, а в январе 1813 года, когда Сперанский уже был с позором изгнан, а план его дискредитирован.
Публикация в 1961 году ранних сочинений Сперанского и первого наброска его плана 1809 года изменила понимание историками масштаба его радикализма и характера его отношений с Александром. На самом деле, Сперанский ясно выразил свое отвращение к крепостному строю в письмах 1802 и 1803 годов. Этот строй, по его мнению, вел к деградации не только крестьянства, но и дворянства, которое было не лучше крепостных в своей рабской зависимости от государства. В 1802 году он писал:
Я вижу в России два класса: рабов монарха и рабов землевладельцев. Первый называет себя свободным только в сравнении со вторым; в России нет по настоящему свободных людей, кроме нищих и философов[95].
Это укрепило его веру в то, что необходимо не просто дать крепостным гражданские права, но, более того, — вырастить в России новый тип дворян-собственников (сквайров английского стиля, которые могли бы служить «посредниками» между царем и народом). В тот период Сперанский предлагал поэтапное освобождение крепостных. Их обязательства по отношению к господину сперва должны были быть документально определены и ограничены, с тем чтобы уменьшить персональную зависимость крепостных; затем надо было восстановить их право на свободное перемещение. Конечно, в то время Александр тоже выражал отвращение к крепостному строю и рассматривал способы постепенного демонтирования этой системы. Тем не менее крепостничество не упоминается в плане 1809 года.
Кроме того, из этих ранних сочинений ясно, что Сперанский считал неограниченную власть несовместимой с существованием основополагающих законов и что он находил формальное ограничение российского вида абсолютизма существенным для установления власти закона. Россия, но его мнению, нуждалась в ясных, обязательных и фундаментальных законах, пока же правление оставалось произвольным и беззаконным. Наиболее важной задачей было установление таких законов, которые впоследствии смогли бы ограничить деспотизм. Александр также подчеркивал необходимость торжества законности, впрочем, без оглядки на возможные последствия для своей собственной власти. Сперанский приводил следующие аргументы: так как правительство опирается на волю народа, следовательно, считал он, должен быть выборный законодательный орган, которому правительство было бы подотчетно. Сперанский не отступил от этих позиций и в 1809 году. Хотя предлагаемая им Государственная Дума обладала лишь ограниченной властью и не имела законодательной инициативы, все законы и налоги в любом случае должны были утверждаться ею, она получала право подавать представления и призывать министров к ответу в случае, если основополагающие законы были нарушены. Дума также имела бы право отвергнуть предложенный правителем закон, если сочла бы его вредоносным: «Закон, признанный большинством голосов неприемлемым, не приводится в действие». Это давало Думе право решающего вето даже при ее ограниченных возможностях.
Каковы же причины пренебрежения Сперанского в 1809 году к вопросам крепостного права при его смелых попытках ограничить, хотя бы и в достаточно скромной степени, власть правителя? Его план начинался с длинного исторического вступления, очевидно написанного ради Александра, в котором он рассматривал развитие России в контексте общего развития европейских государств и пытался убедить царя в том, что настало благоприятное время для проведения фундаментальной политической реформы в России. (Для сравнения, в 1802 году он писал о российском правительстве под началом Павла так: «…провинции управляются в европейском стиле, а высшее [центральное] руководство — целиком азиатское»)[96]. О том, чтобы реформа ограничила власть правителя, не могло быть и речи, но Сперанский, возможно, надеялся, что при его столь прочно установившейся близости к Александру он сможет убедить его, что настало время предпринять эти шаги. Возможно, ради того он и льстил Александру, изображая его инициатором шага, который вызовет огромное продвижение России к цивилизованности. Сперанский, по его собственному выражению, «провел сотни бесед и обсуждений» с Александром по поводу предлагаемой им конституции. Александр, как мы видели, умел нравиться своим слушателям, но у Сперанского, по-видимому, сложилось впечатление, что царское обещание конституционных изменений было неподдельным и его план будет исполнен, если его должным образом объяснить царю.
