Александр II и его время: Кн. 2 — страница 7 из 22

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ.ПОСЛЕДНИЕ ДРАМАТИЧЕСКИЕ ГОДЫ ЖИЗНИАЛЕКСАНДРА II

Закружились бесы разны...

А. С. Пушкин

1. Общественное движение 60-х годов

Возникновение революционного брожения после реформы 1861 г.

Известно, что первые шесть лет после воцарения Александра II на престоле протекали внутри страны довольно спокойно. В эти годы никто в России на поднимал руку на

государственный порядок. Общество испытывало чувство наступившей весны после тридцатилетней суровой зимы Николаевского царствования. В числе фактов, знаменовавших обновление жизни, было возвращение из ссылки декабристов и петрашевцев. Просвещенное общество восторженно приветствовало молодого императора, взявшегося за преобразования всех отраслей управления. Даже А. И. Герцен, основавший «Вольную русскую типографию» в Лондоне (1853) и издававший с середины 1857 г. первую русскую революционную газету «Колокол», не шел в своей оппозиции далее освобождения крестьян с землей, отмены цензуры и телесных наказаний¹.

В то время Герцен не требовал даже ограничения самодержавия. Центральным пунктом его программы был крестьянский вопрос.

Герцен считал обличение злоупотреблений правительства и его агентов одной из важнейших своих задач. В ярких красках и со свойственным ему остроумием он беспощадно обнажал различные безобразные происшествия, невежество тогдашних государственных деятелей, министров, статс-секретарей, губернаторов и других. Для этого он завел в «Колоколе» особый отдел «Под суд», попасть в который многие боялись более, чем под настоящий суд, действующий именем его величества. При всем этом он выражал глубокое почтение к самому Александру II. «Ты победил, Галилеянин!» — воскликнул Герцен, узнав о личном почине царя в деле упразднения крепостного права².

Когда же был подписан акт освобождения, он приветствовал державного его виновника именем «Освободителя»³.

Между тем положение 19 февраля 1861 г., рассматривавшееся многими помещиками как акт произвола и насилия над их законными правами, в то же время не удовлетворило значительную часть крестьян. Они не могли признать подлинной «волей» положение 19 февраля, обязывавшее их в течение нескольких лет по-прежнему отбывать барщину и платить оброки за землю, которая, по их понятиям, должна была остаться у них бесплатно. Положение 19 февраля составляло целую книгу, написанную совершенно непонятным для крестьян языком, из которой сельские грамотеи могли произвольно выдергивать отдельные фразы и слова и придавать им различный смысл.

По официальным сведениям, в 1861—1863 гг., как уже отмечалось в главе 3, произошло более 1100 крестьянских волнений. Среди них наиболее крупное было в селе Бездна Спасского уезда Казанской губернии. Только весной и летом 1861 г. волнения охватили разные местности 20 губерний. В 1861 г. революционный демократ и публицист Н. А. Серно-Соловьевич издает в Берлине брошюру⁴ с сильной и едкой критикой положения 19 февраля и в особенности работ финансовой комиссии за то, что она отказалась под давлением сверху от идеи обязательного выкупа.

Затем он издает в Петербурге подпольный листок «Великорусс», в 3-м (и последнем) номере которого излагает следующую программу: 1) вся земля, которой крестьяне пользовались при крепостном праве, должна быть у них оставлена и закреплена в их собственность при помощи выкупа, который, однако же, должен быть уплачен помещикам не одними крестьянами, а всеми классами народа; 2) должны быть созваны народные представители для выработки конституции для России; 3) такое же собрание должно быть созвано в Варшаве, чтобы поляки могли устроить судьбу своей родины, сообразно ее потребностям⁵.

Подобные прокламации и воззвания, отпечатанные в тайной типографии, готовились в кружках «Земская дума», «Земля и воля» и других. Наиболее резкие требования были выставлены в прокламации, написанной Н. В. Шелгуновым (при вероятном участии писателя и поэта М. Л. Михайлова)⁶, — «К молодому поколению» — и распространенной в сентябре 1861 г. в Петербурге. В ней говорилось о насильственном перевороте, ниспровержении государственного и общественного строя, всеобщем переделе земли, замене постоянного войска народным ополчением. Содержались и угрозы Александру II и вообще династии Романовых: «Нам нужен не царь, не император, не помазанник божий, не горностаевая мантия, прикрывающая наследственную неспособность; мы хотим иметь главою простого смертного, человека земли, понимающего жизнь и народ, его избравший. Нам нужен не император, помазанный маслом в Успенском соборе, а выборный старшина, получающий за свою службу жалование»⁷.

Властителями дум молодежи в это «прокламационное время» являлись Герцен, Чернышевский и Добролюбов. Герценовский «Колокол» беспрепятственно передавался из рук в руки.

Статьи Чернышевского и Добролюбова воспринимались как откровение. В 1860 г. из рядов университетской молодежи появляется новый пророк молодого поколения Писарев⁸, который завоевывает в литературе сразу видное положение «дерзкого и пылкого полемиста, не признающего ничьих авторитетов». Несколько позже (в 1865 г.) он дописался до отрицания значения творчества А. С. Пушкина для современности. «Позвольте нам, юношам, — писал он в мае 1861 г., — говорить, писать и печатать; позвольте нам встряхивать своим самородным скептицизмом те залежавшиеся вещи, ту обветшалую рухлядь, которые вы называете общими авторитетами...» «Вот заключительное слово нашего юного лагеря, — отмечал он там же, — что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдерживает удар, то годится; что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»⁹. Не знаешь, чему здесь удивляться более — дерзости или нелепости.

