[Вена, 24 апреля 1815 года.]
[…] анализ декларации Конгресса от 13 Марта, которая представлена в Инструкции от 13 Апреля, приводит к весьма любопытным умозаключениям: – один из наиболее характерных признаков, свидетельствующих о противоестественности нынешнего состояния Франции, есть чрезмерное употребление слов, а также искусство, которое при том применяется, дабы вывернуть наизнанку смысл того, о чем говорится […]
[Вена, 27 апреля 1815 года.]
[…] я читала вчера Ваши письма Сестрице, Братцу, Королю и Наследному Принцу, вне всякого сомнения, невозможно выразить все более трогательным образом: – в особенности письмо Принцу способно растопить каменное сердце, а мое сердце, которое, любезная Маменька, к этой категории не относится, было преисполнено благодарностью, когда я его читала. […] К тому же, любезная и добрейшая Маменька, я должна, дабы ответить на доверие, которое Вы мне оказали, высказаться по поводу двух пунктов, один касательно Польши, а второй, весьма отличный от первого, касательно непродолжительного возвращения моего Братца в Петербург. Что касается первой статьи, то вчера я спросила Его, правда ли, что он провозгласил Себя Королем Польским? – Он мне ответил, что да, и что Ожаровский[1022] отправится от Его имени туда на днях, дабы передать Декларацию Варшаве: – вот и все, что я о том знаю, и мне нечего к тому добавить, кроме как помолиться, чтобы это решение дало наилучшие результаты и чтобы оно не обернулось никаким для нас ущербом. Я также ничего не знаю о содержании того Соглашения, которое, по слухам, Ожаровский везет в Варшаву, и где будет принято решение касательно Польских войск. – По поводу второго пункта о Его желательном возвращении в Петербург, то на это я счастлива Вам ответить, что мысль эта была и у нас, преданных Императору лиц, и мы даже говорили об этом с Братцем; однако, вне всякого сомнения, Его присутствие здесь сейчас настолько необходимо, дабы держать бразды нынешнего правления в руках, что в действительности было бы слишком рискованно слишком отсюда удаляться. – Братец душа всего, что ныне происходит, и да позволит Ему Бог подольше выполнять эту роль, только в этом случае можно быть уверенным в последствиях. – Отсюда проистекает абсолютная необходимость оставаться Ему здесь безотлучно, несмотря на то что все мы отлично понимаем, в какой степени Его присутствие желаемо и желанно в России, насколько Его появление даже ненадолго могло бы поднять дух и вселить храбрость в сердца и насколько Его отсутствие и неведение этой храбрости порой лишают. Мне весьма горько видеть, что Император не слишком часто дает о Себе знать, и я бы очень хотела, чтобы Он поручил кому-нибудь писать письма в том случае, когда у Него самого на это не остается времени, – но Вы знаете, любезная Маменька, что когда сам чемто занят, время течет совершенно иначе и кажется, что все можно успеть, закончив иные дела; – в Нем же видится сейчас Наставник текущих дел[1023]: Ах, если бы Ему удалось сохранить это призвание и в мирное время, мир бы от этого только выиграл, поскольку он не может обойтись без наставника, который прежде виделся в Нап[олеоне]: – ныне нужно сделать все иначе, но наставничество необходимо и нужно, чтобы кто-то правил: во всяком случае, таково мое личное мнение. – Если Вы увидите, любезная Маменька, какого-нибудь русского, кто прибыл отсюда, он Вам скажет, необходимо ли присутствие Братца сейчас здесь или нет, и это еще счастье, что он <нрзб.> течение дел, в ином случае они шли бы еще более медленно, чем сейчас. – История короля Саксонии не получила еще своего завершения, и я не знаю, какое решение было принято по поводу Баварии […]
[Вена, 5 мая 1815 года.]
[…] я поняла, что без поддержки Братца не могу бороться с идеями Герцога[1024] и устранилась от всего этого, по крайней мере, все видят и смогут подтвердить, что если я не высказываюсь более энергично, то лишь для того, чтобы не увеличивать смуту, но что я не участвую в том, что кажется мне ложным. – И тем не менее я должна быть готова к тому, что обо мне будут судить дурно, и признаюсь, что несмотря на полнейшую мою невиновность, страдаю от мысли об этом, остается только надеяться, что время меня оправдает, Бог и моя совесть в сем для меня опора. – Из всего этого Вы можете заключить, любезная Маменька, что дни мои здесь не усыпаны розами, но что, напротив, обретенный здесь опыт был горьким, и дай Бог не забыть усвоенный здесь урок! – я ничего абсолютно не знаю о наших делах, Герцог отправился в Зальцбург, я не знаю ничего из того, что происходит, и поскольку в этом отношении я не могу надеяться ни на какое удовлетворение, хорошими мгновениями моей жизни остаются теперь лишь те, когда я могу вовсе забыть о том, что совершается ныне: – я ничего не знаю о владении, которое для меня предназначено в Фульде, и непременно Вас точнейшим образом извещу обо всем, что того касается. […]
[Вена, 24 мая 1815 года.]
