, как Вы их называете, но между нами, Братец, я сама не могу постичь, как могла я пережить все это время. Вы даже не можете себе представить, что я выстрадала, или, скорее, именно Вы можете себе это представить, поскольку никто так не любит факты, как Вы. Я была не в состоянии попрощаться с Катрин, меня вынудили ее обмануть, потому что боялись за ее здоровье, я уехала, пока она еще спала, я не испытала даже грустной радости в последний раз ее поцеловать, я прошла мимо ее окон, которые были еще занавешены, и не могу передать, какое впечатление это на меня произвело. Александр стремительно покинул меня после обеда близ <нрзб.>. Никогда, нет, никогда я не забуду то состояние, в котором он находился, ни ту боль, которую это расставание ему причинило. Матушка уехала наутро следующего дня. Признаюсь, что я успокоилась за Нее, лишь когда получила Ее первое письмо, так я боялась, что с Ней от всего этого что-либо случится. И вот наконец, любезный Друг, я уже по то сторону границы нашей Отчизны, вдали от всего, что люблю, на чужой земле, где все меня изумляет и причиняет боль, потому что я чувствую и понимаю, что я не у себя дома. Любезный Друг, Вы говорите мне, что я должна набраться храбрости и доказать, что я Русская. Знайте, что эти слова придают мне силы; да, разумеется, я докажу, что я Русская, только для этого я и живу и еще для того, чтобы вернуться скорее-скорее в страну, которую я обожаю, оставаться вдали от которой я не привыкну никогда. Любезный Друг, я уверена, что Вы разделяете со мной те чувства, которые я испытываю от своего нового положения, ах! сохраняйте этот интерес ко мне, столь необходимый для моего счастья, и помните, Братец, помните Христа ради, что Вы пообещали приехать меня навестить. Любезный Константин, в этом вся моя надежда, не лишайте же меня ее. Я умоляю Вас ради всего святого не отвечать мне из-за Ваших проблем с глазами: я говорила на этот счет с Вашим человеком, который, кажется, один из Ваших фельдъегерей, и он сказал, что всему виной ветер. Только не смейтесь надо мной, прошу Вас, если я предложу Вам лекарство, которое мне очень помогло, и которое состоит в том, что следует добавить немного водки в воду, которой Вы промываете глаза. Спросите у Вашего доктора, можете ли Вы это попробовать, мне это всегда помогало. Любезный Друг, я прибыла сюда вчера вечером по ужасным дорогам, которые делают продвижение вперед безнадежным, Ваш человек Вам о том расскажет. Я прошу прощения, что задержала его так надолго, но он прибыл в тот момент, когда ранним утром я собиралась уже отъезжать, проделав путь от Мемеля до места, где мы находимся, в четырнадцать миль. И я не колеблясь дала ему отдохнуть эту ночь, после такой долгой езды отдых совершенно необходим. Вините же во всем только меня, если найдете, что он слишком надолго задержался. Он передаст Вам, добрый мой Друг, три плюмажа, которые, по правде говоря, прусского происхождения, но меня уверяли, что из них можно сделать один, который будет выглядеть великолепно. В сущности, это лучшее, что я могла здесь найти, их носят здесь значительно ниже, чем в Петербурге, GANZ UND GAR[894]. ТАК ТАК[895] написал мне письмо, которое растрогало меня до слез, Вы не можете себе даже представить, как жалко мне было его в момент моего отъезда, он был весь в слезах. В сущности, он славный и благородный человек. Если у вас есть какие-либо поручения в Лейпциге, прошу Вас, скажите мне, у меня будет надежная оказия доставить Вам все необходимое, Александр приставил ко мне фельдъегеря, который будет меня сопровождать до Веймара. Любезный Друг, мне необходимо сейчас Вас оставить, чтобы углубиться в дюны и все неприятности, и скуку ужасной дороги. Мне надо расстаться с Вами, добрый и любезный Братец. Но это ненадолго, поскольку как только я смогу, я Вам напишу; к тому же Вы мне это позволили, и потому я этим разрешением воспользуюсь. Прощайте, любезный мой Константин, тысяча и тысяча благодарностей за Ваше милое письмо и за то, что Вы прислали мне своего человека, не могу передать Вам удовольствие, которое его прибытие мне доставило. Целую Вас от всего сердца и прошу не забывать меня и всегда любить.
Графиня Хенкель кланяется Вам.
Веймар 10 ноября
по старому стилю
1804 года.
