[1002], дабы получить назад то, что когда-то принадлежало Эрнестинской ветви[1003], в особенности в тот момент, когда, по всей видимости, Альбертинская ветвь рискует потерять все, и поскольку земли Фульды никому не принадлежат, хотя Оранский дом, который получил их в качестве контрибуции, вошел ныне во владения Голландии[1004], и поскольку Пр[инц] – Епископ Фульды[1005] недавно скончался, и поскольку нежелательно, чтобы Бавария получила эти земли, которые она так страстно жаждет, дабы обеспечить выход к Рейну, а Пруссия желает это предотвратить, благосклонно относясь к пожеланиям Герцога[1006], то мне кажется, что мы должны указать на все это Имп[ератору], что я и сделала, представив ему дело во всех подробностях и сказав Ему, чтобы Он со всей серьезностью рассмотрел предложение; но что если Он даст на то Свое согласие, то я надеюсь, что даст понять при этом и заинтересованность в этом деле России, взяв его под русскую протекцию; – говорят также, что Эрфурт и окружающие его земли отойдут Герцогу[1007], но этого от Самого Имп[ератора] я не слышала; – надеюсь, Матушка, что Вы соблаговолите каким-либо образом выразить Ваше мнение по этому делу, которое на самом деле еще не решено и детали которого я прошу Вас не передавать никому, все будет зависеть от важных решений, которые еще не приняты; – я имела редкое счастье адресоваться по этому поводу лишь к Братцу, не желая говорить о том ни слова никому другому, но лишь Ему и тем Лицам, которым вверены данные дела, то есть Нессельроде, Разумовскому, Штакельбергу. – Соблаговолите, любезная Маменька, высказать Ваше искреннее мнение по этому вопросу […]
[Вена, 29 ноября 1814 года.]
[…] Сегодня утром, любезная Маменька, я была на большом концерте Бетховена, в редутном зале[1008] здешнего Замка: – здесь есть обычай давать концерты по утрам. Этот концерт был прекрасен, и публика многочисленна […]
[Вена, 12 декабря 1814 года.]
[…] Князь Меттерних пригласил нас провести вечер у него; – я давала большой обед австрийской свите, которой хотела оказать знак уважения, а также нескольким своим соотечественникам […]
[Вена, 13 декабря 1814 года.]
[…] Братец, недовольный нотой, только что выдвинутой, вчера вечером не был у Кн[язя] Меттерниха, но велел Имп[ератрице] Елизавете и нам туда пойти; – поверите ли Вы, любезная Матушка, что вечер начался с игры в passe-passe[1009] и завершился самым настоящим балом под звуки клавесина и арфы, на которой играл слепец. Отсутствие Имп[ератора] произвело впечатление, и это очень хорошо: сегодня мы обедаем втроем с Ним и Сестрицей. […]
[Вена, 18 декабря 1814 года.]
[…] Ничего нового, любезная Маменька, не происходит, по крайне мере, я о том не ведаю: на политическом горизонте все так же, как и раньше – наш Имп[ератор] выказывает редкостную медлительность, остается только пожелать, чтобы она принесла свои плоды, будем же ожидать результатов его мудрого поведения. […]
[Вена, 24 декабря 1814 года.]
[…] С наследным Принцем Вюртембергским, с тех пор как Сестрица сообщила ему о своих планах, поведение Ее стало вдвое более вежливым[1010], это и все, что я имею сообщить Вам, Маменька. […]
[Вена, 26 декабря 1814 года.]
[…] Ваше замечание, любезная Маменька, об отсутствии духа рыцарства и о том недоверии, которое выказывается ныне в отношении женского пола, более чем верны; – признаюсь, что я склоняюсь ко мнению, что тому основной причиной являются сами женщины, но я не могу принять ту своеобразную мораль, проповедуемую многими, согласно которой все женщины есть или должны быть порочными; почему же каждая особь должна непременно устремляться ко злу, и какой смысл в этой вере в неизбежность зла? Все это меня возмущает; ведь это столь же верно, сколь и вредоносно. Сестрица весьма потрясена происходящим[1011], любезная Маменька, но все же менее, чем я думала. […]
[Вена, 10 января 1815 года.]
[…] Братец вчера не был на балу у Кн[язя] Меттерниха, потому что у него новые причины быть им недовольным, что вызвало сильное волнение, и Вы уже поняли, дражайшая Маменька, что ни Имп[ератрица], ни мы там тоже не были; – это и есть новость дня, к которой мне нечего больше добавить, разве что сообщить Вам, что сегодня мы отправились на прогулку с Австрийской Имп[ератрицей] в коляске в Пратер, а затем обедали втроем с Братцем и Сестрицей. […]
[Вена, 1 января 1815 года.]
