на предмет его награждения орденом[828]. __ Признаюсь Вам, что все детали, которые содержатся в этом письме, написанном белыми ручками Графини Фритш[829], были мне неведомы. Мне жаль, что я узнал о них так поздно.
C чувством живейшего волнения я прочитал, любезный Друг, письмо Императрицы, которое Вы имели дружбу мне переслать. Я нашел в нем выражение Ее постоянных добрых чувств ко мне, которые наполняют меня благодарностью. То, что я здесь говорю, не слова. Я испытываю чувство самой искренней, самой почтительной привязанности к Императрице, поскольку я нахожу в ней сочетание тех качеств, которые я редко встречал в этой жизни. К тому же Ее религиозное чувство находится в таком согласии с моим, что я нахожу особое очарование в том, чтобы пытаться сблизиться с Ней. Она внушает мне полнейшее доверие. И потому нет ничего, в чем бы мне не хотелось открыть Ей свою душу. __ Когда человек способен внушить подобные чувства и подобную привязанность, любое свидетельство интереса и внимания с его стороны приносит истинную радость. __ Повергните меня к Ее стопам, любезный Друг, и передайте Ей, как я тронут, признателен, за всю Ее доброту, а также за неизменную дружбу, которой не переставал меня одаривать Император[830]. __ И я покидал их с тяжелым сердцем, поскольку я так люблю их общество. Не знаю, когда Божественное Провидение дарует мне следующий раз вновь подобное чувство истинного удовлетворения. В любом случае это будет не так скоро, как мне бы хотелось. __ Скажите также Императрице, что я искренно сочувствую той утрате, которая их обоих постигла в лице почтенного Графа Вурбна[831]. Мне известно, как привязан был к нему Император, а также как предан был Императору покойный. Подобные утраты ничем не заменимы.
Что касается картины, о которой говорила Вам Императрица, это правда, что я восхищался прекрасной картиной Джованни Беллини[832], которая только что вышла из рук реставраторов, однако мысль о том, чтобы иметь ее у себя, никогда не приходила мне в голову. Я смотрел на нее как на любое другое произведение искусства из числа тех, что находятся в Академии художеств в Венеции, вот и все. После «Вознесения Богоматери» Тициана[833] это самая прекрасная картина или одна из самых прекрасных.
Что касается Герцога Мейнингена[834]: признаюсь, что его желание меня приводит в некоторое затруднение, поскольку оно противоречит нашим военным обычаям (тому, что принято у нас в Армии). Но прежде чем отвечать Вам окончательно, я посоветуюсь с Константином.
Передавайте уверения в моем уважении Великой Герцогине, а также Великому Герцогу, тысяча дружеских приветствий Вашему Мужу и Детям, и множество добрых слов Графиням Фритш и Эглофштейн. Прощайте, любезный Друг, вспоминайте иногда о Брате, любящем Вас всем сердцем.
Пока я ждал отправления курьера, чтобы запечатать это письмо, оно в достаточной степени потеряло свою злободневность. Весь Ваш навеки.
Царске Село,
23 мая / 4 июня 1823 года.
Не рекомендательное письмо посылаю я Вам, любезная моя Сестрица, а взываю к Вашей доброте, Вашему сердцу, вручая эти строки Генеральше Ребиндер[836] Я знаю ее вот уже 12 лет, а 13 лет назад она овдовела. Ее муж погиб в молдавской армии, это обстоятельство, а также потеря Брата, храброго офицера, убитого в битве при Бауцене[837] в 1813-м году, побудили Имп[ератора] назначить ей пенсию, которая в настоящий момент есть все, чем она обладает; три ее дочери воспитывались в монастыре, она могла жить спокойно, но в последнее время здоровье ее так сильно покачнулось, что врачи признали ее неизлечимой, если она не поедет на воды Эмса и не сменит климат на более благоприятный. Имп[ератор] по-прежнему жалует ей средства для того, чтобы она смогла совершить это путешествие, и в этом отношении ей ничего не требуется. Но поскольку она никогда не покидала границ России, кроме как сопровождая своего мужа в Молдавию, то будет чувствовать себя со своим ливонским именем совершенно чужой в Германии. Она не знает по-немецки ни слова, потому что сама родом из украинской семьи, и вот причина, почему я прошу Вашего покровительства, любезная Сестрица, для Русской, предполагая, что она окажется в Эмсе в то же время, что и Вы; я не могла отказать себе в желании обеспечить ей эту поддержку, потому что, будучи застенчивой, больной, неопытной, она, возможно, будет в ней нуждаться. Не пытайтесь ввести ее в свое окружение, это не будет для нее доброй услугой, она не создана для большого света и не имеет к нему привычки, средства, на которые она живет, сочетаются с привычками затворничества; ее сопровождает Старшая дочь, которую она позволила себе забрать из монастыря лишь для того, чтобы сопровождать и заботиться о Матери. Эта юная особа приехала прямо от Госпожи фон Адлерберг[838] на корабле, который должен доставить ее в Амстердам, вы можете себе вообразить, насколько она создана для этого мира.
