибюн» свой визит: «Я приехал в Берлин не ради музеев и галерей, улицы Под-липами, театров и пестрой суеты салонов, но чтобы увидеть величайшего ныне живущего человека».
По городской почте Гумбольдт назначил ему прийти в час дня. Дом на Ораниенбургштрассе был выкрашен в мясной цвет. На наружной двери висела дощечка с именем только Зейферта. И, лишь позвонив и поднявшись по лестнице, он прочел: «Александр Гумбольдт». Зейферт провел его в приемную. Гумбольдт вошел. Он спросил, должны ли они говорить по-английски или по-немецки.
— Ваше письмо — письмо совершенного немца, но я достаточно привык и к английскому.
Он казался много моложе своих восьмидесяти семи лет. Волосы его были серебристо-белые, но очень густые. Он усадил гостя на софу, а сам сел на стул.
Но он не мог усидеть больше десяти минут. Он вскакивал, ходил по комнате, открывал книги, показывал картины.
Заговорили о последних работах Гумбольдта. «Я сплю четыре часа из двадцати четырех», — улыбаясь, сказал он. И добавил: «Лучший рецепт долголетия — это путешествия. Ничто так не укрепляет здоровья, как лишения долгого и трудного пути».
Потом он сказал:
— А все-таки я думаю, что Чимборасо — самая прекрасная и наиболее замечательная гора на свете.
Хамелеон, живший в клетке, открыл круглый глаз и посмотрел на собеседников.
— У этого зверя, — заметил Гумбольдт, — изумительное свойство. Он может в одно и то же время смотреть в разные стороны: одним глазом на небо, другим на землю. Впрочем, есть многие служители церкви, которые могут то же.
«Он думает, как и говорит, — записывает Тейлор, — без труда и утомления».
Но вошел Зейферт и провозгласил:
— Уже время!
Гумбольдт встал.
— Вы странствовали по свету, — сказал он, — и видели немало руин. Вот перед вами еще одна…
— Не руина, а пирамида! — ответил Байард Тейлор.
«Я пожал руку, которая жала руки Фридриха Великого, Форстера, Клопштока, Шиллера, Питта, Наполеона, Жозефины, маршалов империи, Джефферсона, Гамильтона, Виланда, Гер дера, Гёте, Кювье, Лапласа, Гей-Люссака, Бетховена и Вальтера Скотта…»
Маленькая рука этого старика как бы связывала два века.
В 1858 году Генрих Кениг посвятил Гумбольдту свою биографию Георга Форстера. Он жадно читает ее: образ гражданина французской революции, умершего давным-давно, опять встает перед Гумбольдтом на его одиноком закате. И в длинном письме Кенигу (от 28 июля 1858 года) он проводит прихотливые параллели между собой и Форстером.
«Как благодарен я вам! Ваша книга о моем ушедшем в вечность друге заняла у меня две ночи, — в две ночи я прочел ее, страница за страницей. Вот уже 30 лет я знаю только ночные досуги. Эти две ночи я был счастлив и тосковал. Образы и воспоминания, теперь все быстрее исчезающие во мне, ожили снова. Я думал о странных сходствах и контрастах жизни моей и Форстера. Одинаковое направление наших политических мыслей (так, спустя 70 лет, хотелось думать Гумбольдту)… Рассказы о Южном море, которое видели мы оба… Наше совместное пребывание в Лондоне, где тогда жила еще вдова Кука и сэр Джозеф Банкс обласкал меня, 21-летнего юношу. Я посетил тот же берег у Самары, откуда старик Форстер послал Линнею в Упсалу колосья так странно одичавшей пшеницы, — я — в 1828 году, Рейнгольд Форстер с Георгом, ребенком, — в 1765, за 4 года до того, как я родился. Император Александр приглашал меня во внутреннюю Азию — точно так же, как Екатерина приглашала Георга Форстера в кругосветное плавание, — и обе экспедиции не состоялись из-за войны — одна с французами, другая с турками…»
Гумбольдта посетила русская поэтесса Каролина Павлова, которую он пригласил к себе, будучи в России.
— Видите, не очень скоро, но я все-таки приехала к вам, — сказала она.
— Я дождался вас, — галантно ответил Гумбольдт. — Вы должны оценить мою любезность. Другой бы на моем месте давно умер.
Наступил 1859 год.
На письменном столе у Карла Маркса лежала законченная рукопись «К критике политической экономии».
Линнеевское общество уже заслушало сообщение Дарвина о законе эволюции живых существ.
Экспрессы на железных дорогах мчались со скоростью семидесяти километров в час. Телеграф в несколько мгновений переносил известия из конца в конец земли.
