Царское Село,
12 июля [1810 года].
Несмотря на то что несколько дней назад я уже писал Вам, любезный Друг, с Моренгеймом, сего дня я не могу отпустить гонца, не поздравив вас с Вашим днем Ангела. Вы знаете, мой добрый Друг, что я не жду определенных дат, чтобы пожелать Вам счастья, но мне хотелось бы по крайней мере при этом случае напомнить Вам о себе. Только из Вашего последнего письма мы узнали о той опасности, которой подвергалась ваша Малютка. Верьте, что я живо разделял Ваше беспокойство. Мне хочется верить, что улучшение, о котором Вы сообщаете, идет своим чередом и что в настоящий момент она уже полностью здорова. Как бы мне хотелось, чтобы Вы навсегда были избавлены от подобных горестей. О здешней жизни мне мало есть что Вам сказать. Катрин еще не родила, роды ожидаются в конце месяца. В остальном все идет по-прежнему. Прощайте, любезный добрый Друг, вспоминайте иногда Брата, который любит Вас всем сердцем. Тысяча добрых слов Принцу, Герцогу и Герцогине и прекрасной Графине.
__ –
<нрзб.> в Курляндии[476],
26 июля / 7 августа 1810 года.
Князь Гагарин[477] оказался здесь проездом по пути в Берлин, и я сочла, что было бы просто невозможно, любезная Сестрица, не передать Вам с ним пару строк! Какое же горестное событие стало причиной путешествия подателя этого письма, и что за печальная участь несчастного Короля, который оказался лишен столь внезапно своего самого дорогого и единственного сокровища![478] Ваше чувствительное сердце, любезная Сестрица, конечно же живо сочувствует этому несчастию. Только здесь я узнала из письма Имп[ератрицы], насколько сильно Вы были обеспокоены состоянием Вашей Дочери и опасностью, которая ей грозила, я затрепетала, услыша новость, и благодарю ныне Небеса, что все закончилось благополучно. По крайней мере, так мне говорит Имп[ератрица], и у меня есть еще более основания надеяться, что когда это письмо до Вас дойдет, так оно и будет. В том письме, которое я, любезная Сестрица, отправила Вам с г[осподин]ом Моренгеймом, я говорила Вам о предстоящем путешествии, теперь же вот уже 10, а то и 12 дней, как я у цели, но лишь с середины своего здесь пребывания начала принимать морские ванны. В ожидании более ярких впечатлений, я нахожу эти ванны весьма приятными, местность здесь красивая, погода хорошая, все сошлось, чтобы сделать мое пребывание здесь наиболее приятным, однако сила привычки, равно как и чувства разного свойства заставляют меня ожидать с некоторым нетерпением конца моего лечения и того момента, когда я наконец вернусь в Петербург. Поскольку новости, которые Вы получаете оттуда, гораздо более интересны, чем те сельские подробности, которые я имею сообщить Вам, любезная Сестрица, то я ограничусь в своем письме просьбой не обделять меня, любезная Сестрица, Вашей дружбой и быть уверенной в той дружбе, которую навеки испытываю к Вам я.
18 августа [1810 года].
Любезный Друг, мы посылаем к Вам этого гонца, дабы известить Вас о том, что Катрин самым благополучным образом произвела на свет мальчика[480]. Я знаю, какую радость доставит Вам это известие, и потому не мог отказать себе в удовольствии написать Вам это короткое письмецо. Весь Ваш сердцем и душой. Передайте, прошу Вас, вложенное в этот пакет письмо Тетушке, дабы и она тоже узнала об этом известии.
Веймар,
29 августа /10 сентября 1810 года.
Понедельник, утро.
