Напомните обо мне прекрасной Графине. Весь Ваш сердцем и душой навеки.
____
Прошу Вас, любезный Друг, передать прилагаемое к сему Тетушке.
Веймар,
5/14 марта.
Вторник, утро 1812 года.
Мой дражайший Братец и Друг! Ваше последнее письмо от 14 февраля[543], которое Графиня Ливен переслала мне из Берлина, представляет для меня слишком ценное доказательство Вашей дружбы и памяти обо мне в нынешних обстоятельствах, чтобы я не могла не быть им живо тронутой. Рисуемая Вами картина того, что происходит в Вашей душе, когда Вы видите, как близятся времена новых бедствий, угрожающих роду человеческому, вызывает во мне самое искреннее участие, тем более что нельзя при этом не сказать, что сами Вы сделали все, что находили возможным, чтобы их избежать; и вот, мой любезнейший Друг, та справедливость, которой руководствовалось Ваше сердце, воздается ныне Вам по всей земле: и это немало: да даруют Вам Небеса исход, который бы отвечал Вашим усилиям, Вашему постоянству и нашим за Вас молитвам! – как мне горько, что я должна в минуты, подобные этим, возвращаться к тому, что касается лично меня: но именно Ваше письмо не оставило мне выбора, и я все же Вам скажу, любезный Друг, что в письме Матушка говорила о замысле, о котором упоминали и Вы. В соответствии со своим желанием, которое Она Вам уже высказывала (а именно, сделать так, чтобы я летом отправилась в Карлсбад), Матушка побуждает меня обсудить эту идею с Герцогом и Герцогиней: на это я ей ответила, что, учитывая общую ситуацию, я не могу даже заводить подобный разговор с ними в настоящую минуту: во-первых, потому что они уже довольно раздражены тем, что обрушилось на наши головы, и в особенности после неприятностей, которые они испытали, когда выяснилось, что контингент оказался далеко не в полном составе в тот момент, когда вынужден был выступить в поход, они наверняка оба рассердятся, что я не только собираюсь покинуть их в подобных обстоятельствах, но еще и намерена причинить им очевидное зло: как бы то ни было, я рискую быть ими неправильно понятой и ничего тем самым не добиться! И потому я намерена отложить этот вопрос и выждать более благоприятный момент и тогда уже его не упустить. Вы знаете, почему я остаюсь, я буду придерживаться этого решения до тех пор, пока оно не придет в решительное противоречие с моими обязательствами по отношению к Вам, мой любезный Друг, и к моей Отчизне, я не собираюсь подвергать себя ненужным опасностям, так что можно полагать, что если я их предвижу и в настоящий момент не боюсь, то следует идти размеренным шагом, время энергичных действий еще не пришло, и я ничего не добьюсь, восстановив Семью против себя. Я думаю, что Ваше мнение совпадет с моим, и Вы уверены, что я делаю все возможное, чтобы не нарушить своего долга по отношению к Вам и вместе с тем быть подспорьем здешнего Дома: и разумеется, поскольку вы согласны с тем, что первым местом моего пристанища должна стать Богемия, я не буду терять эту мысль из виду. – Что касается военных приготовлений, которые я вижу своими глазами каждый день, каждое мгновение, то я просто Вам скажу, что размах их кажется колоссальным, и не только мои неопытные глаза судят подобным образом: среди прочих примечательных объектов, которые проходят через здешние края, не говоря об экипаже Имп[ератора] и проч., упомяну лишь о целой роте ремесленников, всякого рода и вида мастеровых; такое впечатление, что все ремесла вынуждены следовать за этой армией. У нас здесь расквартирован Армейский корпус Маршала Нея[544], но сам Маршал еще не прибыл. В настоящее время здесь находится также дивизия Себастьяни[545]: Генерал, ее возглавляющий, человек умный и решительный, это видно невооруженным глазом. – Только что я узнала, что множество лиц из Генерального штаба Имп[ератора] прибыли в Эрфурт: все позволяет предположить, что вскоре явится и Он сам. Иногда я думаю, что Он не будет здесь останавливаться; во всяком случае, если так произойдет и мы вынуждены будем видеть его здесь, то, зная Ваше дружеское расположение ко мне и имея все основания полагать, что Вы, возможно, будете беспокоиться на мой счет, я должна Вам сказать, что я внутренне готова ко всему и настроена принять его обхождение, как невежливлое, так и вежливое. Минуту назад мне сообщили, что Господин фон Штабль вернулся из Кобурга, и поскольку ему будет поручено доставить это письмо, я должна его сей же час его завершить; тем не менее мне надобно прояснить с Вами еще один вопрос, а именно касающийся Господина де Сент-Эньяна: до сих пор он не причинял нам никаких неприятностей, если не считать истории с призывным контингентом, когда он предельно ясно выразил свое недовольство[546]. В отношении меня он ведет себя благородно, и мне кажется, что я распознаю в нем желание и попытку меня успокоить на свой собственный счет; он постоянно говорит мне о Вас и о России.