Критический дух не замедлил проявиться прежде всего в отношении к профессорам. В аудиториях в привычку вошли рукоплескания, свистки и шиканье. Затем последовало несколько случаев изгнания нелюбимых профессоров из аудитории. В Киеве, затем в Москве, Петербурге и повсеместно возникли воскресные школы, открывавшиеся частными лицами, профессорами, офицерами при полках, священниками, светскими дамами и скромными девушками, стремившимися внести свою лепту в дело народного просвещения. В некоторых таких школах были обнаружены следы революционной или нигилистической пропаганды.

Осенью 1861 г. среди студентов Петербургского, а затем и провинциальных университетов произошли беспорядки, следствием которых явилось исключение из университетов значительной части участников беспорядков и высылка их под надзор полиции в разные города страны. Петербургский и Казанский университеты временно были закрыты.

Университетские беспорядки, как и другие уже чисто революционные проявления, имели непосредственную связь с развивавшимся в то время польским движением. Свидетельства многих современников, описывавших волнения студентов в Москве, Петербурге и особенно в Киеве, прямо указывают на существование польской пропаганды как на один из факторов брожения в студенческой среде¹⁰. Бесспорно, что среди польских революционеров и националистов была очень популярна мысль о достижении победы над русским правительством при помощи распространения смуты внутри России.

В 1863 г. были опубликованы некоторые документы, захваченные при обыске у графа Замойского, и между ними программа восстания, составленная революционным генералом Людвигом Мерославским 1 марта 1861 г. В ней проводились в развязном тоне, с замечательным легкомыслием и цинизмом следующие маккиавеллевские идеи: «Неизлечимым демагогам, — писал Мерославский, — нужно открыть клетку для полета за Днепр. Пусть там распространяют казацкую гайдаматчину против попов, чиновников и бояр, уверяя мужиков, что они стараются удержать их в крепостной зависимости. Должно иметь в полной готовности запас смут и излить его на пожар, зажженный уже во внутренности Москвы. Вся агитация малороссианизма пусть перенесется за Днепр; там обширное пугачевское поле для нашей запоздавшей числом хмельничевщины. Вот в чем состоит вся наша панславистическая и коммунистическая школы! Вот весь польский герценизм! Пусть он издали помогает польскому освобождению, терзая сокровенные внутренности царизма... Пусть себе заменяют вдоль и поперек анархией русский царизм, от которого наконец освободится и очистится соседняя нам московская народность. Пусть обольщают себя девизом, что этот радикализм послужит «для вашей и нашей свободы» (слова из статьи «Колокола». — Авт.). Перенесение его в пределы Польши будет считаться изменой отчизне и будет наказываться смертью, как государственная измена»¹¹. Эта предательская по отношению к русским радикалам и к русскому народу программа Мерославского могла бы, конечно, оттолкнуть от поляков всех русских радикалов и революционеров, но она стала известна лишь в 1863 г.

«Земля и воля» (1861—1864)

Под идейным влиянием Герцена и Чернышевского для подготовки и руководства крестьянской революцией осенью 1861 г. в Петербурге возникает тайное революционное общество разночинцев «Земля и воля», просуществовавшее до весны 1864 г. Важную роль в основании и руководстве общества сыграли братья Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичи, А. А. Слепцов, Н. Н. Обручев, В. С. Курочкин, Н. И. Утин¹². Центр общества имел тесную связь с редакцией «Колокола» и с М. А. Бакуниным. В основе программы «Земли и воли» лежала прокламация Н. П. Огарева¹³ «Что нужно народу?», опубликованная в «Колоколе» в июле 1861 г. Отвечая на поставленный в названии прокламации вопрос, Огарев сформулировал основные программные требования революционной демократии: передача крестьянам земли, «которой теперь владеют», сокращение размеров выкупа и податей государственных крестьян, общинное владение землей, сокращение армии, избавление народа от засилья чиновников, введение уездного и губернского самоуправления и всенародного представительства.

Прокламация призывала народ «сближаться с войском», «собираться с силами», чтобы дружно и твердо «отстоять против царя и вельмож землю мирскую, волю народную да правду человеческую».

«Земля и воля» стремилась объединить на федеративных началах существовавшие и вновь возникавшие при ее участии кружки в обеих столицах и на местах. В 1862 г. было создано 14 местных организаций. Наиболее крупным являлось московское отделение, насчитывавшее около 400 членов. К нему примыкала и группа московских студентов П. Г. Заичневского¹⁴. В конце 1862 г. к «Земле и воле» присоединилась русская военно-революционная организация, возникшая в Царстве Польском под руководством А. А. Потебни¹⁵.

В 1862 г. общественное возбуждение все усиливалось. В большом количестве появились подпольные листовки и воззвания. Они рассылались по почте, разбрасывались по улицам столицы и даже в Зимнем дворце. В некоторых были призывы поднять на виселицу царя и аристократов. Весной этого года вышла в свет знаменитая прокламация «Молодая Россия», составленная Заичневским, которая проповедовала беспощадную резню. В прокламации вся Россия делилась на две партии: партия угнетаемых — народная партия, во главе которой должна стать передовая молодежь; партия угнетателей и эксплуататоров — императорская партия. Выход из гнетущего положения, в котором находится Россия, один — революция, «...кровавая, неумолимая революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». «Мы не страшимся ее, — писал Заичневский, — хотя и знаем, что прольются реки крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы, мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление; мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная!..» Имеется в виду устроить федеративный коммунистический строй: общественное землевладение, общественные фабрики и лавки, общественное воспитание детей. Требуется уничтожение брака, «как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а, следовательно, и уничтожение семьи, препятствующей развитию человека, и без которого немыслимо уничтожение наследства».