С радостью, переполняющей сердце, обнимаю Вас, любезный Братец, и поздравляю тысячу раз со счастливым разрешением от бремени нашей доброй Като. Эта прекрасная новость дошла до меня вчера; Вы догадываетесь, до какой степени она делает меня счастливой и как горячо я благодарю судьбу и радуюсь, что все наши молитвы были услышаны. Я тысячу раз должна поблагодарить Вас, любезнейший Братец, за то, что в своей доброте Вы подумали вначале обо мне и написали, чтобы сообщить о счастливом событии. Ваше письмо чрезвычайно для меня дорого. Поверьте, что я живо разделяю Вашу радость и радуюсь не меньше Вас: мне ничего не пишут о Малютке, надеюсь, что он будет похож на cвою мать, лучшего ему желать нечего. – Примите также, любезный Друг, мои поздравления с завтрашним Днем[482], с которым я душой и телом себя отождествляю. Верьте, что этот День свят для меня и что я праздную его и возношу молитвы за Вас, и все это занимает меня наиприятнейшим образом, и так будет всегда, даже если я достигну возраста Мафусаила[483]. На самом деле Вы занимаете мои мысли не только по определенным дням, но постоянно, и я не устаю желать Вам всего счастья мира и исполнения всех Ваших желаний, ничто в мире не приносит мне большего удовольствия, чем известие о том, что Вы пребываете в добром здравии, это удовольствие я испытала на днях, когда здесь был кн[язь] Гагарин. – Я сразу же исполнила Ваши указания касательно тетушки Луизы и отправила ей Ваше письмо по эстафете. – Принц не преминул бы повергнуть себя к Вашим ногам, но он находится в отсутствии, а я не хотела задерживать отъезд гонца. –
Простите, любезный Братец, за беспорядочность этих строк, но счастье делает перо неподатливым. Прощайте, любезный мой Брат, любезный Друг, все меня окружающие припадают к Вашим стопам. Я же обнимаю Вас от всего сердца и прошу не забывать
Вашего вернейшего Друга и Сестрицу
1811 год
Петербург,
22 января 1811 года.
Мы послали Вам этого курьера, любезный добрый Друг, чтобы передать Вам наши поздравления. Будьте всегда столь же счастливы, сколь я этого желаю. Примите тысячу благодарностей, любезный Друг, за письма, которые каждый раз доставляют мне истинное наслаждение. Вам давно уже известна та нежная привязанность, которую я к Вам питаю и которую ничто в мире не в силах поколебать. Матушка Вам объяснит некоторые подробности. Конечно же, нападать буду не я, однако если нападут на меня, то мне надобно будет защищаться. Все, о чем я Вас прошу, – это не распространяться о том, о чем мы Вам пишем, но, напротив, выражать скорее мнение, что если с нами хотят воевать, надобно, чтобы на нас напали, потому что Вы знаете из надежного источника, как велика наша решимость отказаться от роли нарушителей спокойствия.
Тысяча добрых слов Герцогу и Герцогине, а также Принцу. Напомните обо мне, пожалуйста, прошу Вас, прекрасной Графине. – Какое бы удовольствие мне доставило, любезный Друг, ПОСЛЕ РАЗВОДА[485] в этой зале из искусственного голубого мрамора[486]. Я не знаю, вернутся ли когда-нибудь те счастливые дни, но в чем я совершенно уверен, так это в том, что любить Вас более нежно, чем это делаю я, просто невозможно. Прощайте, любезный и добрый мой Друг, любезная Мари, не забывайте меня вовсе и верьте, что душой и сердцем я до гроба Ваш.
26 января [1811 года].
Я не хочу отпускать гонца, которого, любезный добрый мой Друг, посылает Вам Матушка, не написав несколько строк и не передав Вам поздравления и пожелания с днем рождения. Будьте всегда столь же счастливы, сколь сильно того желаю я. – Готовятся великие события. Кажется, Наполеон решил вступить с нами войну. Что касается меня, то я буду держаться до конца, по крайней мере, я покажу, насколько мало я эту войну жажду. Все остальное решит Божественное Провидение. Я напоминаю Вам о себе, любезный Друг, и крепко рассчитываю на Вашу дружбу. Передайте тысячу добрых слов всему Вашему семейству, поклонитесь от меня прекрасной Графине и примите уверения в моей самой искренней привязанности к Вам до гроба.
__
Петербург,
5/17 января 1811 года.
Некоторое время тому назад, любезная Сестрица, у меня была оказия Вам написать, и это обстоятельство может сделать меня в Ваших глазах неблагодарной и ветреной особой, от чего я, разумеется, весьма далека. Я была очень тронута, любезная Сестрица, тем, что Вы соблаговолили информировать меня обо всем, что касается моей Шведской Сестры[489] в период Ее пребывания в Веймаре, а также тем интересом, который Вы в своем рассказе к ней проявили. В Ее судьбе есть устрашающая неопределенность, в особенности в том, что касается Ее Сына, который, я считаю, не может быть в безопасности там, где он сейчас находится[490]. Вообще же бесконечные потрясения, которые Германия переживает во всех отношениях в настоящее время, делают, как мне кажется, весьма горестным пребывание в ней тех, кто нам дорог; в существовании Германии, всех Ее сословий, начиная с особ Королевского рода и вплоть до ремесленников, есть что-то такое шаткое, что мне кажется, в ней можно жить лишь сегодняшним днем. – Ах, если бы можно было вырвать из нее всех тех, которых хотелось бы видеть за ее пределами! Я представляю, любезная Сестрица, что Вы должны были почувствовать, когда Герцог Голштинский собственной персоной оказал Вам столь дружеское участие