В письме этом содержится так много всего, что я ограничусь тем, что попрошу у Вас в настоящий момент прощения, любезная моя Сестрица, за свою назойливость. Единственным моим извинением может служить то, что я слишком хорошо знаю, какой интерес проявляете Вы ко всем своим соотечественникам.
Позвольте же мне Вас обнять, заканчивая это послание, которое, возможно, ожидают многие превратности судьбы, прежде чем оно дойдет до Вас.
Каменный остров,
26 мая / 7 июня 1823 года.
Примите, любезная Сестрица, мою чувствительную благодарность за то, что Вы так любезно сообщили мне о времени, когда моя Сестрица из Дармштадта[840] покинула Веймар, и об удовольствии и интересе, которое во всех отношениях вызвало ее пребывание в нем. Сейчас она слишком занята, чтобы позволить себе написать мне хоть слово, но я надеюсь, что возвращение к родному очагу позволит ей возместить упущенное и она вознаградит меня, рассказав подробно о Вас, Ваших Детях и обо всех примечательных воспоминаниях, которые унесла с собой из Веймара… Кажется, она нашла Тетушку[841] уже совершенно выздоравливающей. У меня не хватает слов, чтобы возблагодарить Господа за то, что Он в своей великой милости спас Ее от страшной опасности, в которой она находилась. Ее потеря была бы большим горем для меня лично, она крайне удручила бы Матушку, что стало бы для меня предметом жестоких опасений; сколько поводов, чтобы тем более прочувствовать благость Провидения! Первое известие об опасности пришло к нам от Вас, любезная Сестрица, и Вы же, если судить по скорости, с которой письма доходили из Веймара, подарили нам здесь и первую надежду. Вы видите, сколькими благами я Вам обязана. Сейчас Вы уже в Эмсе, если судить по тому, что мне сообщила Императрица. Если погода там такая же хорошая, как и у нас, Вы сможете наслаждаться приятностью мест, которые любите, и воздействие вод будет для Вас целительным. Я позволила себе послать Вам письмо с некоей Госпожой фон Ребиндер, моей знакомой, которая собирается ехать на воды Эмса, но вполне возможно, что она Вас уже там не застанет; но если она достаточно сознательна, чтобы переслать мое письмо в Веймар, Вы поймете тогда, по крайней мере, как все это получилось.
Ваше письмо от марта месяца было прочитано мною, как всегда, с удовольствием и признательностью, любезная Сестрица. Вы знаете день за днем, что с того времени происходило, и Вы верно поняли, что никаких важных событий не случилось, что по моему разумению уже очень хорошо, в том случае, когда и все остальные дела идут хорошо. Вы, должно быть, знаете, что мы постоянно перемещаемся с места на место. Сначала многократное пребывание в Царске Село и Павловски; сейчас мы <нрзб.> на Каменном Острове, и погода нам удивительно благоприятствует. Понимая, что Вы поглощены Вашим лечением на водах и неотложными делами, я не притязаю на то, что Вы будете посвящать свое время моим незначительным письмам. И потому спешу закончить свое письмо, любезная Сестрица, поручая себя Вашему любезному воспоминанию и немножко дружбе.
Не передаю ничего Кузену, поскольку полагаю, что его с Вами рядом нет. Если, тем не менее, я ошибаюсь, передайте ему тысячу добрых слов от моего имени.
Царске Село,
10/22 oкт. 1823 года.
Не без умысла, любезная Сестрица, я медлила до сих пор, чтобы поблагодарить Вас за Ваше письмо и внимание, которое Вы и в этом году соблаговолили оказать моему Празднику; мне хотелось иметь возможность рассказать Вам о прибытии Вашей будущей Невестки и сравнить свои впечатления с Вашими, я рада была найти в них полнейшее соответствие. Шарлотта[843] мне очень нравится; это интересное и достойное уважения дитя; она занимает <нрзб.>, завоевывает сердца и наполняет их заботой о себе. Пусть же она остается такой, какая она сейчас, или, скорее, пусть то, что в ней уже заложено, разовьется в нужном направлении, дабы сделать из нее женщину в той же мере, в какой она сейчас интересное дитя. Она уже завоевала симпатии большей части петербургского общества, которое Императрица собрала по этому поводу у себя в Гатчине; восторгаются ее тактом, сдержанностью, ее желанием быть обходительной и выполнять все, что предписывает ей ее положение, и действительно, она выполняет свои утомительные обязанности со спокойствием и удивительным присутствием духа. Все это Вам, верно, было уже рассказано Императрицей, но это тема, на которой мне хочется подробнее остановиться, потому что я ею полностью поглощена. Я наслаждаюсь настоящим, боюсь будущего, как в этом отношении, так и во всех других, когда благо даруется, а уже начинаешь бояться, что оно вот-вот улетучится.