Проведение всей этой программы предполагалось якобинским путем, и хотя учреждается выборное национальное собрание, но выборы должны происходить под контролем и влиянием якобинского правительства. При исполнении этой программы возлагается надежда на народ и в особенности на старообрядцев, но инициатива должна принадлежать молодежи и войску (!). Прежде всего предполагался поход на Зимний дворец и истребление всех живущих в нем во имя «социальной демократической республики русской». Если императорская партия будет защищать дворец, то ударить на нее «в топоры». «Тогда бей императорскую партию, не жалея, как она не жалеет нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столицы, бей по деревням и селам! — Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот враг наш, а врагов следует истреблять всеми способами. Но не забывай при каждой новой победе, во время каждого боя, повторять: «Да здравствует социальная и демократическая республика русская». А если восстание не удастся, если придется нам поплатиться жизнью за дерзкую попытку дать человеку человеческие права, пойдем на эшафот нетрепетно, бесстрашно и, кладя голову на плаху или влагая ее в петлю, повторим тот же великий крик: «Да здравствует социально-демократическая республика русская!»¹⁶. Поражает удивительное предвидение новых бездушных пророков и чудовищная, нечеловеческая ненависть к так называемой императорской партии.

Воззвание это появилось как раз накануне пожаров в Петербурге и происшедших в различных местностях России. В народе ходили о пожарах и поджигателях самые нелепые слухи. В бумагах Е. Павловой, отобранных при аресте, нашли следующую запись: «Пожар имеет в себе что-то революционное. Он смеется над собственностью, нивелирует состояние».

Многие обвиняли в поджогах поляков, но большинство считало виновниками студентов. Правительство, встревоженное пожарами и прокламациями, прибегло к чрезвычайным и энергичным мерам. Были закрыты воскресные школы, приостановлены издания ряда печатных органов, в том числе «Современника», «Русского слова» (на восемь месяцев).

Для расследования революционных обществ образовали особую следственную комиссию под председательством статс-секретаря князя А. Ф. Голицына. Комиссией проведен ряд обысков и арестов. В числе прочих были арестованы и преданы суду по обвинению в составлении и распространении прокламаций Чернышевский и Серно-Соловьевич. Правительство, смотревшее до тех пор сквозь пальцы на распространение «Колокола» и на постоянные визиты русских путешественников к Герцену, вынуждено было проявить строгость и в этом отношении. Для предупреждения появления в будущем прокламаций изданы особые правила о надзоре за типографиями, литографиями и т. п. заведениями. Лица, изобличенные в преступных деяниях, были отправлены в ссылку в Сибирь на каторжные работы и на поселение на длительный срок. (Тяжелая участь выпала Чернышевскому. Более 20 лет провел он в Петропавловской крепости, на каторге и в ссылке.)

Поворот в общественном мнении произошел в связи с начавшимся в начале 1863 г. мятежом в Царстве Польском и в Западном крае. При первых слухах о возможности отторжения от России Литвы, Белоруссии, юго-западных малорусских губерний, Смоленска и Киева, вследствие вмешательства в польское дело западноевропейских держав, русская молодежь очнулась, отрезвилась, прозрела и примкнула к единодушному выражению патриотических чувств всего русского народа. Воззвания, печатавшиеся в Лондоне и распространяемые в России по указанию Варшавского Жонда среди образованных слоев общества, а также среди армейских масс и крестьянства, не достигли цели. Кумиром общества в то время стал известный русский публицист и издатель журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости» М. Н. Катков, которого впоследствии В. И. Ленин незаслуженно окрестил «националистом», «шовинистом» и «бешеным черносотенцем». Катков первый из влиятельных журналистов понял значение сложившихся политических обстоятельств и ту роль, которую может сыграть при этом общественное мнение страны, ярким выразителем которого он и явился. С особой резкостью он стал нападать с 1862 г. на журналы, считавшиеся представителями нигилистического направления, и на «Колокол» Герцена. Опубликование в 1863 г. циничной программы польского генерала Мерославского страшно скомпрометировало в глазах всего русского общества и польских революционеров, и тех русских, которые им помогали. В крайне неловкое положение попало тайное общество «Земля и воля» и «Колокол» Герцена.

Престиж «Колокола» резко упал. Если в первые годы своего существования он расходился в количестве 2000–2500 экземпляров, к концу 1863 г. тираж опустился до 500, а с 1868 г. выход его прекратился совсем. Как выразился французский историк Э. Оман, «диктатура мнения» перешла к Каткову»¹⁷.

После польских событий стихли проявления революционного брожения в империи. По инициативе Александра II были сделаны первые шаги к созданию правового государства: политические дела передавались в ведение суда присяжных, учреждена адвокатура, установлена несменяемость судей, введены земские учреждения, смягчена цензура.

11 января 1865 г. императору был направлен адрес московского дворянства о созыве Земской думы. Желая предупредить повторение подобных ходатайств и заявлений со стороны дворянства других губерний, Александр II объявил в рескрипте от 29 января на имя министра внутренних дел Валуева, что совершившиеся преобразования достаточно свидетельствуют о его постоянной заботливости улучшать и совершенствовать в им самим предопределенном порядке разные отрасли государственного устройства: «Прошедшее в глазах всех моих верноподданных должно быть залогом будущего».

Однако крамола, революционная и социалистическая бесовщина, возрождались. Нашлись беспечные, легкомысленные и полуобразованные люди, которые с жадностью набросились на проникшие в Россию с Запада в самом извращенном и грубом виде социальные идеи и взяли их себе на вооружение.

