[1016], который, как говорят, отправится в Брун по приглашению Имп[ератора] Австрийского, прежде чем вернется к себе домой; – наша судьба решается, что, однако, вызывает немало сложностей, я полагаюсь на Провидение и терпеливо ожидаю решения, призванного определить наше Будущее, для которого я сделала все, что смогла. […]
[Вена, 13 февраля 1815 года.]
[…] Здесь не происходит ничего нового. Наш вопрос о Фульде, который в настоящее время рассматривается вместе с Баварским вопросом, находится в подвешенном состоянии и вызывает немало сомнений: что касается раздела этой бедной Саксонии, то сердце обливается у меня кровью, потому что я не могу успокоиться, думая о судьбе народа, который так мало ее заслужил; неизвестно, согласится ли Король на эти условия […]
[Вена, 20 февраля 1815 года.]
[…] Мой Свекор уехал сегодня утром в Венгрию вместе с Герцогом Палатинским, отправившимся туда по своим делам; их отсутствие продлится 8 дней. […]
[Вена, 2 марта 1815 года.]
[…] То, что предварительно стало известно о содержании предложений, которые сделала Бавария, носит весьма амбициозный характер, часть Вюртемберга, бывший Палатинат, <нрзб.>, Ганау и все земли Фульды, – вот то, что она требует; по-видимому, здесь в действии принцип: дашь палец – всю руку откусит[1017]. […]
[Вена, 13 марта 1815 года.]
[…] Что касается нас, добрейшая и любезнейшая Маменька, то мы остаемся все в том же положении со всеми нашими надеждами и страхами: – Конгресс более всего занят сейчас Нап[олеоном]; притязания Баварии, которые значительно превосходят количество оставшихся свободными территорий Германии, еще окончательно не рассмотрены, таким образом, дражайшая Маменька, мне совершенно нечего сообщить Вам нового; я не знаю, когда во всех этих вопросах появится ясность; – и я все еще льщу себя надеждой, что наши Молитвы будут услышаны, но не строю никаких иллюзий, понимая всю сложность положения. – Вы слишком хорошо знаете мою неприязнь к тому, чтобы забирать у ближнего ему принадлежащее, это избавляет меня от необходимости снова возвращаться к Саксонскому вопросу, я полагаю, что в этом отношении мы по-прежнему достаточно чисты, подобная честность в моих глазах представляет собой ценный капитал, который мы оставим нашим потомкам, и если в наследство они получат лишь ее, то я буду весьма горда тому поспособствовать […]
Я не вижусь с Имп[ератором] ежедневно, мои покои расположены так далеко от него, что надобно совершить настоящее путешествие, дабы до него добраться, но я не могу нарадоваться на него и на тот прием, который Он мне, когда мы видимся, оказывает; Он расположен ко мне дружески, и это все, что мне надобно, я полагаю счастьем те моменты, когда вижу Его, а Вы отлично знаете, любезная Маменька, что в жизни счастливые мгновения и нечаянные встречи порой значат более, чем вся прочая часть нашего существования. […]
[Вена, 30 марта 1815 года.]
[…] решено как можно быстрее запустить механизм Германской Конституции: вопрос, решение которого откладывалось в течение 6-ти месяцев, выдвинулся теперь на первый план, и даже если все, что в нем заключено абсурдного, вылезет ныне наружу, все равно это покажется благом в сравнении с состоянием полнейшей неопределенности. – Мудрость, которая потребуется, станет, надеюсь, Путеводной звездой, и мы увидим, как вновь восторжествует Единство. Кажется, совсем скоро будут решены территориальные вопросы, все мы ожидаем нашей участи, а до тех пор, любезная Маменька, мне невозможно сказать Вам что-либо более определенное. – Атмосфера, царящая здесь при Дворе, очень хороша, и говорят даже, что Мария-Луиза не собирается возвращаться во Францию[1018]. […]
[Вена, 4 апреля 1815 года.]