Любезный Константин! Господа <нрзб.> и Бобков были здесь[896] и отправились далее в дилижансе в Петербург, а потому я не могу отказать себе в удовольствии послать Вам несколько строк. Теперь, любезный Друг, Вы уже в Петербурге; я завидую Вашему счастью. Что касается меня, то я очень счастливо прибыла сюда, где меня осыпали знаками внимания. Окрестности очаровательны, замок совершенно приятен и весьма скромен. Я счастлива была увидеть здесь русских и поспешила как можно быстрее показать им свои покои, где выставлен Ваш бюст. Иногда, во всяком случае, когда я на него смотрю, мне кажется, что он оживает и говорит со мной. Ваш портрет находится ко мне еще ближе, он постоянно на моем письменном столе. Я благодарю Вас еще раз за то, что Вы мне его подарили. Любезный любезный Друг, да дарует мне Бог счастье увидеть Вас вскоре вновь, великая сладость для меня думать о том, что момент этот наступит! А пока что не забывайте меня, это было бы дурно с Вашей стороны. Я передала Ваши поклоны Герцогу, когда встретила его на пути [в Веймар]; я нашла его в точности таким, каким Вы мне его описывали, и это правда, что он очень умен[897]. А сейчас я вынуждена закончить это письмо. Вскоре, любезный и добрый мой Друг, я буду иметь удовольствие написать Вам более подробно. Простите же меня за мою краткость и любите по-прежнему Сестрицу, которая любит Вас в тысячу раз сильнее, чем может то выразить. Принц поручает мне напомнить Вам о себе.
Ваша преданная Сестрица и Друг
Веймар, пятница.
16/26 декабря 1804 года.
Как я могу Вам выразить, любезный Константин, все то удовольствие, которое Вы мне доставили двумя своими письмами, которые есть Ваш живой портрет, наполненными выражениями Вашей дружбы ко мне. Мне не хватает слов, чтобы Вас за них благодарить, мой любезнейший Друг, ни сказать о них что-либо еще. Вам достаточно знать, что Вы сделали меня счастливой сверх всякой меры и что каждый раз, как я вспоминаю об этих письмах или их перечитываю, я продолжаю это счастье испытывать. Они содержат в себе все, все, о чем я могу догадаться; они доказывают мне, что Вы по-прежнему меня любите, Константин, что Вы помните меня; это большое утешение в разлуке. Что касается меня, любезный Друг, то надо ли мне Вам говорить, что я думаю о Вас и что Вы постоянно у меня перед глазами? Мне иногда даже случалось громко смеяться, вспоминая о глупостях, которые мы вместе с Вами совершали; те, кто находился подле меня, спрашивали о том, что со мною, но Вы можете легко догадаться, что я воздерживалась от того, чтобы делиться с ними своими воспоминаниями и рассказывать им о Том, о ком в этот момент думала. Я нахожу, что это досадно, когда кто-то делится своими воспоминаниями или мыслями о людях, которых любишь, но видеть которых лишен возможности. Я счастлива, любезный Братец, что нарочный передал Вам мой ответ и что он доставил Вам удовольствие; надеюсь, что господин <нрзб.> также передал Вам записку, которую я поручила ему для Вас; я хотела ответить Вам сразу же после получения Ваших писем, но они дошли до меня в момент, когда мои глаза были в плачевном состоянии, что заставило меня отложить ответ, сейчас они получше, но все еще очень слабые; мне необходимо их беречь, в особенности на свету. КЛЕОПОВА[898] как всегда, целиком и полностью Вам предана, Вы знаете, что моя любовь к Вам родилась не сегодня, и клянусь Вам, Константин, что каждый день, каждое мгновение, что я провела вдали от своей Отчизны и вдали от всех Вас, привязали меня к Вам еще сильнее, если это вообще возможно. Вы не можете себе представить ту ежедневную боль, которую я испытываю, не видя Вас и будучи вынужденной свыкнуться с этим лишением. Я провожу довольно грустные минуты думая о тех, кого я покинула, любезный Константин, и надеюсь, по крайней мере, что Вы не изменитесь в отношении меня и будете всегда уверены, что КЛЕОПОВА, присутствующая или отсутствующая, и есть всегда та самая Сестрица, чья безграничная привязанность Вам известна. То, что Вы говорите мне о моем старом АНДРЕЕ ФЕДОРОВИЧЕ, доставило мне большую радость; это добрый человек, который мне всегда отлично служил. Вы, верно, не знаете, что он мне недавно писал, дабы известить, что Александр пожаловал ему КАМЕР-ФУРЬЕРСКИЙ ЧИН… Поздравляю Вас с тем, что общество Ваше увеличилось и украсилось присутствием АННЫ СТЕПАНОВНЫ[899]. Скажите, успели ли Вы уже с ней поссориться с тех пор, как она вернулась. Вспоминаете ли Вы о Москве? Не находите ли Вы, что она изменилась? Считаете ли Вы по-прежнему, что Москва похожа на паяца? Знайте, Константин, что я смеялась как сумасшедшая, читая все, что Вы мне о том пишете. Поскольку Вы считаете, что путешествия старят, я искренне желаю, чтобы Вы не считали меня такой же выстаревшейся, какой, по Вашему суждению, выглядит Анна Степановна. Что касается меня, то я встретилась с ней в Пруссии, и я все еще вспоминаю о том удовольствии, которое от того испытала. А теперь, любезный мой Друг, я расскажу Вам о моем образе жизни, как Вы мне то велели. Он в высшей степени наполнен УЕДИНЕНИЕМ, ТИШИНОЙ, СПОКОЙСТВИЕМ ДУШИ, и уверяю Вас, что здесь вообще царит тишина. Это чудо, что, прибыв сюда, я не ощутила никакого напряжения, но клянусь Вам, Константин, что после того, как увидишь однажды Пете