Эти беспокойные головы возомнили себя знатоками общественного прогресса, творцами истории, разрабатывали умопомрачительные программы и прожекты и с непреклонной решительностью пытались их осуществить, используя любые средства. Не отдавая отчета в своих действиях, попирая все нормы морали и нравственности, они не останавливались ни перед какими жертвами.

Первое покушение

4 апреля 1866 г. вся Россия ужаснулась от выстрела Каракозова. В этот день было совершено первое покушение на жизнь Александра II. В четвертом часу дня император в сопровождении племянника, герцога Н. М. Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы М. М. Баденской¹⁸ после прогулки в Летнем саду выходил из его ворот, обращенных на Неву, чтобы сесть в экипаж. В это время какой-то высокий, худощавый молодой человек с длинными светлыми волосами и горящим взором стал сильно проталкиваться вперед мимо крестьянина Осипа Комиссарова¹⁹, который еще и прежде заметил, что этот человек старался пробраться вперед; но, желая сам видеть ближе царя, Комиссаров не уступал ему своего места. Когда же Александр II вышел из сада, человек этот стал так сильно напирать, что Комиссаров вынужден был уступить. Но вместе с тем назойливость этого человека заставила Комиссарова обратить на него особое внимание и следить за ним. И когда царь стал надевать шинель, Комиссаров увидел, как неизвестный выхватил внезапно из-за борта своего пальто пистолет и начал целиться в монарха, щуря безбровые близорукие глаза.

Действие покушавшегося было замечено и находившимся вблизи городовым, который успел только вскрикнуть. Комиссаров же быстро, как уверяли свидетели, нанес удар злодею по руке под локоть в тот самый момент, когда тот спускал курок...

Самым авторитетным свидетелем был генерал Э. И. Тотлебен, который заявил, что лично «видел», как Комиссаров подтолкнул стрелявшего в царя террориста²⁰. Жизнь Александра II была спасена, злодей схвачен на месте преступления с двухствольным пистолетом в руке, один из стволов которого остался неразряженным.

По распоряжению царя два унтер-офицера подвели стрелявшего к экипажу. «Ты поляк?» — спросил его император. «Русский», — отвечал террорист. «Почему же ты стрелял в меня?» — недоуменно осведомился царь и услышал в ответ: «Ты обманул народ: обещал ему землю, да не дал»²¹. Александр II приказал отправить арестованного к шефу жандармов, а сам тотчас посетил Казанский собор для принесения молитвы о своем спасении, а затем возвратился в Зимний дворец.

Небезынтересно отметить, как русское общество прореагировало на покушение. Весть об ужасном злодеянии разнеслась по Петербургу и огромные массы народа поспешили к Зимнему дворцу. К 7 часам вечера, когда Александр II вторично возвращался из Казанского собора, на площади перед Зимним дворцом были толпы, приветствовавшие государя громкими и радостными криками. Такие же толпы стояли по всему протяжению пути от собора до дворца и оглашали воздух восторженными криками. В зале дворца Александр был встречен собравшимися уже там военными и гражданскими чинами, имеющими право на приезд ко двору. Отблагодарив присутствующих за выраженные ими чувства, царь пожелал видеть своего избавителя. Когда Комиссаров был представлен государю, Александр расцеловал его и тут же объявил, что жалует Комиссарову дворянское достоинство. Громогласное и единодушное «ура!» было откликом на это выражение монаршей милости.

Осип Иванович Комиссаров до этого был временнообязанным крестьянином Костромской губернии Буйского уезда села Молвитино барона Кистера. Был отдан в ученье в Петербург к шапочному мастеру Содову, у которого дошел до звания подмастерья и женился на крестьянской девушке, имел 8-месячную дочь. Комиссарову тогда было 23 года. Как писали о нем газеты, он был довольно благовидной наружности. 9 апреля 1866 г. П. А. Валуев записал в своем дневнике: «Я в первый раз видел Комиссарова. Небольшой, бледный, тщедушный, но со спокойным и разумным выражением лица. Бесконечные овации ему не вскружили головы и не сбили с толку. Во всех приемах скромность»²². В церквах совершались молебны.

Во всех театрах публика по несколько раз заставляла повторять гимн «Боже, царя храни» и раздавались крики «ура!» (в Александрийском театре гимн был исполнен девять раз, в Михайловском и Мариинском по шести раз).

В Александрийском театре произошел даже эпизод, свидетельствующий о том настроении, которым охвачено было в этот день все общество. Кто-то принял одного из бывших в театре крестьян за избавителя государя, тогда как на самом деле он был только очевидцем подвига своего земляка, костромича. Крестьянин этот введен был в партер и к нему обратились с объятиями восторженные зрители, несмотря на его уверения в ошибке. В результате на время был остановлен спектакль.

В Москве 5 апреля в трактирах и гостиницах, в общих залах и отдельных комнатах восторженно пили за здоровье государя.

