14 сентября 1804 года.
Сударыня!
Счастливейшим моментом моей жизни был тот, когда Ваше Императорское Высочество соблаговолило войти в мою семью, счастливейшим будет тот, когда я смогу удостовериться, что Ваше Императорское Высочество будет совершенно убеждено в истинности нежной и почтительной привязанности, которую я испытываю к Вам, Сударыня. Пусть Ваше Императорское Высочество соблаговолит оказать мне доверие, увидев во мне в будущем ревностного слугу и любящего родителя, которому сердце подсказывает те обязанности, которые он должен выполнять в отношении Вашего Императорского Высочества. С живейшим нетерпением я ожидаю этого столь желанного мига, когда самолично смогу засвидетельствовать Вашему Императорскому Высочеству чувства глубокого почтения, кои я испытываю к Вам, Сударыня, имея честь пребывать,
Сударыня,
Вашего Императорского Высочества
смиреннейшим и покорнейшим слугой
Ihre Kőnigliche Hocheit[946] была так добра, что Сама любезно предупредила меня о тех изменениях, которые должны будут произойти в распорядке сегодняшнего утра. Ее Генерал, Медвежий Принц будет одет на прогулке в Бельведере в костюм verd verd[947], так что Ваше Императорское Высочество не будет испытывать никакого сильного влечения присоединиться к нему до обеда. Мои три Волхва[948], одетые в туники cероватого цвета[949], ожидают меня, дабы созвать под моим Мерлиническим попечительством[950] титулярных духов Ваших новых подданных, кои смиренно вверяют себя милости Вашего Императорского Высочества и смиреннейше присоединяются к уверениям в совершенном почтении Того, кто имеет честь быть
Ih. Kőniglich. Hoheit
Преданнейшим
Милостью Г[ерцога]
Мерлином
Магический кабинет
27 января
1805 года.
[Май 1805 года.]
Сударыня,
Пребывая в твердом убеждении, что у В[ашего] И[мператорского] В[ысочества] не найдется иных дел, кроме как прочитать это письмо, когда В[аше] И[мператорское] В[ысочество] его получит, беру на себя смелость писать Вам, прося о неслыханной услуге известить меня о Себе, если у Вас есть на то досуг и желание; в таком случае соблаговолите писать мне на Магдебург.
–
Час захода солнца пробил; и я также захожу в свою постель; позвольте же поцеловать Вам ручки и просто Вас поцеловать.
Maгдебург,
9/21 мая 1805 года.
Величественнейшее Величество!
Сударыня,
Было очень любезно с Его стороны ответить столь милостиво, сколь Оно ответило, non obstant[951] отвращение, которое Оно испытывает к Прусским почтальонам, которым Оно свои рукописи может вверить лишь скрепя сердце. Примите благосклонно, Сударыня, мою живeйшую благодарность за немыслимую милость, которую Вы мне оказали, преодолев столь очаровательное отвращение к тихой и мирной нации. Лавры начали произрастать у меня на лбу после того, как я положил конец визиту пяти кавалерийских полков, своими строгальными ручищами я их шлифую, пока они не становятся гладкими как слоновая кость. <нрзб.>
Смерть Шиллера меня в высшей степени опечалила, и хотя я почти никогда не был близок с ним, он <нрзб.> внушал мне истинную привязанность; меня осведомили, что Ваше доброе сердце заставило Вас предложить Свои услуги[952], дабы осушить слезы его детей, этот поступок Вас достоин и заслуживает того, чтобы его в высшей степени связывали с Вашим именем, если превосходная степень здесь вообще возможна.
Войска наступают, и обязанности меня призывают, я прощаюсь с Вами, дражайшая, любезная, восхитительная Принцесса, поручая себя всецело Вашему милостивому ко мне отношению, Вашей дружбе, терпению. Падаю ниц перед всеми членами моего уважаемого семейства, целую по три раза моего наследника <нрзб.> и дочь. Бернар[953] лично получит мое благословение сегодня после обеда.
Прощайте, любимейшее мое Дитя.
[Ноябрь 1806 года.]
Очевидно, прекрасная моя Принцесса, любезное мое Дитя, любезнейшая Мари, что судьба посылает нам жестокое испытание! Но в конце концов, все это для того, чтобы проверить стойкость нашей души. Я уже более не говорю, что всё это мне безразлично! но несмотря на все, клянусь Вам, все еще пребываю в хорошем настроении, которое было мне большой подмогой в весьма опасные моменты, когда мой Ангел-хранитель чудесным образом меня сохранил!
