Попробуем его разгадать. 19 ноября – день памяти святых Варлаама и Иасафа, и в Четьих Минеях под этим днем помещено их житие, вернее, повесть, переведенная с греческого. До самих же греков легенда об Иасафе, покинувшем царский дворец и отправившемся на поиски истины, донеслась с далекого и экзотичного Востока…
Впрочем, познакомимся вначале с сюжетом повести и ее героями. Иасаф, сын индийского царя Авенира, живет в роскошном дворце, предаваясь наслаждениям и ничего не ведая о том, что происходит за его стенами, что в мире есть беды и страдания, старость и болезни. Такова воля отца, напуганного предсказаниями звездочетов, что сын отречется от царской власти и примет гонимую им христианскую веру, предпочтет власти святость. Однажды Иасаф встречает двух стариков, «изморсканым лицеем и горбата суща», иными словами – совершенно ужасных с виду, дряблых и немощных. Царевич поражен этим зрелищем и связанной с ним мыслью, что и он когда-нибудь станет таким же, состарится и умрет. Безмятежное настроение, в коем он проводил время, упоение своей молодостью, красотой и здоровьем сменяется мучительными терзаниями.
Позвольте, но ведь это же Будда! Да, источником повести послужило жизнеописание Сиддхартхи Гаутамы Шакьямуни Будды, но оно переделано в благочестивом христианском духе.
Под видом купца во дворце появляется преподобный Варлаам и обещает уврачевать, исцелить царевича. Врачевство его особое: он открывает Иасафу истины евангельские, рассказывает ему и толкует многие притчи, развенчивает идолов иных религий, обращает его в христианство и показывает, что подлинная сладость, подлинное наслаждение – в посте и молитве. Убедившись в этом, Иасаф отрекается от прежнего образа жизни и, воспылав верой, во всем следует своему учителю – монашествует во дворце.
Для царя Авенира новая болезнь сына хуже прежней, и он лечит ее по-своему, использует все средства, чтобы образумить сына. Он посылает к Иасафу разодетых в шелка, украшенных ожерельями красавиц, которые стараются пленить его своими чарами, пробудить в нем чувственность, но все тщетно: пробужденный духом, отныне царевич непоколебим. Тогда, дабы не послужил он пагубным примером для остальных подданных, Авенир отделяет сыну часть царства и спроваживает его с глаз долой. И что же? Царство Иасафа расцветает, а царство самого Авенира приходит в упадок. Это наглядно показывает Авениру силу христианской веры, и он тоже становится христианином. А дальше – самое главное.
Вскоре Авенир умирает. Иасаф хоронит его с подобающими почестями, созывает старейшин, раздает все свое богатство и просит избрать нового царя, поскольку отныне всеми помыслами стремится «работати Владьще моему истинною». Новоизбранного царя Арахию народ отвергает; Иасаф обещает остаться на троне, сам же в последнюю ночь своего царствования пишет «епистолию» к народу, «како житии християном правостию премногою», и наутро «всех утаивая, из полаты изыде», иными словами, тайно покидает дворец. Как Будда, согласно жизнеописанию. Как Пробужденный истиною евангельской (Будда – от слова «будить»).
Это еще не окончательный уход. Народ, покинутый царем, плачет и рыдает, новоизбранного царя никто не слушает, наступает безвластие, ужасное по своим возможным последствиям. Пятидесятилетний Иасаф вынужден вернуться, чтобы не дать погибнуть своей стране. Сделав все ради ее спасения, утвердив Арахия на царство, он удаляется в пустыню спасать свою душу. На этот раз уже окончательно и бесповоротно.
Такова повесть, отмеченная датой 19 ноября, датой мнимой смерти и ухода в пустынь Александра. Ясно, что он выбрал этот день заранее, выбрал сознательно, оставил нам ключ к загадке. Хочешь – воспользуйся ключом и открой, а не хочешь – спрячь подальше и забудь, якобы нечаянно вырони из рук, потеряй, чтобы потом не найти. Надо сказать, многие охотно теряют.