В Большом театре назначенный балет «Дочь фараона» заменен оперою «Жизнь за царя». Вся опера была обращена как бы в один непрерывный народный гимн. В общей сложности «Боже, царя храни» было пропето тогда в Большом театре до двенадцати раз. После первого акта народный гимн пропет был четыре раза подряд; второй акт совсем не состоялся — публика не хотела видеть польских танцев и вместо них потребовала снова народный гимн, который пропет был раза три. В третьем акте поляки приходят к Сусанину, на их угрозы он отвечает неустрашимым и энергичным восклицанием: «Лягу за царя, за Русь!» Слова эти зажигают восторг в зрителях, действие на сцене прерывается. Артист Родонежский, исполнявший роль Сусанина, по требованию публики три раза сряду повторяет эту фразу, сцена наполняется хористами и снова гремит на сцене народный гимн, снова непрерывные клики восторга и громкие рукоплескания в зале. Затем исполнение третьего акта оперы возобновляется с той минуты, на которой оно было прервано. Инициатива этих беспрерывных оваций принадлежит публике: народный гимн предложено было исполнить лишь в заключение эпилога, где великолепный хор «Славься» должен был перейти, как это обычно делается в дни торжественных спектаклей, в народный гимн. Так было и в тот вечер; по окончании оперы «Боже, царя храни» пропето было еще три или четыре раза. Нельзя не согласиться с П. А. Валуевым, который писал: «Пересол, как видно, в нашей натуре... С высокими и глубокими чувствами не следует обращаться легкомысленно»²³.

Наконец, наступил третий день народного торжества. Все желали видеть своими глазами, что государь избежал опасности. Александр II вынужден был назначить на 6 апреля парад в Петербурге в своем присутствии.

Ф. М. Достоевский в день покушения направлялся к поэту А. Н. Майкову. И когда Достоевский узнал о событии, он буквально ворвался в квартиру Майкова и, трясясь как в лихорадке, воскликнул:

— В царя стреляли!

— Убили? — закричал Майков каким-то нечеловеческим, диким голосом.

— Нет... спасли... благополучно.., но стреляли... стреляли... стреляли...²⁴

Впечатлительный Майков написал стихотворение «4 апреля 1866 года», в котором возмущенно отметил:

Все, что в груди есть русского у нас, —

Оскорблено!.. Уста молчат, немея

От ужаса!.. Рукой безвестного злодея

Едва святая кровь царя не пролилась...

Царя-блюстителя строжайшего законов.

И где же? Между нас, среди своей семьи...

Царя — строителя земли,

Освободителя мильонов!..

Сам Герцен в «Колоколе» писал 1 мая 1866 г.: «Мы поражены при мысли об ответственности, которую взял на себя этот фанатик... Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами»²⁵.

Вот реакция нормальных людей на покушение. Вся Россия всколыхнулась от этого выстрела.

Фанатик, стрелявший в Александра И, оказался исключенным за участие в беспорядках из числа студентов сперва Казанского, а затем и Московского университетов, дворянином Саратовской губернии Дмитрием Владимировичем Каракозовым. Это татарская фамилия, означающая «черный глаз». Отец его имел небольшое поместье в Сердобском уезде. Выяснение причин, вызвавших преступление, и раскрытие его соучастников возложили на особую следственную комиссию, председателем которой стал генерал от инфантерии граф М. Н. Муравьев.

Муравьев поклялся «скорее лечь костьми, чем оставить неоткрытым это зло — зло не одного человека, а многих, действовавших в совокупности»²⁶.

Было установлено, что, находясь в Москве, преступник страдал, по показаниям некоторых из его товарищей, припадками меланхолии и иппохондрии и более месяца лежал в клинике при Московском университете. Болезненное настроение его доходило до того, что он писал письмо к одному из своих товарищей, прося прислать ему опиум для прекращения мучений вместе с самой жизнью. В 1866 г. Каракозов был дважды в Петербурге: первый раз он приехал в феврале, а второй раз на Пасху.

По словам знакомых и родных, Каракозов постоянно жаловался на то, что жизнь ему в тягость, что она уже ему надоела и что он ненавидит людей. В Петербурге, скрывая свое настоящее имя и звание, он продолжал лечиться у некоторых докторов. Вместе с тем Каракозов развивал идеи самого крайнего социализма.

Обнаружилось, что Каракозов состоял в тайном кружке, во главе которого был его двоюродный брат Ишутин²⁷. Кружок этот образовался в 1863 г. в основном из учащейся молодежи, вольнослушателей Московского университета, студентов Петровской земледельческой академии и представителей других учебных заведений. В нем состояло менее 20 человек. Своей целью кружок ставил государственный переворот, для осуществления которого выработал целую программу. Московский кружок намеревался войти в близкие отношения с другими, подобными же кружками в Петербурге и в других городах и постепенно распространить свою агитационную деятельность на всю страну.

Верховным уголовным судом члены Ишутинского кружка были приговорены к каторжным работам на разные сроки. Каракозов во время следствия патетически заявил: «Если бы у меня было сто жизней, а не одна, и если бы народ потребовал, чтобы я все эти сто жизней принес в жертву народному благу, — клянусь всем, что только есть святого, что я ни минуты не поколебался бы принести такую жертву».

Когда же его 31 августа приговорили к смерти, Каракозов обращается к Александру II с прошением о помиловании: «Преступление мое так ужасно, что я, государь, не смею и думать о малейшем хотя бы смягчении заслуженного мною наказания. Но клянусь, государь, в свои последние минуты, что если бы не это ужасное болезненное состояние, в котором я находился со времени моей тяжелой нервной болезни, я не совершил бы этого ужасного преступления. Государь, я прошу у Вас прощения, как христианин у христианина, как человек у человека».

Много лет спустя об овидиевых превращениях Каракозова большевик И. Василевский писал: «Это жуткое прошение на высочайшее имя, катастрофическая сдача всех душевных позиций — практических результатов так и не принесла. Каракозова повесили. Но моральные последствия этого ужасны. Вместо гордой смерти революционера, умирающего не только со спокойной улыбкой на устах, но и со счастливым чувством глубокого уважения к своему делу и к самому себе, Каракозов умер унылой, панической, бесславной, обывательской смертью». Ужасно и то, что мы сделали из него героя и даже прикрепили памятную доску в честь его постыдного выстрела на ограде Летнего сада.

