Благодарю Вас, любезная Сестрица, за Ваши слова о моей Сестрице Амели, состояние Ее здоровья доставило мне немало горестных минут, и я надеюсь, что Вы не будете сердиться на меня, если я не стану распространяться более о том, что я по этому поводу испытываю.
Все, что Вы мне говорите о состоянии денежных дел Княгини Мещерской[844], мне хорошо известно, я нисколько не сомневаюсь, что Ваше доброе к ней отношение и справедливый интерес, который Вы к ней испытываете, были той единственной причиной, которая заставила Вас говорить мне о ней, насколько я ее знаю, не думаю, что она сама обратилась бы ко мне по этому поводу, но на первый взгляд мне кажется довольно непросто найти способ быть ей действительно полезной. Будьте, однако, совершенно уверены, любезная Сестрица, что при случае я не премину это сделать. Обязанности местничества, которые на нее возложило общество, она выполняет со рвением и настолько хорошо, насколько то позволяют наши общие человеческие слабости.
Передайте, любезная Сестрица, мой дружеский привет Вашей Мари и не оставляйте меня дружбой и вниманием, которые я очень ценю.
Петербург,
23 ноября / 5 декабря 1823 года.
Отнюдь не невнимание к тому интересу, который Вы ко мне проявляете, любезная моя Сестрица, заставило меня благодарить Вас с некоторым опозданием, нужно было пройти некоторому времени, прежде чем я смогла заставить себя говорить о тяжелейшем несчастии[846], которое могло со мной случиться с <нрзб.>. Потеря этого столь совершенного Друга есть одна из тех бед, которые заставляют повернуть взоры по преимуществу к той неизбежной цели, к которой движемся мы все; Вы можете себе вообразить, способна ли я сейчас участвовать в обыденном распорядке дел и беседах.
Возвращение Императора было большим облегчением в моем горе. Его общество, размышления, а также внимание, к сожалению, весьма недостаточное, которое я могу оказывать своей Матушке на том расстоянии, которое нас разделяет, составляют ныне цель моего существования и являются утешением, в остальном я чувствую себя все еще настолько неспособной к чему-либо, что Вы мне простите, надеюсь, любезная моя Сестрица, что у меня не слишком получается поблагодарить Вас за письмо, и я ограничиваюсь всего лишь несколькими строчками. Будьте по крайней мере совершенно уверены, что это не заставит меня менее ценить все, что сказано Вами, равно как и побуждения, которые Вами при этом двигали. Не оставляйте меня, прошу, Вашей дружбой.
1824 год
Петербург,
19 февраля / 2 марта 1824 года.
Как я признательна, любезная Сестрица, и как одновременно смущена, что Вы каждый раз любезно вспоминаете о моем Дне Рождения, который уже столько раз повторялся. С прискорбием я узнала, что Вы в это время болели весьма неприятной болезнью. Время это было неприятным также и для нас из-за болезни Имп[ератора], которая началась с и заставила меня провести 13-е число c весьма нерадостным чувством. Слава Богу, что все прошло совершенно благополучно и даже значительно быстрее, чем мы смели надеяться в первые дни болезни, когда говорилось о двух месяцах (и даже больше), необходимых для полнейшего выздоровления; обещают, что через пять недель он уже должен выздороветь. – Императрица, должно быть, сообщала Вам на этот предмет ежедневные и подробные известия, которые делают излишним все, что я имела бы по этому поводу Вам сказать. И потому единственное, чем я могу Вас порадовать, любезная Сестрица, – это поздравить со свадьбой Вашего Брата Мишеля[848], которая есть для Вас предмет наиболее интересный, разумеется, после того, который мы только что обсуждали. Поскольку для меня невозможно сообщить Вам что-либо новое, а Вы, должно быть, знаете, что Императрица назначила день свадьбы на 4-е число этого месяца, скажу что она увидела самое счастливое предзнаменование в том, что столь важное дело было окончательно решено и объявлено в день Вашего рождения. Пусть же это счастливое предзнаменование осуществится во имя счастья супругов, я льщу себя надеждой на это. Элен[849] продолжает заслуживать и получать одобрение тех, кто имеет случай ее узнать, и действительно, она достойна того, чтобы быть любимой.
Прошу Вас, любезная Сестрица, взять на себя труд передать мою благодарность и дружеские приветы Вашему Мужу, я вдвойне тронута вниманием Ваших Дочерей, потому что они знают меня лишь по преданию, но мне бы очень хотелось поддерживать в них это предание, и потому я прошу Вашего позволения весьма нежно их обнять.