Что, ключ? Какой ключ? Не было никакого ключа. Просто так совпало, что император умер 19 ноября, а повесть? Да что повесть! Мы в нее, признаться, особо и не вчитывались. Слишком мудреная, да и по-старинному написана – много темного, непонятного!
Но кое-кто пользовался ключиком и даже с хитрецой поигрывал им. К примеру, Андрей Николаевич Муравьев, благочестивый паломник ко Гробу Господню, автор двухтомника «Путешествия по святым местам русским», кандидат в обер-прокуроры Синода, «светский архиерей», как его называли, человек наслышанный, знающий, посвященный в дела церковные и государственные, рассказывает о своем путешествии на Валаам, где в 1819 году побывал император Александр. Рассказывает, как встречали его монахи, водили, знакомили с островом и среди прочих достопримечательностей на малом кладбище показали доску с полустершейся надписью:
На сем месте тело погребено,
В 1371 году земле оно предано,
Магнуса Шведского короля,
Который священное крещение восприя,
При крещении Григорием наречен.
В Швеции он в 1336 году рожден.
В 1360-м на престол возведен,
Великую силу имея и оною ополчен,
Двоекратно на Россию воевал
И о прекращении войны клятву давал;
Но, преступив клятву, паки вооружился,
Тогда в свирепых волнах погрузился,
В Ладожском озере войско его осталось
И вооруженного флота знаков не оказалось;
Сам он на корабельной доске носился,
Три дня и три ночи Богом хранился,
От потопления был избавлен,
Волнами ко брегу сего монастыря управлен;
Иноками взят и в обитель внесен,
Православным крещением просвещен;
Потом вместо царские диадимы
Облечен в монахи, удостоился схимы,
Пожив три дни, здесь скончался,
Быв в короне и схимою увенчался.
Вон как! Ну и судьба у этого Магнуса Шведского! «Был в короне и схимою увенчался»! Правда, перед самой смертью… м-да… Тут же Андрей Николаевич начинает «подробно – очень подробно – слишком подробно», по выражению одного из исследователей, пересказывать житие Варлаама и Иасафа, подаренное ему игуменом: «Тщетно вельможи и народ умоляли его оставаться на престоле. Влекомый жаждою уединения, он избрал им достойного Царя и сам устремился к иным подвигам. Плачущий народ весь день следовал за ним по пути к пустыне, но с солнечным закатом исчез навеки от него Иоасаф. Долго скитаясь по безлюдным местам, открыл он наконец вертеп наставника своего Варлаама, и одною молитвою потекла жизнь обоих, доколе юноша не воздал последнего долга старцу. Одинокий труженик еще многие годы подвизался подле него в пустыне, как некий ангел охраняя пределы своего царства, променяв Индийскую корону на венец нетленный».
Обратим внимание: «Как некий ангел охраняя пределы своего царства». Эта фраза в контекст жития как-то не вписывается, выглядит чужеродной: ну какие там, в Индии, ангелы! В контекст же жизни Александра как раз вписывается, ведь мы же знаем, что одно из его имен – Ангел. Именно он, уже как Феодор Козьмич, молитвами охранял пределы своего царства. Вон он, ключик! Недаром же в следующем абзаце Муравьев об Александре-то и пишет: «Размышляя о великом отречении Иоасафа, я воротился от Игумена в те самые келии, где другой царственный искатель уединения приходил на время облегчить душу, обремененную мирским величием. Здесь в августе 1818 года благочестивый Император Александр два дня удивлял своим смирением самых отшельников Валаама. Оставив в Сердоболе свиту, с одним лишь человеком приплыл он вечером в монастырь. Братия, созванная по звуку колокола, уже нашла Государя на паперти церковной. Несмотря на поздний свой приезд, ранее всех поспешил он к утрени в собор и смиренно стал между иноками, отказавшись от царского места. Исполненный благочестивого любопытства, пожелал он лично видеть пустынные подвиги отшельников, посетил все их келии, с иными беседовал, с другими молился, и утешенный духовным состоянием обители, щедро наделил ее своими милостями. Игумен Иоанафан впоследствии имел всегда свободный вход в царские покои. Память кроткого монарха священна Валааму».