Современник Александра II, профессор А. В. Никитенко в апреле 1866 г. пророчески записал: «Чем больше я вдумываюсь в это происшествие, тем мрачнее оно становится в моих глазах. Не есть ли оно роковое начало тех смятений, какие должна вытерпеть Россия, пока она не упрочит и не определит своего нравственного и политического существования? Но неужели ей необходимо пройти этот путь? Неужели необходимо, чтобы двигатели ее будущности возникли из гнездилища всякого рода безобразных умствований, утопий, из воспаления незрелых голов?»²⁸

Всякое уважающее себя правительство должно было бы среагировать на безголовую выходку горе-революционера. И такая реакция последовала на каракозовское покушение.

Произошел радикальный поворот во внутренней политике. Корректировке подвергся ряд преобразований, которыми ознаменовались первые 10 лет царствования.

Последовали и персональные изменения в составе правительства. Вместо министра народного просвещения А. В. Головнина, с которым были связаны либеральные преобразования в университетах, гимназиях и цензуре 1863—1865 гг., был назначен убежденный крепостник и махровый реакционер Д. А. Толстой, оставленный одновременно и обер-прокурором синода. Получил отставку гуманный петербургский генерал-губернатор А. А. Суворов²⁹. Вместо него назначили, но уже не генерал-губернатором, а обер-полицмейстером столицы генерала Ф. Ф. Трепова³⁰. Уволенного от должности шефа жандармов и главноуправляющего III Отделения ограниченного князя В. А. Долгорукова заменил властолюбивый генерал-губернатор остзейских провинций граф П. А. Шувалов. Став вскоре ближайшим советником Александра II, он сосредоточил в своих руках вплоть до отставки в 1874 г. почти диктаторскую власть. «Над Россией распростертой встал внезапною грозой Петр по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй» — так характеризовала Шувалова известная эпиграмма того времени, написанная Ф. И. Тютчевым.

По высочайшему повелению были навсегда закрыты органы левой печати — журналы «Современник» и «Русское слово», признанные распространителями вредных идей. 13 мая последовал рескрипт, в котором был выражен новый реакционный правительственный курс. Все ведомства, сословия и частные лица призывались к охранительной деятельности и к борьбе с тлетворными идеями, направленными против религии, собственности и государственного порядка.

Нравственный надлом произошел в самом императоре. Покушение до глубины души потрясло его. Некоторым утешением для него могли служить нескончаемые овации, адреса и другие демонстрации преданности всех слоев населения. Однако душевный покой исчез, «цвет сердца его увял»³¹. Чувства безграничной уверенности и безопасного нахождения его среди своего народа были поколеблены. Александр II глубоко разуверился в том, что деяния его, проведенные реформы исполнены смысла. Тяготили и семейные переживания. Годом раньше, 12 апреля в Ницце в возрасте 22 лет от туберкулезного менингита скончался старший сын и наследник престола великий князь Николай Александрович³², по мнению знавших его, очаровательный юноша, способный, любознательный, добродушный, воспитанием которого руководил граф С. Г. Строганов³³.

Тяжело, без всяких надежд на выздоровление, болела императрица Мария Александровна. Восемь ее беременностей и суровый петербургский климат вконец подорвали ее здоровье, государыня страдала тяжелой формой туберкулеза.

Со временем император охладел к ней, вынужденной по указанию врачей вести все более замкнутый образ жизни.

Терзаемый угрызениями совести и двусмысленностью положения, пренебрегая общественным мнением, 48-летний Александр II всецело отдается пламенным чувствам к 19-летней княжне Екатерине Михайловне Долгорукой³⁴. В ней он встретил редкую по душевной красоте девушку, мысли и чувства которой гармонировали с мыслями и чувствами императора и которая оказалась способной понять его. На одной из встреч царь торжественно поклялся: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я считаю тебя своей женой перед Богом...»³⁵. Эта последняя и страстная любовь не угасала до самой смерти императора. История этой любви была мучительной для них обоих. «Роман» императора вызывал негодование и пересуды почти во всех слоях общества³⁶.

Второе покушение

Второе покушение на жизнь Александра II случилось в Париже в 1867 г. при посещении им Всемирной выставки. 25 мая (6 июня) при возвращении с большого смотра войск на Лошанском поле в Булонском лесу, в коляску, в которой ехали императоры Александр II и Наполеон III, наследник-цесаревич Александр Александрович и великий князь Владимир Александрович, с той стороны, где сидел Наполеон III, были произведены два выстрела. Пули пролетели, не задев в коляске никого, но ранили лошадь ехавшего возле императорского экипажа французского шталмейстера. Стрелявший был задержан на месте. Им оказался польский эмигрант Антон Березовский³⁷, уроженец Волынской губернии. Преступление это было вызвано местью за недавнее усмирение польского мятежа. Весть о вторичном покушении на царя мгновенно разнеслась по всей России, как и год назад, вызывая повсеместно чувство негодования к злодею.

Березовский стрелял из двухствольного пистолета, который разорвало в его руках и повредило одну из его рук.

В начале июля 1867 г. в Париже состоялся суд на Березовским. Его защитник, адвокат Араго, настойчиво отстаивал политический характер покушения. Березовский был сослан в Новую Каледонию на пожизненную каторжную работу, где умер в 1869 г. (по некоторым данным, жил до 1907 г.).

От ужесточения охранных мер в России прежде всего страдала молодежь.

26 мая 1867 г. были изданы особые правила, установившие своего рода «священный союз» начальства учебных заведений и полиции против молодежи.

