Франц Крюгер. Портрет Николая I. 1852
Характерной особенностью всех этих разнообразных сказаний является то, что все они сходятся в одном – утверждении, что император Александр не умер в Таганроге, что вместо него было похоронено подставное лицо, а сам он каким-то таинственным образом скрылся оттуда неизвестно куда.
Постепенно народные слухи по поводу событий 1825 года умолкли, и современные о них письменные следы уже покоились в различных архивах, как вдруг со второй половины настоящего столетия неожиданно и с новой силой воскресли старые, давно забытые народные сказания. На этот раз они сосредоточились на одном таинственном старце, появившемся в Сибири и умершем 20 января 1864 года, как полагают, 87 лет, в Томске. Личность этого отшельника, называвшегося Федором Кузьмичом, вызвала даже к жизни официальную переписку о некоем старике, о котором ходят в народе ложные слухи. Легенда, распространившаяся из Томска по Сибири, а затем и по России, заключалась в том, что Федор Кузьмич есть не кто иной, как император Александр Павлович, скрывавшийся под именем этого старца и посвятивший себя служению Богу; затем, независимо от устных преданий, стали появляться печатные сведения о чудесах и предсказаниях таинственного отшельника. Наконец, в 1891 году, появилась в Петербурге специальная монография о жизни и подвигах старца Федора Кузьмича, пережившая несколько изданий.
О жизни загадочного Федора Кузьмича до его появления в Сибири ничего не известно. В 1836 году около города Красноуфимска, в Пермской губернии, мужчина лет шестидесяти был задержан как бродяга, наказан двенадцатью ударами плетей и сослан в Сибирь. С 1837 года началась известная уже по различным описаниям отшельническая жизнь старца, которая прославила его в Сибири, окружила его ореолом святости и прекратилась лишь в 1864 году. На могиле его, в ограде Томского Алексеевского монастыря, был поставлен крест с надписью: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца, Федора Кузьмича, скончавшегося в Томске 20-го января 1864 года». Тайну свою Федор Кузьмич унес в могилу; незадолго до кончины на просьбу объявить хотя бы имя своего ангела, загадочный старец отвечал: «Это Бог знает». На подобный же вопрос, сделанный старцу ранее, он заметил: «Я родился в древах; если бы эти древа на меня посмотрели, то бы без ветра вершинами покачали».
По рассказам, Федор Кузьмич был роста высокого, плечистый, с величественной осанкой, так что этой своей благообразной наружностью и вместе с тем тихой и степенной речью он производил на своих собеседников обаятельное впечатление. Всех сразу поражала какая-то необыкновенная величавость во всем облике, в приемах и в движениях старца, в поступи и в говоре и особенно в благолепных чертах лица, в кротких глазах, в чарующем звуке голоса и в чудных речах, выходивших из уст его. Иногда он казался строгим и даже повелительным. Все это побуждало посетителей невольно преклонять пред старцем колена и кланяться ему в ноги.
На очень распространенных фотографических снимках с портрета Федора Кузьмича он представлен стоящим в келье, в длинной белой рубахе, подвязанной поясом, седым старцем с бородою; одна рука покоится на груди, другая заткнута за пояс. В углу убогой кельи виднеются распятие и икона Божией Матери. Лицо старца напоминает несколько черты императора Александра Павловича.
Приведем здесь один рассказ из жизни Федора Кузьмича в Сибири.
Посмертный портрет Федора Кузьмича,
написанный в Томске по заказу купца С. Хромова. XIX в.
Таинственный старец, по говору народному, имел какой-то особенный дар утолять страдания, не только телесные, но и душевные, единым словом, часто в виде прозорливого предсказания об исцелении или указании средств к тому. С молвою росла и слава о нем в Сибири, и скоро не было нигде телесно или душевно страждущих или движимых благочестивыми чувствами, которые не старались бы посетить, видеть и слышать отшельника во что бы то ни стало. В той же местности, в которой был водворен старец, жили двое сосланных, бывших придворных служителей; один из них тяжко заболел и, не имея возможности лично отправиться к старцу, упросил своего товарища посетить его и испросить исцеления больного. Товарищ его при содействии одного человека, имевшего доступ к Федору Кузьмичу, был принят последним в его келье, провожатый же остался в сенях. Посетитель, войдя в келью, тотчас бросился в ноги к старцу и, стоя перед ним на коленях, с поникшей головою, с невольным страхом рассказал ему, в чем было дело. Кончив, он чувствует, что старец обеими руками поднимает его, и в то же время он слышит – и не верит ушам своим – чудный, кроткий, знакомый ему голос… Встает, поднимает голову, взглянул на старца – и с криком, как сноп, повалился без чувств на пол. Перед ним стоял и говорил в лице отшельника (как он утверждал потом) сам император Александр Павлович, со всем его наружным обликом, но только старцем, с седою бородою. Федор Кузьмич отворил дверь и кротко сказал провожатому: «Возьмите и вынесите его бережно, он очнется и оправится, но скажите ему, чтобы он никому не говорил, что видел и слышал, – больной же товарищ его выздоровеет». Так действительно и случилось. Очнувшийся посетитель поведал, однако, провожатому и товарищу, что в лице старца он узнал императора Александра Павловича, и с тех пор в Сибири распространилась народная молва о таинственном происхождении Федора Кузьмича.
По этому поводу нельзя не вспомнить справедливого замечания одного французского писателя о том, как создаются легенды. Они распускаются, подобно роскошным цветам, под лучезарным блеском, озаряющим жизнь героев. Человек уже снизошел в могилу, а легенда переживает его, она следует за его переходом в вечность, подобно следу, оставляемому метеором, и вскоре разрастается, расцветает, становится более блестящей, более сияющей…
Если бы фантастические догадки и народные предания могли быть основаны на положительных данных и перенесены на реальную почву, то установленная этим путем действительность оставила бы за собою самые смелые поэтические вымыслы; во всяком случае подобная жизнь могла бы послужить канвою для неподражаемой драмы, с потрясающим эпилогом, основным мотивом которого служило бы искупление. В этом новом образе, созданном народным творчеством, император Александр Павлович, этот «сфинкс, не разгаданный до гроба», без сомнения, представился бы самым трагическим лицом русской истории, и его тернистый жизненный путь увенчался бы небывалым загробным апофеозом, осененным лучами святости.