[…] скажу без обиняков, что меня расстроило твое замечание о том, что я будто бы не объяснилась искренне по поводу приобретения Фульды для тебя и твоего мужа. Я полагала, что это сделала: таково мое мнение. Все, что в твоей жизни происходит хорошего, в тысячу раз мне дороже, чем если бы это происходило со мной. Я желала бы видеть тебя, если бы это было возможно, на троне самой великой державы, поскольку, видит Бог, ты этого достойна. Поскольку Фульда была епископатом и поскольку Епископ Фульды почил в бозе[1012], а Оранский дом уже сполна получил контрибуцию, эта передача в дар не кажется мне несправедливой, так как при этом не будут затронуты интересы ничьей семьи, которая должна была бы покинуть свой дом, а вы с Принцем сделаете этот край таким же счастливым, каким он был некогда, и возможно, даже еще счастливее: таким образом, в данном решении, принятом Императором, я вижу проявление его доброты и дружбы и желания возместить Веймарскому герцогству все те потери, которые оно понесло: но если бы во главе этих земель стояла правящая фамилия, где право наследования передается по наследству, то тогда, Дитя мое, я бы посоветовала тебе отказаться от этого дара. Нельзя радоваться приобретению, способному вызвать кровавые слезы у его бывшего владельца […]
[Вена, 21 января 1815 года.]
[…] Сегодня утром Братец, Имп[ератрица] Елизавета и я все вместе были в Церкви Св. Стефана[1013], где совершалась торжественная месса об упокоении Людовика XIV: она была заказана посланниками Франции; надгробная проповедь, которая произносилась на французском языке, была столь невнятна, что мы не поняли из нее ни единого слова; – Имп[ератор] Австрийский, его братья, короли Дании, Пруссии, Баварии вместе с Королевой Баварской, Принцы крови собрались, наконец, все на кафедре. Сестрица мудро лишила себя удовольствия участвовать в траурной церемонии, на которой было очень холодно; длилась она 2 часа, из которых мы лишь четверть часа стояли на коленях, а все остальное время сидели. – Я имела счастье находиться подле моего Александра, и признаюсь, что молилась за Него одного со всем тем рвением, на которое только способна моя душа, и испытывала истинное наслаждение от того, что находилась рядом с Ним. […]
[Вена, 24 января 1815 года].
[…] постараюсь ответить по мере сил на Ваше доверие и заданные мне вопросы. – Во-первых, новая должность Гр[афа] Разумовского вовсе не есть проявление немилости в отношении к Нессельроде; оба они, а также Граф Штакельберг, имеют каждый свою сферу деятельности; сфера деятельности Гр[афа] Разумовского в настоящий момент наиболее заметна, поскольку затрагивает важные интересы, на которые обращено ныне всеобщее внимание; к тому же, и это во-вторых, история с похищенными бумагами, которая дошла до Вашего слуха, любезная Маменька, есть не что иное, как конфиденциальная переписка, которую, как говорят, Пруссия собиралась предъявить нашему Кабинету […] Что касается Барона Штейна[1014], то к нему по-прежнему обращаются за консультациями по делам, касающимся Германии, которыми он занимается в настоящее время […]
[Вена, 26 января 1815 года.]
[…] мнение, которое Вы сообщили мне по поводу Фульды, любезная Маменька, будет для меня руководством к действию, и я буду относиться к делу так же, как относитесь к нему Вы; разумеется, никогда подобная мысль не пришла бы мне в голову, если бы кто-то мог законно претендовать на эти земли; я не люблю вмешиваться во что бы то ни было, дабы занять чужое место, мне достаточно своего. Ничего не могу Вам добавить, любезная Матушка, кроме того, что уже имела удовольствие Вам сообщать о признании, сделанном Сестрицей Имп[ератрице] Елизавете о ее будущем бракосочетании[1015] […]
[Вена, 8 февраля 1815 года.]
[…] я имела сладостное удовольствие обедать с Братцем втроем у Сестрицы, эти моменты относятся к наиболее радостным для меня, я ненавижу дни, когда вовсе не вижу Братца, и к сожалению, эти дни становятся чаще, чем мне бы того хотелось; – Саксонское дело подходит к завершению, любезная Маменька, и нам льстят надеждой, что решения по Веймарскому дому будут приняты тогда же; – речь идет для нас об Эрфурте и о части земель Фульды. […]
[Вена, 9 февраля 1815 года.]
[…] Что касается политики, любезная Маменька, то момент великих территориальных решений настал; дело Польши решилось так, как того желал Братец, который, говорят, уступает Познань Пруссии; Саксония поделена таким образом, что Торгау, Виттенберг, Наумбург и другие близлежащие города отходят Пруссии, остальное достанется Королю