Усугублены меры против студенческих сходок, студенты потеряли право распоряжаться кассою взаимопомощи, проводить в ее пользу спектакли и концерты, собирать пожертвования для неимущих товарищей, заведовать собственной библиотекой. В связи с этим возобновились беспорядки в университетах, с особой силой они вспыхнули весной 1869 г. Результат для студентов был плачевный: они десятками изгонялись из учебных заведений и водворялись в качестве поднадзорных в различных местностях России.

Введенная в 1871 г. по предложению Толстого так называемая классическая реформа была прямо рассчитана на ограничение распространения просвещения и затрудняла получение высшего образования. Решено было гимназии преобразовать в классические и главными предметами обучения сделать латинский и греческий языки, с ограничением часов на естествознание, а в высшие учебные заведения допускать только юношей, окончивших полный курс классической гимназии.

В преподавании, как потом было обнаружено, упускалось воспитательное воздействие ряда предметов на развитие образа мыслей и чувств, «на утверждение в преданиях родной истории, в началах веры и нравственности подрастающих поколений».

Как писал историк С. С. Татищев, последствия такой образовательной системы сказались и в десятилетие с 1866 по 1876 гг.: «Неверие в области религии, материализм в науке, социализм — в политике окончательно овладели незрелыми умами русской учащейся молодежи»³⁸.

Нечаевщина

В конце 1868 г. — начале 1869 г. на политической арене России появляется С. Г. Нечаев³⁹, вольнослушатель Петербургского университета. В это время он участвовал в студенческих волнениях, затем, распустив слух о своем аресте и бегстве из Петропавловской крепости, скрылся за границу.

Сблизившись с М. А. Бакуниным в эмиграции, он издал совместно с ним от имени мнимого «Всемирного революционного союза» серию манифестов и документов.

Написал псевдореволюционный «Катехизис революционера», в котором рекомендовал революционерам подавлять в себе все человеческие чувства, порвать с законами нравственности и приличия, прибегать к убийствам, компрометации в отношении «высших» категорий общества, к шантажу и провокациям в отношении оппозиционных элементов. В основу организации был положен диктаторский централизм. Неудивительно, что через много лет познакомившись с «катехизисом», Сталин горячо одобрил его положения, несмотря на их явную аморальность⁴⁰. Тезисы своего Катехизиса Нечаев пытался претворить, вернувшись в Россию в августе 1869 г. В Москве он создает подпольную заговорщическую организацию «Народная расправа», в состав которой в основном вошли студенты Петровской сельскохозяйственной академии.

Иезуитский принцип вседозволенности ради достижения главной цели, методы мистификации, взаимного обмана, шантажа, проводимые в жизнь Нечаевым, вызвали протест члена организации студента Н. И. Иванова.

Обвинив Иванова в предательстве, Нечаев организовал его убийство, а сам снова скрылся за границей.

Познакомился с Нечаевым и Герцен, но отнесся к нему с глубочайшей антипатией. Сам Бакунин признавал свое легкомыслие в нечаевской истории⁴¹.

Отвергнутый всей русской революционной эмиграцией, осужденный I Интернационалом, Нечаев в 1872 г. был выдан швейцарской полицией русским властям как уголовный преступник. По его делу в качестве обвиняемых привлечено 87 человек: 4 присуждены к каторжным работам, 2 — к ссылке на житье, 27 — к тюремному заключению, остальные оправданы.

Нечаев, приговоренный к 20 годам каторги, через 10 лет умер в Алексеевском равелине. Материалы процесса над террористической группой Нечаева использовал в своем романе-памфлете «Бесы» великий русский писатель Ф. М. Достоевский. Он был одним из первых, кто резко осудил революционное насилие, действия не только социалистов 60-х годов, но и утопистов 40-х годов.

Российское правительство использовало нечаевщину для дискредитации революционеров и нападок на I Интернационал. Корпусу жандармов были увеличены права по политическим делам. Ужесточены наказания за принадлежность к преступным сообществам, создано особое присутствие Правительствующего сената по делам о государственных преступлениях. Раздутая вокруг Нечаева истерия была использована для того, чтобы изобразить преступниками всех левых вообще.

2. Общественное движение 70-х годов

«Чайковцы», «Хождение в народ»

В противовес нечаевщине в начале 70-х годов возникло большое общество пропаганды, новая революционная организация народников в России, получившая название «чайковцев». Н. В. Чайковский⁴² представлял общество в сношениях с легальным миром, хотя не был ни его создателем, ни руководителем. В этом обществе одним из главных являлся вопрос революционной этики. Центральное ядро чайковцев образовалось летом 1871 г. в Петербурге при слиянии кружка М. А. Натансона и женского кружка С. Л. Перовской⁴³. Оба эти кружка существовали с 1869 г. В состав ядра вошло около 60 человек, в том числе П. А. Кропоткин, С. М. Кравчинский, Д. А. Клеменц, Н. А. Чарушин⁴⁴. На федеративных началах к нему примкнули кружки в Москве (Л. А. Тихомиров, М. Ф. Фроленко, Н. А. Морозов), в Одессе (Ф. В. Волховский, А. И. Желябов), в Киеве (П. Б. Аксельрод, Я. В. Стефанович)⁴⁵ и из других городов России. Программная записка, подготовленная Кропоткиным, основной целью чайковцев ставила подготовку народной революции посредством сочетания пропаганды, агитации и организации масс. В деятельности чайковцев прослеживаются три этапа: «книжное дело» — издание и распространение революционной литературы (сочинений К. Маркса, Н. Г. Чернышевского, А. И. Герцена, Н. А. Добролюбова) среди интеллигенции 37 губерний России для подготовки руководителей масс; «рабочее дело» — пропагандистская работа среди рабочих для подготовки посредников между революционной интеллигенцией и крестьянством; «хождение в народ».