[…] Мысль о завтрашнем дне[1025], любезная Маменька, для меня мучительна, да хранит Бог нашего Дражайшего Императора! […]
Светлейший Князь, Брат и Свойственник!
С особенным удовольствием известился Я из Грамот вашего Королевского Высочества о благополучном разрешении от бремени Принцем любезнейшей сестры Моей и Невестки Вашей Ея Императорского Высочества и Любви, великой Княгини Марии Павловны, наследной Великой Герцогини Саксен-Ваймарской. Приемля участие во всем, что до Вас и велико – герцогского дома Вашего касается, искреннейше поздравляю Ваше Королевское Высочество с сим радостным происшествием и сердечно желаю новорожденному Принцу, равно как и Родителям Его, непрерывного благоденствия. В прочем с отличною дружбою пребываю
Вашего Королевского Высочества
Добрый брат и Свойственник
Его Королевскому Высочеству, наследному Великому Герцогу Саксен-Веймарскому.
Светлейший Князь и Зять!
Для меня весьма приятно было получить от Вашего Королевского Высочества известия о рождении Принца, коим любезнейшая сестра Моя и Супруга Ваша, Ея Императорское Высочество и Любовь, великая Княгиня Мария Павловна, наследная Великая Герцогиня Саксен – Ваймарская, благополучно от бремени разрешилась и который при святом крещении наречен будет Карл Александр Август Иоанн. С сим радостным происшествием поздравляя искреннейше Ваше Высочество, вменяю себе в особенное удовольствие быть восприемником Новорожденного и сердечно желаю, да всевышний дарует ему все то, что к благоденствию его споспошествовать может, и да ниспошлет Вам и Родительнице его совершенное счастье. В прочем с особливою дружбою пребываю
Вашего Королевского высочества
добрый шурин
Милостивейшая Государыня! Ваше Имп[ераторское] Выс[очество] любите Россию и были милостивы к историографии ее: примите же с благоговением сии 8 томов Истории, писанной для России; а Вы и в Веймаре принадлежите нашему славному Отечеству.
Повергаю себя к стопам Вашим и Августейшего супруга Вашего.
Милостивая Государыня
Вашего Императорского Высочества Всепокорнейший
Сии строки написаны рукою Карамзина, в записной книге, в Павловске, в так называемом сельском домике[1028]
Благодарю Августейшую хозяйку Сельского домика. Я был здесь с чувством и воображением, следственно наслаждался.
Мария – имя ее не имеет нужды в прилагательном – Мария окружена блеском двора, величественна; в домах воспитанных и благотворенных сильно трогает душу прелестию добродетели; а в сельском домике любезна сердцу своим вкусом к милой простоте естественной, всегда неразлучным с истинною чувствительностию и умом плодотворным.
Здесь, в тишине, в безмолвии страстей, забывает искусственное велелепие света и пышность Царскую. Она любит быть человеком в объятиях Природы и семейства, беседовать с творцом и совестию, щастлива в минувшем воспоминанием, и в будущем намерением блага; ибо в мире нет иного щастия. – Мария знает сию тайну и не жалуется так, как нежная дочь, супруга, мать могла бы жаловаться: Я видел памятники садов Павловских! Но Мария утешена. Она кладет руку на чистое сердце, взирает на небо оком светлым. И посвящает Олтарь не времени, утолителю Печали; но утешительной любви ко благу. __ Дивному ли неувядаемому цвету красоты ли? Бури злых страстей не смели ее коснуться, добродетель всегда стояла над ним с своим покровом.
При дворе опасно хвалить: самая искренность кажется лестию. В сельском домике верят истине, которая оживляет сердца.
С сею простою, сельскою искренностию скажу, что я не люблю Двора, но люблю Царей и Цариц, когда они украшают человечество своими внутренними достоинствами, и люблю сельские домики.
10 июля 1816 года.
Ваше Императорское Высочество!
В сонме Русских воинов возвращаясь в 1815 году с достопамятной брани за свободу народов, имел я счастие представлять Вашему Императорскому Высочеству, восторженный милостивым вниманием Вашим ко всему, что носит имя Русское, осмелился я поместить в моих походных записках описание кратковременного, но незабвенного пребывания моего при дворе Вашего Императорского Высочества и чувствований, Высокими Вашими Добродетелями в душе моей произведенным.