Бреслау
5 марта [1813 года].
Любезный добрый мой Друг, прибыв в Бреслау, я спешу адресовать Вам эти строки, которые Граф фон Хенкель берется доставить Вам в сохранности. Вы меня просили извещать Вас время от времени о том, как бы я хотел, чтобы Вы вели себя в нынешних обстоятельствах. И вот наступил момент, когда, как мне кажется, я просто обязан это сделать. Умоляю Вас, под предлогом поправления здоровья отправиться в Теплиц или богемский Карлсбад[552]. Мне важно, чтобы Вы, как бы ни сложились обстоятельства, оставались вдали от военных действий и вне досягаемости противника, и я не устаю просить Вас об этом. Дополнительное основание данной просьбы заключается в том, что, как мне представляется, Вы сами захотите как можно скорее вновь увидеть нашу несчастную Сестру[553], которая собирается ныне отправиться к Богемскому двору[554]. Я льщу себя надеждой, что смогу присоединиться к Вам, и Вы можете себе представить, в какое волнение повергает меня одна мысль об этом. И потому жду этого момента с живейшим нетерпением. Несмотря на надежность оказии, предпочитаю воздержаться и умолчать о других обстоятельствах, в завершении же своего письма хочу уверить Вас, что любить Вас более, чем люблю Вас я, просто невозможно. Ваш сердцем и душой навеки. Тысяча поклонов Вашему Мужу и Родителям.
Калиш[556],
12 марта 1813 года.
Любезный и добрый мой Друг. По возвращении в Бреслау[557] я получил Ваше интересное письмо от 24 февраля и письмо от 1 марта. Будьте уверены, что я в полной мере оценил Ваше доверие, злоупотребить которым был бы просто не в состоянии. Не входя в истинные причины того, почему Вам дан был совет уехать[558], в настоящий момент я целиком и полностью разделяю это мнение и даже прошу Вас сделать это незамедлительно; честью своей отвечаю, что такова воля всей нашей армии и нашего народа. И потому оставьте Ваши опасения, что это может быть у нас понято превратно. – Предлагаю Вам отправиться в Карлсбад. Мне все равно, предпочтете ли вы Эгер или Теплиц[559], только дайте мне точно знать, какое из этих трех мест Вы выбрали. Это подарит мне, любезный добрый Друг, столь пленительную для меня надежду увидеть Вас и заключить в свои объятия хотя бы на несколько мгновений. Я писал Вам из Бреслау, и Граф фон Хенкель взялся доставить мое письмо. – Тысяча поклонов Вашим Родителям и Мужу. – Весь Ваш сердцем и душой навеки.
П[етербург]
29 марта /10 апреля 1813 года.
У меня в руках два Ваших письма, любезная Сестрица, которые по странному стечению обстоятельств были доставлены мне с большим опозданием. Первое письмо, датированное сентябрем месяцем, я получила лишь в декабре или январе, второе, написанное в первые дни февраля по новому стилю, пришло ко мне лишь на этих днях. Таково одно из следствий времени, в котором мы живем, и всё же то удивительное, безумное и одновременно ободряющее начало, которое оно в себе заключает, не помешало мне оценить в полной мере выказываемое в них Вами ко мне внимание. Поверьте, дражайшая Сестрица, что и я в памяти своей беспрестанно воскрешала Ваш образ и не раз отождествляла себя с Вами, вспоминая обо всех тех ощущениях, которые Вам довелось испытать. Жестокие моменты, которые Вы пережили, будут в самом скором времени сполна вознаграждены радостью наших побед и счастьем, которые Вы испытаете от свидания с Сестрицей и Братцами[561]. Первое Вам определенно обеспечено, второе – более чем возможно, и в этот момент Вы, конечно же, позабудете обо всем, что Вам пришлось выстрадать… Вы, конечно же, найдете Вашу Сестрицу в гораздо менее тревожном состоянии, чем можно было бы ожидать; за последнее время, которое она здесь провела, здоровье Ее явно улучшилось, и путешествие сможет его лишь укрепить. Между тем, мне немного страшно думать о том, сумеет ли она спокойно воспользоваться предписанными ей водами, зная, что в этот момент всеобщего кризиса нет такого пристанища, где можно быть уверенным, что шум орудий туда не проникнет, разве что у нас, где буря уже миновала… Она оставила печальные следы, и теперь если мы и страдаем, то более всего от побед, которые продолжают одерживать наши враги. – В Вас есть нечто такое, любезная Сестрица, что заставляет родных и друзей несчастных жертв этой войны толпами к Вам обращаться[562]. – Вы были так добры, что взяли на себя труд изучить список военнопленных гвардейского контингента, какое счастье было бы, если бы он ограничился тем, который Вам предоставил Граф Гохберг… Но он огромен для столь малочисленного войска, потерявшего приблизительно половину своего состава. Из четырех (офицеров), чьи имена Вы упоминаете, погиб лишь полк[овник] Гроссмен, он был флигель-адъютантом моего Брата[563], который очень тяжело переживает его потерю. Граф Линанген, полковник Нач и полковник <нрзб.> чувствуют себя хорошо и в настоящее время находятся в Вильно. Поскольку Вы не знаете никого из этих лиц, любезная Сестрица (как не знаю их и я), говорю о них лишь исходя из предположения, что кто-либо из их знакомых обратится к Вам, а я в Карлсруэ буду иметь наиболее точные о них известия. Амели тронута Вашим вниманием и передает Вам тысячу добрых слов, и поскольку я не знаю, каким образом письмо мое будет доставлено Вам, и к тому же Вы наверняка в курсе всего, что может Вас интересовать из здешней жизни, то я ограничиваюсь тем, что обнимаю Вас нежно и прошу не оставлять меня своей дружбой, которая мне очень дорога.