В ранних набросках плана 1809 года Сперанский предлагал также в несколько этапов даровать гражданские права крепостным и улучшить их экономическое положение, но окончательная редакция содержала лишь неопределенные ссылки на возможное освобождение, если будут предприняты предлагаемые меры. Причины этого отступления неизвестны, но Сперанский, видимо, из «бесед и обсуждений» понял, насколько Александр осторожен в данном вопросе. В 1809 году Сперанский решил сконцентрироваться на политической реформе и отложить свои радикальные предложения об искоренении крепостничества до лучших времен. Он считал, что создание надлежащих условий для правительства, руководствующегося законом, было в любом случае необходимой предпосылкой освобождения русского общества. Этот подход согласовывался с его убеждением, что реформы могут быть проведены лишь поэтапно. После того как Сперанский был отправлен в ссылку, он описывал процесс, к которому был причастен:
Необходимо вычистить административную часть. Затем ввести неотложные законы, та кие как политические свободы, и затем постепенно приступить к вопросу гражданских свобод, таких как освобождение крепостных. Вот каков настоящий ход дел[97].
В 1809 году Сперанский ясно чувствовал, что время благоприятствует фундаментальному прогрессу в политических реформах, но не реформах социальной структуры. Большим надеждам его на Александра не суждено было сбыться. Единственная часть плана, с которой согласился царь, — устройство нового Государственного Совета (который заменил Непременный совет) и добавочных министерств, но без поддерживающей пирамиды, представляющей исполнительную, судебную и законодательную власти. Вся структура Сперанского была отвергнута. Можно только предполагать причины, по которым Александр решил не принимать план. Хотя у него и не было поводов опасаться самого Сперанского (ни один пункт плана 1809 года не был исполнен без согласия Александра, а Сперанский был далек от любых партий и притом непопулярен при дворе), очевидно, царь чувствовал потенциальный вызов, который этот план представлял его власти. Александр уже показал, что обладает чувствительностью к любому вызову своим прерогативам, и хотя Сперанский в 1809 году намеренно смягчал некоторые свои взгляды, но тот факт, что его план предусматривает ограничение власти царя, не мог укрыться от Александра. Сперанский после своих разговоров с царем верил, что тот не будет противиться нововведениям, но Александр часто не мог логически связать свои желания реформировать правление так, чтобы исключить произвол, с последствиями такого реформирования для собственной власти. Но, в отличие от своего министра, Александр мог отлично чувствовать, что для таких радикальных преобразований время еще не настало. Он осознавал собственное довольно уязвимое положение (Тильзитский договор многие представители дворянства рассматривали как позорный, и ходили слухи о заговорах против трона) и считал безрассудным затевать столь фундаментальные преобразования в такой момент.
Новому Государственному Совету дана была власть над министрами, которые запрашивали его санкцию, и над Сенатом, чьи резолюции направлялись в него перед тем, как быть представленными царю. Министры не были ех officio (обязательными) членами Совета (как это было в Непременном совете), но главы четырех департаментов Совета (Законодательного, Военных дел, Гражданских и религиозных дел, Государственной экономики) были обязательными членами Комитета министров. (Этот комитет формально декретом никогда не создавался, он действовал, проверяя, годятся ли отчеты министров и все, что просматривал Александр, для того, чтобы быть ему предложенным, примерно с 1805 года, и изредка собирался до 1812 года). Конституционный историк Б. Нольде рассматривал Государственный Совет как триумф принципа разделения властей и утверждал, что ему было дано гораздо больше власти, чем французскому Государственному Совету при Наполеоне, а именно, он мог принимать участие в гражданском и уголовном законодательстве, в написании законов, и бюджет тоже проходил через него. Но так как царь подписывал все решения, принятые любым департаментом Государственного Совета, и по любому вопросу необходимо было получить его согласие, на практике Совет не был по-настоящему независимым и являлся по существу всего лишь совещательным органом. Последовали дополнительные реформы центрального управления. Министерства, созданные в 1802 году, были реорганизованы, а их функции определены заново и перераспределены в 1810 году. Было образовано новое Министерство внутренних дел, военные и флотские дела были объединены под одним министерством, а экономические проблемы переданы во власть новообразованного Департамента государственной экономики. Все, касающееся коммерческого и индустриального развития, должно было проходить через этот Департамент перед тем, как быть переданным в соответствующее министерство (финансов, коммерции или внутренних дел). Полиция обособлялась от Министерства внутренних дел и создавалось Министерство полиции. Эта реорганизация не смогла полностью исключить перекрытия юрисдикций разных министерств, и в 1811 году была продолжена с помощью Генеральной инструкции, определяющей границы ответственности и упрощающей административную процедуру. С 1812 года министры в периоды отсутствия Александра в России были обязаны представлять отчеты Комитету министров.