ины Р. С. Стурдза увлекся пророчествами баронессы Варвары Юлианы фон Крюденер.
Эта необычная женщина рассказывала ему о своих видениях, уверяла, что знает судьбу мира, в частности, что царь Севера победит царя Юга и зло будет наказано. Одновременно баронесса упрекала Александра за гордыню и обвиняла в действительных и мнимых прегрешениях, а тот рыдал, вспоминая об убийстве отца, о неверности жене, о прежнем полуатеизме. «Крюденер, — говорил царь, — подняла щедро передо мною завесу прошедшего и представила жизнь мою со всеми заблуждениями тщеславия и суетной гордости»{185}. В дальнейшем баронесса, по словам Н. И. Греча, «помешавшаяся на святости», в своих проповедях в разных странах Европы стала касаться таких острых вопросов (греховность собственности, неправедность любого богатства), что ее начали отовсюду высылать. Удалил ее из Петербурга и переменившийся к тому времени Александр, а умерла Варвара Юлиана в 1824 году в своем имении в Крыму.
Монарх же продолжал обращаться ко всяким пророкам и пророчицам, желая узнать намерения Провидения. Юродивый Никитушка Федоров, вызванный к монарху как пророк, даже был награжден чином коллежского регистратора (XIV класс по Табели о рангах). Однако как только пророки заходили слишком далеко, пытаясь вмешаться в реальную политику или проникнуть в душевные тайны самодержца, они высылались из Петербурга и больше к их услугам никогда не прибегали. И вновь приходится говорить о неоднозначности последствий происходивших с царем трансформаций. Религиозный экстаз Александра Павловича содействовал росту в обществе искреннего и лицемерного мистицизма, истинного благочестия и ханжества, выдающего себя за подлинную веру.
Следуя своему новому умо- и духонастроению, император открывает Петербургское, а затем и Российское библейское общество, целью которого стало распространение учения апостолов Нового Завета в народной среде. Однако прежде чем рассказывать о его деятельности, следует хотя бы кратко упомянуть о человеке, которого наряду со Сперанским и Аракчеевым можно назвать фаворитом Александра I и который, в отличие от первых двух, был не только любимцем, но и чуть ли не единственным другом царя. Речь идет о князе Александре Николаевиче Голицыне.
Он родился в 1773 году и получил образование в привилегированном Пажеском корпусе в Петербурге. Будучи представлен Екатерине II, юный князь настолько ей понравился, что его допускали по воскресеньям играть с внуками императрицы Александром и Константином. По окончании (1794) Пажеского корпуса Голицын был определен поручиком в Преображенский полк. Но военная карьера совсем не привлекала князя, и он был назначен в придворный штат великого князя Александра Павловича камер-юнкером. Взошедший на престол Павел I поначалу также благоволил к Голицыну и даже сделал его командором Мальтийского ордена. Однако позднее тот вместе с Александром Павловичем угодил в опалу и был выслан в Москву. Князь слыл вольтерьянцем, отличался легким веселым нравом, прекрасно подражал голосам окружающих и весьма умело пародировал их.
После воцарения Александра I Голицын был назначен обер-прокурором Святейшего синода и на протяжении четырнадцати лет руководил повседневной жизнью Русской православной церкви, поставив своего рода рекорд — до него ни один чиновник не мог так долго удержаться на этой должности. Его подчиненный Николай Николаевич фон Гёце писал: «Князь Голицын был любимейшим и добрейшим начальником, какого можно пожелать себе. В образе мыслей его не было ничего мелочного, и никаких причуд за ним не водилось. Он сносил противоречия, к чему не все министры способны. Даровитый по природе и приобретший опытность в делах, он держался верных государственных понятий, коль скоро вводили его в заблуждение. Он умел говорить прекрасно… Никогда не слыхал я от него обидного слова…»{186}
Интересно, что Голицын считался личным другом не только Александра I, но позже и Николая I; во всяком случае, он принимал участие в воспитании великого князя Александра Николаевича, будущего императора Александра II. При этом ему приходилось постоянно соперничать с Аракчеевым, и это соперничество принимало порой забавные формы. Стоило Алексею Андреевичу получить разрешение на строительство в Грузине Георгиевского храма, как Александр Николаевич тут же добыл разрешение на открытие собственной домовой церкви. Аракчеев выпросил у Александра, еще в бытность того наследником престола, его рубашку и необычайно гордился подарком; Голицын позднее получил рубашку Николая Павловича и завещал похоронить себя именно в ней. Что и говорить — битва гигантов! Однако вернемся к деятельности Библейского общества.