[…] что касается наших дел, любезная Маменька, то поскольку я вынуждена пользоваться выражениями, которые сейчас в ходу, какими бы дурными и неприличными они мне ни казались, скажу о том, что было решено: Пруссия должна Герцогу 50 тыс. жителей, кроме того мы получим дополнительно 27 000 жителей на землях Фульды, остальное поделят между собой Пруссия и Бавария: – я очень опасаюсь последствий, которые подобное расчленение может иметь на этих землях; кроме того Пруссия не собирается нам уступить ни одной крепости, ни одного города, ни одного более-менее внушительного клочка земли подле Эрфурта, я весьма опасаюсь, как бы она не отдала нам означенных 50 тыс. жителей, руководствуясь лишь собственными своими интересами, что может привести к тому, что в результате мы получим надел, совсем недавно оторванный Пруссией от Саксонии; мысль о подобной возможности, против которой я выступаю и из-за которой ежедневно ссорюсь, давит на меня со всей тяжестью, она не отвечает моим принципам, да поможет мне Бог предотвратить все это; умоляю, любезная Маменька, никому об этом не говорите, надежда еще пока полностью не потеряна, излишне было бы пускать такие недобрые слухи, но Вы разрешили мне говорить с Вами с полной доверительностью, и вот я это и делаю, будучи счастлива оттого, что мне эта доверительность позволена; – мое положение во всем этом деле было даже чересчур деликатным, нелегкое это дело учитывать различные интересы и выдвигать при этом в качестве доводов разные принципы; если произойдет то, чего я опасаюсь, то я умываю руки и могу призвать Небеса и людей в свидетельство того, что сама была далеко со всем случившимся не согласна; и хотя мы не можем оставаться в наших прежних границах владения, я всегда выступала против нашего участия в каких бы то ни было разделах, ничего подобного мы не искали, а кабинет Братца все откладывал рассмотрение этого вопроса, пока его окончательное решение не послужило и Его собственным интересам; Он пожаловал нам [земли] по своему усмотрению, несмотря на то что это была уже Прусская территория, которую нам следовало получить, я же всем сердцем не одобряю того, что мы будем отрезать от нее, поскольку это означает отход от принципов, придерживаться которых я всегда считала необходимым, и все, что может оправдать случившееся в глазах всего мира, не сможет никогда утешить меня в содеянном. – Вот, любезная Матушка, как обстоят мои дела, потому что в тот самый момент, когда Имп[ератор] оставил за Пруссией право самой решать, что именно она нам должна, я почувствовала, что дело подобного рода будет в конечном счете переложено на нас; понятно, что Пруссия хочет видеть в нас участников договоренности, которая была принята словно без ее участия. – Что касается Фульды, то Принц мне сказал, что он бы предпочел, чтобы то, что будет решено касательно нашего владения, было оформлено на мое имя, я полагаю, что моя дотация ограничится замком и кое-какими землями, но Вы достаточно меня знаете, любезная Маменька, чтобы быть уверенной, что никогда я оттуда для собственных нужд не возьму и сантима и что все полученное будет использовано для нужд Принца и Детей, которые до сих пор не имеют ничего. – Принц желает, чтобы все совершилось в мою пользу, потому что он не хочет, чтобы создавалась видимость, будто он получает что-то в обход своих Родителей, и эта деликатность чувств вызывает у меня уважение. – Вот и все, что я могу Вам сказать, любезная Маменька. – Детали пока еще не оговорены, умоляю, сообщите, что Вы обо всем этом думаете, и сожгите это письмо; я наговорила в нем сполна, но пока еще не ясно, все ли решения останутся неизменными. Только, умоляю Вас, любезная Матушка, никому не сообщайте о содержании этого письма. […]
[Вена, 5 апреля 1815 года.]
[…] Венская публика разразилась здесь гневом против Марии-Луизы[1019], обвиняя ее, будто она знала обо всем, что происходит во Франции. […] недовольство тем, как приводятся в исполнение договоренности, здесь достигнутые, столь велико в Германии, и тем самым стабильность нынешнего момента настолько эфемерна, что будущее предстает отнюдь не в розах, и военные заботы нынешнего дня кажутся еще благом: король Саксонии все еще колеблется, Бавария увеличивает свои территории, ничего при этом не отдавая Австрии, а Мюрат объявил Австрии войну[1020] и продвигается вглубь в Италии. […]
[Вена, 23 апреля 1815 года].
[…] мне хотелось бы еще поговорить о Братце и ответить на то замечание, которое содержится в Вашем письме, об изменении Его манеры себя вести: – только еще раз умоляю Вас не приписывать все сказанное мною заинтересованности, потому что она вовсе не имеет места, и к тому же ошибаться насчет тех, кто нам дорог, когда мы приписываем им какую-либо действительную вину, достаточно горько; я же расцениваю все происходящее, любезная Маменька, дабы сказать уже всю правду, как отражение Его души, походящей на отражающиеся в зеркале картины; и поскольку голова Братца заполнена делами, идеями и беспокойствами всякого рода, то все это отражается на стиле Его поведения до такой степени, что нежность уже не находит в нем более места, таков же Он и в частной жизни, потому что в отношении нас наблюдается все то же и по сходным причинам: ровность и постоянство Его характера все те же, они действительно ощутимы в том, как постоянно Он жаждет добра, они дают себя знать в том бесстрашии, с которым Он выступает против всяческого зла; все эти признаки ярко выражены, и это то, что позволяет Ему сохранять веру в нынешнее начинание; но поскольку натура человеческая всегда должна где-то возобладать, то это дает себя знать в Umgang, der tägliche[1021]: в этом-то все и дело; и все же каким бы искушениям Он ни поддавался, Он убежден, что чувствительность есть душа нашего Существования; и дабы доказать Вам, любезная Маменька, как мало сам Он эти изменения в своей манере поведения замечает и как чуждо Ему какое бы то ни было позирование, скажу, что Он постоянно говорит о Ваших письмах, о том, сколь много Он Вам за них признателен, и радуется, находя Вас по-прежнему открыто ратующей за добро и направляющей Его по должному пути; Ему очень важны свидетельства Вашего нежного к нему отношения, Он постоянно говорит нам об этом и не перестает повторять о том Сестрице, обсуждая с ней Ее личные дела; – я думаю, что мне надобно было Вам все это сказать, дабы смягчить немного горечь, которую Вы, лишенная возможности Его ныне видеть, испытываете; Вы наказали мне строго поговорить с Ним об этом; я совершенно уверена, что Он немало испугается, обнаружив себя виновным, в то время как никакой вины сам за собой не признает. – Вы видите, что я вняла Вашим настойчивым указаниям. Сегодня воскресенье, любезная Маменька, у меня множество визитов, которые я должна сделать […]