__________
Радеберг[565]
11 апреля [1813 года].
Любезный и добрый мой Друг, не могу передать Вам, какую радость я испытываю при одной мысли о том, что увижу Вас вновь, что же будет, когда Вы окажетесь в моих объятиях? Встреча с Господином фон Энде[566] уже сама по себе была для меня настоящим удовольствием. – Вас я рассчитываю увидеть в Теплице. Соображения деликатного свойства и предосторожности вынуждают меня просить Вас не заезжать в Дрезден. Когда я говорю о соображениях деликатного свойства, то это означает, что я опасаюсь, как бы известие о том, что Вы находитесь в Генеральном штабе русской армии, коль скоро оно дойдет до Наполеона, не отразилось на судьбе Вашей семьи и Ваших близких, и желаю оградить Вас от каких бы то ни было упреков и беспокойств по этому поводу. Говоря о предосторожности, я имею в виду нежелательность для Вас оказаться, пусть даже по случаю, в самом центре боевых действий, в котором сейчас находится Генеральный штаб, на войне же всем правит случай, сегодня мы продвигаемся вперед, а завтра отступаем. Наконец, также и благоразумие требует, чтобы Вы оставались вне театра военных действий: в Богемии же Вы будете в безопасности. Теплиц находится всего лишь в 8 милях от Дрездена, таким образом я буду с Вами каждый раз, как представится на то малейшая возможность. В ожидании того момента, когда я смогу прижать Вас тысячу раз к сердцу, повторяю Вам то, что Вы и без меня знаете с давних пор: нет никого на свете, кто был бы привязан к Вам более, чем я. Сердцем и душой Ваш до гроба. Поклонитесь от меня прекрасной Графине и тысячу приветов Госпоже фон Хенкель и Графине Фритш[567].
Дрезден
13 апреля [1813 года].
Я начинаю это письмо, любезный и добрый мой Друг, по нашему старому и доброму обычаю, с ХРИСТОС ВОСКРЕС. Ровно в тот момент, когда я собирался взяться за перо, чтобы сообщить Вам, что буду иметь наконец послезавтра во вторник долгожданное счастье обнять Вас, получаю Ваше вчерашнее письмо. С откровенностью, свойственной и Вам, скажу, что оно меня расстроило. Не в моей власти изменить то, что определено законами божескими и человеческими. Всякая особа, связывающая себя узами супружества, находится ровно в том же положении, в котором находитесь Вы, она берет на себя обязательства в отношении семьи, в которую она вступает, не порывая при этом связей со своей собственной семьей. Всякий раз, когда обязательства в отношении одной семьи можно примирить с обязательствами в отношении другой, не компрометируя себя при этом, я считаю, что это делать совершенно необходимо. Но к этим общим правилам присоединяются на этот раз соображения не менее существенные. Пока армия и театр военных действий находились вдали от Вашего дома, я первый готов был признать, что Вы очень хорошо делаете, там оставаясь. Но когда этот театр сражений смещается, так сказать, в место Вашего пребывания и Вы рискуете стать свидетельницей того, как на Ваших глазах сражаются и умирают Ваши соотечественники, а их пушечные ядра и картечь могут полететь как вражеские удары в Ваши окна, то не только Вы, но и жена последнего русского лавочника, здесь живущая, постаралась бы избежать зрелища подобного рода. Вот причины, которые заставили меня настаивать на том, чтобы Вы покинули место, столь мало приспособленное для Вашего пребывания на данный момент. Если театр военных действий отодвинет