Александр I становится его рядовым членом, а во главе общества поставлен конечно же Голицын как обер-прокурор Синода. Император выделяет на деятельность общества 25 тысяч рублей единовременно и по 10 тысяч ежегодно. Христианская часть разноконфессионального населения Российской империи должна была проникнуться некой новой экуменистической религией, объединявшей все ветви христианства. Видимо, в знак этого во время заседаний Библейского общества бок о бок сидели протестантский пастор, католический епископ, обер-гофмейстер двора, агент британского Библейского общества, православный митрополит. В 1818 году под руководством архимандрита Филарета был сделан перевод Нового Завета на современный русский язык, который в свою очередь был переведен на 25 основных языков и диалектов, бытовавших на территории России, и издан небывалым тиражом в 371 тысячу экземпляров.
Столь смелый шаг, как перевод Нового Завета на русский язык, вызвал бурное негодование среди большинства православного духовенства и консервативной части общества. Оно и понятно. Ведь старославянский текст Святого Писания, по мнению верующих, был составлен прославленными Кириллом и Мефодием по вдохновению и благословению свыше, новым же переводом руководили лидеры Библейского общества, «вдохновленные» всего лишь распоряжением верховной светской власти. Однако противников новаций в религиозной сфере ожидал суровый отпор со стороны самого монарха.
В 1815 году орден иезуитов, отказавшийся войти в состав Библейского общества (да еще и осудивший создание Священного союза в Европе), был изгнан из Петербурга и Москвы, а в 1820-м его деятельность в России вообще оказалась под запретом. Представление о религии как одном из рычагов управления обществом, а об институте Церкви как одном из важнейших органов государства, помогавшем управлению страной, унаследовано Александром конечно же от XVIII века. Просвещенный абсолютизм, подчиняя себе организацию всего быта подданных, видел в разноголосице вероисповеданий только досадное препятствие на пути правильного, «научного» воспитания общества, проводимого согласно предначертаниям высших светских властей. В полном соответствии с этим руководство Библейского общества полагало, что, читая Священное Писание, «подданные научаются познавать свои обязанности к Богу, государю и ближнему своему, а мир и любовь царствуют тогда между высшими и нижними».
Привязывая к себе Русскую православную церковь новыми нитями и создавая систему правительственных учебных заведений, Александр I приобретал два важнейших рычага воспитания русского общества в направлении, необходимом правительству. Правда, эти направления по-прежнему выглядели не совсем отчетливо. К вольнодумному рационализму XVIII века монарх теперь относился настороженно, поскольку именно в нем увидел в свое время главную причину распущенности екатерининского двора. Но ему был чужд и православно-церковный консерватизм в различных его проявлениях. Мистические учения, как и прусский протестантизм, привлекали Александра тем, что из христианской религии они взяли только «закон Христов», то есть стремление жить по нравственным заповедям Евангелия. Другими словами, в них церковная власть никогда и ни в чем не противилась светской, а непонятная, да и ненужная массе верующих догматика заменялась высоконравственными принципами, в том числе требованиями верного служения властям.
Для лучшего выполнения поставленной Зимним дворцом задачи Министерство народного просвещения в 1816 году было практически слито со Святейшим синодом — точнее, последний сделался частью нового Министерства духовных дел и народного просвещения. Проницательный Н. М. Карамзин предупреждал, что сочетание в одном учреждении религии и образования создает мрачную перспективу превращения лицемерия в средство для чиновников заявлять о своем благочестии и подавлять независимую мысль. Однако монарха подобная перспектива явно не страшила. Отныне образование, по его мнению, должно было вдохновляться и руководствоваться Священным Писанием и стать в результате из европейского национальным, то есть христианским, а чуть позже — христианско-православным. Подобная установка привела к печальным, но предсказуемым последствиям.
В 1819 году в Казань с шестидневным официальным визитом прибыл М. Л. Магницкий. Целью визита стала ревизия деятельности местного университета. Царившие там нравы и обычаи поразили чиновника настолько, что он предложил Александру 1 наказать учебное заведение «публичным стен оного разрушением». Столь вызывающие меры монарх счел излишними, но придумал другой, не менее радикальный выход — назначил Магницкого инспектором Казанского учебного округа. Университет, сохранив свои стены, оказался успешно разрушен изнутри: 12 профессоров уволены за безбожие и пропаганду материализма, из библиотеки с позором изгнаны книги Макиавелли, Вольтера, Руссо, Канта. Некоторые учебные курсы, например геология, были признаны несовместимыми с Библией, а потому запрещены; другие — скажем, математика — приведены «в соответствие» со Священным Писанием. Студенты, не желавшие познавать исправленные чиновничьей рукой «науки», стали покидать университет. Через несколько месяцев после приезда Магницкого в нем осталось всего 50 учащихся.