Совсем близко, в Гейдельберге, собрался кружок передовой русской молодежи. Магистр химии Менделеев встретился там с другом — Иваном Михайловичем Сеченовым.
В Петербурге шестнадцатилетний юноша Климент Тимирязев уже своим трудом пробивал дорогу в жизни; он знал, что и науку ему тоже предстоит «брать с бою». Но одну руководительницу он признавал и всегда будет признавать до конца дней — «безграничную любовь к истине и кипучую ненависть ко всякой, особенно общественной, неправде».
Учился, был вожаком всех «городошников» и с неистовой жадностью читал свои первые книги рязанский мальчишка Павлов; пройдут быстрые годы — и весь мир будет звать его по имени-отчеству — так, как зовут его на родине, на русской земле: Иван Петрович.
А в доме на Ораниенбургштрассе, где давно уже не менялось ничего и все было наполнено прошлым, по-прежнему толпились посетители. Почта за прошлый год доставила две тысячи писем. Иные начинались так: «О благородный юноша-старик!» Или: «Каролина и я счастливы: наша судьба в ваших руках».
Просили денег, рекомендации, автографа, предлагали услуги секретаря, компаньона, чтеца, присылали проекты воздухоплавательных машин. Некие дамы обличали его вольнодумство и увещевали обратиться к Христу. Однажды пришел роман «Сын Александра Гумбольдта, или индеец из Майпурес». Автор развязно просил одобрения!
2 марта 1859 года Гумбольдт напечатал в берлинских газетах просьбу не обращать его дом в адресную контору и подумать о том, что девяностолетний старик не в силах отвечать на потоки надежд, излияний, просьб, проектов и восторгов.
В конце апреля он простудился и заболел. Он почти не страдал. Сознание оставалось ясным. Только нарастала слабость, дыхание становилось короче и прерывистее; все более овладевала им дремота. О его болезни печатались бюллетени. Берлинский почтамт принимал сотни телеграмм с запросами о Гумбольдте.
В 2 часа 30 минут дня 6 мая 1859 года он заснул, чтобы больше не просыпаться.
На его столе нашли трижды повторенную запись на клочках бумаги: «Так были завершены небо и земля со всеми их сонмами».
Гроб стоял на возвышении в его рабочем кабинете, среди пальм и тропических растений, таких же, как изображенные на картинах, висевших по стенам.
Похоронили Гумбольдта с королевскими почестями.
Свою огромную библиотеку, мебель и картины он завещал Зейферту; денег же не осталось.
1936, 1954-1955
Основные даты жизни и деятельности
1720 — Родился простым бюргером Александр Георг Гумбольдт — отец братьев Вильгельма и Александра: лишь в 1738 году получил наследственное дворянство отец Александра Георга (дед братьев Гумбольдт) Иоганн Пауль. Род Гумбольдтов восходит к скорняку Гансу Гумпольту, жившему в XVI веке.
1741 — Мария Элизабет фон Коломб, мать братьев Гумбольдт, родилась в семье, происходящей по отцовской линии из Франции, а по материнской — из Шотландии и уже около шестидесяти лет натурализовавшейся в Германии.
1766 — Женитьба майора и камергера Александра Георга Гумбольдта на Марии Элизабет фон Коломб, богатой вдове барона фон Гольведе, от которого у нее сын Гольведе (1762–1817).
1767, 22 июня — Родился в Потсдаме Вильгельм Христиан Карл Фердинанд — Вильгельм Гумбольдт.
1769, 14 сентября — В Берлине, на Егерштрассе 22, родился Фридрих Вильгельм Генрих Александр — Александр Гумбольдт.
1777 — Кунт становится в Тегеле воспитателем (четвертым по счету) братьев Гумбольдт (до него были Кампе, Кобланк и Клюзенер).
1779, 6 января — Смерть отца, Александра Георга Гумбольдта.
1783 — Кунт со своими питомцами поселяется в Берлине, с редкими выездами в Тегель. Заводит гимназию на дому.
1785–1786 — В доме молодого аристократа графа фон Арнима Гумбольдты слушают лекции его педагогов, известнейших ученых того времени, по философии, экономике, естественному праву, классической филологии. Посещают салон Генриэтты Герц (1764–1874), жены врача Маркуса Герца (1747–1803).
1787, 1 октября — Александр с братом Вильгельмом, в сопровождении Кунта, едет во Франкфурт-на-Одере, чтобы поступить на камеральный факультет тамошнего университета (в Берлине университета еще нет).
1789, апрель — март 1790 — Геттинген — второй университет Александра Гумбольдта. Знакомство братьев Гумбольдт с Георгом Форстером (1754–1794). Поездка в западные немецкие земли. «Минералогические наблюдения над некоторыми рейнскими базальтами».