Прощайте, любезная моя Сестрица, я надеюсь, что Вы сохраните ко мне чувства, в коих имеете любезность меня постоянно уверять.
Царске Село,
2/14 мая 1824 года.
Не слишком ли я полагаюсь на Вашу снисходительность, любезная моя Сестрица, надеясь, что Вы не сердитесь на меня за то, что я до сих пор не поблагодарила Вас за подробности первого пребывания моей Дармштадтской Сестрицы[851] в Веймаре, подробности которого Вы мне сообщили. Я была очень тронута Вашим вниманием и сегодня приношу всяческую за него благодарность; ссылаться на те причины, которые могли бы меня извинить за то, что я этого не сделала ранее, значило бы придавать слишком большое значение моему письму, однако частые переезды, которые начинаются для меня весной, могли бы служить небольшим оправданием сумятицы в моей голове.
Пока что прекрасное время года наступило для нас лишь условно, страшный холод не позволяет почувствовать, что на дворе месяц май. Говорят, что температура на юге такая же низкая, как и на севере, надо таким образом утешаться вместе со всеми.
Я знаю от Императрицы, что этой зимой Вы довольно часто болели, любезная моя Сестрица, и что, ощущая необходимость дышать свежим воздухом, дабы восстановить силы, Вы поспешили переселиться в Бельведер. Я молюсь, чтобы в настоящее время Вы уже почувствовали благотворный результат этого пребывания, и льщу себя надеждой, что письмо мое найдет Вас в полнейшем здравии. С этой надеждой, любезная Сестрица, я прошу позволения обнять Вас, рекомендуя себя Вашему вниманию.
Вологда,
17 октября 1824 года.
Любезный Друг, любезная Мари, Вы не можете себе представить то чувство счастья, которое я испытал при известии, что, возможно, по моем возвращении найду Вас вместе с Вашими чудными Детьми у нас[853]. Мне так необходимо прижать Вас к своему сердцу, которое несказанно было тронуто участием, которое Вы проявили к моему горю[854]. Я получил Ваше письмо в тот самый миг, когда почти уже отправлялся в путь, и медлил с ответом в ожидании окончательного решения в отношении Вашего предстоящего путешествия. Из последнего письма Матушки я узнал, наконец, определенно, что Вы прибудете к нам. В противном случае я смог бы Вам написать об этой столь деликатной для меня материи лишь в письме, отправленном с курьером, а это значит, уже по моем возвращении.
Я очень страдал, любезный Друг, и страдания мои были жестокими. Но, привыкнув слепо повиноваться Воле Господней, я просил Его даровать мне покорность, необходимую, чтобы перенести постигший меня удар. Это горе не помешает мне почувствовать все счастье обрести Вас вновь рядом, в особенности если я найду в Вас прежнюю дружбу, цену которой так хорошо знало мое сердце. Прощайте, любезный Друг, или скорее до свидания, если Богу будет так угодно, весь Ваш сердцем и душой навеки. Тысяча добрых слов Вашему Мужу и Детям.
____
17/29 октября 1824 года.
Обращаюсь к Вам, любезный Друг, без церемоний. Речь идет вот о чем. Мне бы бесконечно хотелось видеть вас с Принцем и моими очаровательными Племянницами в Зимнем Дворце. Вы с Принцем мне говорили, что покои, которые Вы занимали в прошлый раз, Вас устраивали; я посчитал таким образом, что самое лучшее, что я могу сделать, это предоставить их Вам вновь. Я не посчитал приличным отвести Племянницам ту комнату, которую когда-то занимали Вы и которая была бы ближе всего к Вашей спальне, потому что там умирала тетушка[856]. Поэтому я должен был поместить их туда, где жила Принцесса Мария. Это дом, который находится между Шепелевским дворцом и тем домом, который занимали Вы[857]; там, где Константин с женой жили в царствование покойного Импер[атора][858]: А теперь я желаю знать, предпочитаете ли Вы, чтобы обе Ваши Дочери расположились вместе слева от салона в покоях Великой Княгини Анны, а мадемузель Сильвестр справа в покоях Константина; или же одна из Племянниц справа от салона, а другая слева, и тогда мадемуазель Сильвестр рядом с той, которая будет слева? В этом весь вопрос. Я предпочитаю, чтобы Вы решили это по своему разумению, чем самому заниматься планировкой, которая затем может Вам не подойти. Графини Фритш и Эглофштейн разместятся в том же доме этажом ниже, там, где проживал Дядюшка