Но в конце концов, несмотря на все это вежливое обхождение, было бы нелепо забывать, что здесь он не для этого и что, разумеется, еще не наступил тот момент, когда неприятности будут следовать одна за другой. – Я прощаюсь с Вами, любезный Друг, с чувством невыразимой горечи; кто знает, не последнее ли это письмо, которое я Вам пишу! – Что бы ни было, да хранит Вас Бог! это – моя непрекращающаяся молитва и та последняя мысль, с которой я умру. Я обнимаю Вас и прошу Вас не забывать Вашу сердцем и душой вечно Вам преданную и верную Сестрицу и Друга Мари. –
11 марта 1812 года.
Нарочный отправляется в Берлин, и я пользуюсь оказией, любезный добрый мой Друг, дабы послать Вам эти строки не для того, чтобы сообщить Вам нечто новое, но чтобы лишить Вас возможности предаваться тем несправедливым мыслям, о которых Вы упоминали в своих предыдущих письмах. Положение дел остается прежним, то есть очень враждебным, и сохранение мира представляется мне совершенно невозможным. – Тысячу пожеланий Вашему Мужу и Родителям, никакие обстоятельства не изменят той глубокой привязанности, которую я к ним питаю. Сердцем и душой Ваш навеки. Тысячу поклонов прекрасной Графине.
Петербург
15 ноября 1812 года.
Любезный добрый Друг, курьер отправляется в настоящий момент в Копенгаген, и я пользуюсь случаем, чтобы тысячу раз поблагодарить Вас за письма, которые мне были от Вас доставлены. Сколько раз я вспоминал о Вас в эти страшные времена. Благодаря Богу, обстоятельства явно изменились в нашу пользу, и мы пожинаем в настоящий момент плоды нашей твердости духа. Москва, Смоленск, Витебск, Полоцк теперь снова наши. В плен взяты 25 Генералов и около 90.000 солдат. Вражеская армия отступает с огромными потерями и в самом жалком состоянии, потеряв почти 300 пушек. – Я не сомневаюсь, любезный Друг, в том чувстве, которое Вы испытываете при чтении этих строк.
Представляю все, что Вы должны были пережить. Как хочется, чтобы мы наконец насладились воздаянием за все те испытания, через которые вынуждены были пройти. Прощайте, добрый мой Друг, весь Ваш сердцем и душой навеки. Тысячу пожеланий от меня Принцу и вашим Родителям.
___
Петербург
27 марта / 8 апреля 1812 г.
Любезная Сестрица! курьер вот-вот отбывает и это дает мне возможность адресовать Вам всего лишь несколько слов. Почему мне не дано выразить в них все, что я так сильно ощущаю, думая о Вас в настоящий момент? Верьте, любезная Сестрица, что мне ведомы и я даже угадываю самые мельчайшие подробности тех горестных чувств, которые в настоящее время должно быть ежедневно Вас одолевают. Ваше положение жесточайше тяжелое; и все же я не опасаюсь, что у Вас не хватит сил его вынести. Ваши молитвы, сливающиеся с нашими и теми, что возносят миллионы людей, я чуть было не сказала, половина человечества, должны однажды принести нам счастье, я верю в это, я льщу себя надеждой. Ах, любезная Сестрица, почему мы с Вами не родились мужчинами, как я была бы счастлива, ведь это позволило бы сражаться за правое дело, за нашу любезную Россию, в особенности, я знаю, что Вы думаете подобным же образом, и это сходство в чувствованиях приносит мне глубокое удовлетворение. – Не пишу Вам о подробностях, Имп[ератрица], разумеется, держит Вас в курсе всех дел и к тому же у меня есть лишь несколько минут для письма, а потому мне хотелось бы их использовать, дабы поблагодарить Вас за то, что Вы вспомнили обо мне 22 фев[раля] / 5 марта, и выразить Вам все те чувства, которые я к Вам испытываю. Прощайте, любезная Сестрица, да хранит и утешает Вас Провидение и да позволит оно, чтобы то будущее, которые ныне сокрыто от нас густой пеленой, явилось светлым и ясным для Вас, будьте здоровы и не оставляйте своей дружбой, по крайней мере ее частицей, Сестрицу, весьма нежно Вам преданную.
АННА СТЕПАНОВНА припадает к Вашим ногам и благодарит за то, что Вы о ней помните, чувствует она себя очень плохо и возлагает все свои надежды на воды Эгера[550], куда она решилась отправиться вопреки всему.
Я очень бы хотела, чтобы она доехала до Веймара, поскольку не сомневаюсь, что Вам доставит огромное удовольствие увидеть кого-то, кто прибыл недавно из Петербурга, в особенности в настоящий момент.