Не составляет труда установить, кто именно мог посвятить Муравьева в тайну Александра I: конечно же, граф Дибич или митрополит Филарет, ведь он с обоими был хорошо знаком, даже дружен, интимно близок. Дибичу во время одного из походов, при восхождении на Эмине-Даг, высший хребет Балкан, Муравьев посвятил стихи, растрогавшие его до слез, а Филарету показывал каждую новую рукопись, постоянно переписывался с ним и опубликовал впоследствии эти письма…
Только об одном умолчал Муравьев, что 19 ноября – день памяти Варлаама и Иасафа и день мнимой смерти Александра. Но об этом догадайся сам, читатель!
19 ноября уход, а ровно за две недели, 5 ноября, все его спутники начинают вести дневники, словно сговорившись. Александр болен, но ничего еще не предвещает конца, но они как по команде усаживаются за свои дневники, и Волконский, и Елизавета Алексеевна, и Виллие. Что это? Явно часть высочайшего сценария, который разыгрывается в Таганроге. Мы помним, что Александр еще в детстве поражал свою бабку Екатерину умением разыгрывать всякие роли, а своему другу Виктору Павловичу Кочубею писал: «Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену…» Придворную сцену… сценарий… церемониал погребения Екатерины… инсценировка… Слова, разные по контексту, выстраиваются в один ряд. Вот и эту, последнюю, роль приходится доиграть.
Наконец, последняя дата. Старец Феодор Козьмич умер в 1864 году. Ему было 87 лет. Вычтем из 1864 87 и получим 1777. 1777 – год рождения императора Александра.
Глава двенадцатая. Подземный ход
Куда отправился Александр после того, как в четверг, 19 ноября 1825 года, он, по сообщению официального протокола, испустил последний вздох и императрица Елизавета Алексеевна, не отходившая от августейшего больного, сама закрыла ему глаза и подвязала платком подбородок? И, добавим мы, отправился незамеченным?
По одной версии, императора приняла на борт яхта лорда Лондондерри, ожидавшая его на внешнем рейде Таганрогского порта, но как он мог выйти из дворца, охраняемого караулом? Не по тому ли подземному ходу, который соединял императорский дворец с домом Ширинских-Шихматовых, укромно расположенным, фасадом выходившим к морю, окруженным садом? «Через сад вниз, с высокого берега Таганрогского залива, шла ступенчатая дорога, спускаясь к заливу. Слева от дома примыкал большой Петровский парк, отделявший дом от города. С другой же стороны, приблизительно в 300 метрах стоял царский дворец, тоже окруженный садовыми деревьями. Во время Крымской войны дом князей Ширинских, неизвестно по какой причине, подвергся жестокой бомбардировке английской эскадры, целью которой были Мариуполь и порт Таганрога, бывшие на значительном расстоянии от дома. Это была так называемая Керченская экспедиция английского флота. Чем обязан был дом князей Ширинских вниманию английских моряков, оставалось загадкой на все последующие годы. По всему фасаду дома, как и в комнатах внутри, было всажено множество ядер разного калибра. Было очевидно, что дом никакого стратегического значения иметь не мог, стоя одиноко на отлете города. Только по его фасаду насчитали больше двухсот попаданий ядрами, не считая тех, что влетели в разбитые окна, разрушая все внутри. Вид этих разрушений показывал, что это была не ошибка; а определенная цель – разрушение. В таком виде дом простоял до 1917 года, когда мы его увидели, приехав всей семьей в апреле месяце из Петрограда. Мой отец, Алексей Александрович Лебедев, профессор Политехнического института в Петрограде, был родным братом собственника авиационного завода "Лебедь" в Таганроге. Завод еще не был закончен постройкой и находился за городом, где был и аэродром. Завод был большой, и постройка его отличалась необыкновенными для того времени размерами… Дирекция нуждалась в подходящем помещении, и