Пятница 6/18 января 1805 года.
10 часов утра.
Мой лучший Друг! Когда я писала Вам вчера вечером, я не получила еще Вашей записки из Эрфурта: мне трудно было бы описать все то удовольствие, которое я испытала при его получении. Любезный Шарль, в этом знаке внимания весь Вы, и Ваша жена испытывает к Вам за то благодарность, какую вообще только можно испытывать. Я нахожу, что Вы очень быстро доехали до Эрфурта: это позволяет мне надеяться, что Вы еще успеете вовремя доехать до Готы, чтобы попасть на обед. Что касается меня, то я была в гостях у графа Ройсса[955] вместе с Герцогиней. Было довольно много народу, и мы там танцевали, я очень хорошо там развлеклась. Затем Герцог пришел ко мне на ужин; а после ужина он затеял беседу с Гр[афиней] Хенкель. Я же села на канапе и заснула на нем от усталости, так что я и слова не слышала из всей их беседы. Я очень хорошо спала, любезный мой Друг, и чувствую себя очень хорошо; мне Вас очень не хватало за завтраком, раз двадцать я уже готова была сказать Бойе, чтобы он послал за Вами.
2 часа.
Любезный Друг, в это мгновение я получаю Ваше утреннее письмо. О! Мой добрый Друг, какую радость оно мне доставило, любезный Шарль, ты любишь меня! Считаешь ли ты, что это взаимно, или нет! Мой добрый Друг, приезжай приезжай скорее, прошу тебя, мне кажется, что уже вечность, как я тебя не видела. Сегодня утром, Шарль, я рисовала, затем была у Матушки, которая очень по-доброму обращается со мной. Затем я выехала в карете, я не видала сегодня Твоей Сестрицы[956], но я ей напишу. Любезный Друг, сегодня вечером чай у Герцогини, разумеется, я туда пойду. Как и ты, я бы очень хотела побывать в Эйзанахе[957], я посещу его с превеликим удовольствием. На сегодня, Шарль, позволь мне закончить письмо, доставь мне удовольствие и передай герцогу Гота[958], что я буду очень рада как можно быстрее с ним познакомиться, и скажи Герцогине, насколько я опечалена, узнав, что она больна. Прощай, Шарль, Госп[ожа] фон Зебах[959] еще не написала письма своему мужу в тот момент, когда я ее спросила, нет ли у нее письма для него, и потому я не посылаю от нее ничего. Прощайте, мой любезный и добрый Друг, вспоминайте иногда Вашу преданную Жену и Друга, Мари.
[1805 год.]
Любезнейший мой Друг, примите подношение, которое я делаю Вам к завтрашнему Дню, это machine à tourner[960], если она доставит Вам малейшее удовольствие и Вы сможете ею воспользоваться, я буду чрезвычайно довольна: к подарку я присоединяю тысячу и тысячу добрых Вам пожеланий, будучи всегда Вашей Мари.
29 августа / 10 сентября
1805 года.
Любезный мой Друг! Моя нежная привязанность и глубокая благодарность М[адемуазе]ль Мазеле[961] обязывают меня адресовать Вам дополнительно эти строки уже после того, как я писала Вам о ней в том письме, которая передала Вам. С ее исключительной деликатностью она почувствует себя обиженной, если о ней будут говорить как о ком-то, кому посылают деньги, она всегда мне повторяла: этого для меня вполне достаточно. Не говорите никому об этой записке, но пошлите ей с нее копию под строжайшим секретом. Я хочу, чтобы она знала, что я оставляю за Вами все те права на нее, которые сама имела и которые она мне дала: и я требую от нее, как и от Вас, мой Друг, чтобы, в том случае, если она почувствует себя хоть немного неловко, то о чем бы ни шла речь, она могла обратиться к Вам с той же откровенностью и доверием, с которыми она при жизни обращалась ко мне[962], я полагаюсь таким образом на Вас обоих и могу быть спокойной.
Воскресенье,
15 / 27 октября 1805 года, вечер.
Любезный Друг! Сегодня утром я получила твое письмо из Арнштадта. Шарль, ты просто сумасшедший, что пишешь мне после такой утомительной дороги. Поверь, я до глубины души ценю это внимание, которое так тебе свойственно. Тетушка[963] уехала в половине седьмого утра, я ее уже не увидела, но вчера мы провели весь вечер вместе; прибыл нарочный из Вены. Я написала тебе письмо, и затем мы снова принялись болтать. Я рассталась с этой ангельской женщиной с самым большим сожалением, но клянусь тебе, что я была спокойна, этот