Чайковцы основали в Швейцарии свою типографию, первыми в России стали изучать в рабочих кружках издания I Интернационала и 1-й том «Капитала» К. Маркса. Чайковцы выступили инициаторами и организаторами «хождения в народ» в 1874 г. С осени 1873 г. началась подготовка к массовому хождению. Они запаслись поддельными паспортами и массой брошюр, в которых доступно рассказывалось об основных началах социализма. Тысячи народников весной 1874 г. пошли в деревню, надеясь поднять крестьянство на социальный переворот.

Общественный и журнальный деятель 60—70-х годов, возглавлявший демократические журналы «Русское слово» и «Дело», Г. Е. Благосветлов⁴⁶ незадолго перед смертью в письме к известному социологу и публицисту, одному из идеологов народничества П. Л. Лаврову⁴⁷ трезво, прозорливо, с горечью писал: «...не удивительно, что явились люди, которые требуют дела, а не слова, которые отвернулись от литературы и пошли в народ. Зачем, для чего, с кем — все это не уяснено, не передумано и спутано. Этих бойцов жалко, потому что это даром погибшие силы...»⁴⁸.

Движение началось в центральных районах России, распространившись на Поволжье и Украину. Одни становились офенями, торгующими в деревнях книгами, другие поступали в работники на хуторах, третьи устраивали различные мастерские — столярные, слесарные, башмачные. В ряде мест появление агитаторов вызывало образование новых кружков из местной молодежи. Однако нигде пропагандисты не имели успеха.

Наделенные землей крестьяне оставались глухи к призывам не платить налоги, не повиноваться администрации, к воззваниям об уничтожении собственности вообще и в частности — поземельной.

К новоявленным пророкам они относились не только с недоверием и подозрительностью, но и прямо враждебно. Нередко отвергались раздаваемые проповедниками книжки. Многих народников задерживали и выдавали властям.

Уже в мае 1874 г. выявление одного из очагов пропаганды в Саратове очень быстро привело к раскрытию деятельности народников во всей империи. Хотя в конце 1875 г. «хождение в народ» было разгромлено полицией, оно еще продолжалось и в 1876 г.

Общее дознание по высочайшему повелению было возложено на начальника Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенанта Слезкина под наблюдением прокурора Саратовской судебной палаты Жихарева⁴⁹. Во всех местностях произведены обыски и аресты. К дознанию в качестве обвиняемых предстало 770 человек (612 мужчин и 158 женщин); под стражей из них осталось 265.

Следствие по делу затянулось на три года. Однако эти меры не остановили движения социалистов «в народ».

В начале 1875 г. в Москве начала активную работу «Всероссийская социально-революционная организация» (кружок москвичей) — народническая группа интеллигенции и рабочих. Зародилась она в Цюрихе в 1874 г. из кружков грузинских студентов, обучавшихся в Петербурге и за границей, и русских студенток, учившихся в Цюрихе. Москвичи, учитывая опыт «хождения в народ», большое внимание обращали на конспирацию, жили по поддельным документам, называли друг друга условными именами и кличками, завели общую кассу, тайный шифр для переписки с единомышленниками.

Выдвигая требования свержения самодержавия и установления политических свобод, они проводили энергичную пропаганду среди рабочих Москвы, Киева, Тулы, Одессы, надеясь из них подготовить актив для работы в деревне. В апреле 1875 г. группа была раскрыта, а в феврале-марте 1877 г. состоялся «процесс 50-ти» в Особом присутствии сената.

Обвиняемые С. И. Бардина, П. А. Алексеев, И. С. Джабадари, Г. Ф. Зданович⁵⁰ и другие мужественно вели себя на суде.

Алексеев, Бардина и Зданович выступили с революционными речами. Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин, И. С. Тургенев с сочувствием отнеслись к обвиняемым по «Процессу-50».

Самым крупным стал «процесс 193-х», проходивший в Петербурге с октября 1877 по январь 1878 г. На скамье подсудимых находились участники «хождения в народ». Главными обвиняемыми были И. Н. Мышкин, Д. М. Рогачев, П. И. Войнаральский, С. Ф. Ковалик⁵¹. В числе подсудимых находились также А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. А. Морозов и другие. Число арестованных по делу 193-х составило более 4 тысяч человек. Обвинение — организация «преступного сообщества» с целью государственного переворота и «перерезания всех чиновников и зажиточных людей». Опасаясь широкой огласки, суд разбил подсудимых на 17 групп раздельного разбирательства. В ответ 120 подсудимых бойкотировали суд.

Из 190 подсудимых (3 умерли во время суда) 90 человек были оправданы и только 28 приговорены к каторге.

Узнав о мягком приговоре, Александр II санкционировал административную высылку для 80 человек из оправданных судом.

«Земля и воля» (1876—1879). Теракты

Борьбу с царским самодержавием продолжило тайное революционное общество народников со знакомым нам уже названием «Земля и воля», основанное в Петербурге в 1876 г. До 1878 г. называлась «Северная революционная народническая группа», или «Общество народников».

В состав «Земли и воли» вошли несколько уцелевших от арестов участников «хождения в народ», а также молодые революционеры. Организаторами общества стали М. А. Натансон, А. Д. Михайлов, А. Д. Оболешев, Г. В. Плеханов⁵² и др. Позднее к «Земле и воле» примкнули бывшие «чайковцы»: С. М. Кравчинский⁵³, Д. А. Клеменц, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская и др. Руководящим органом стала «Администрация», которая руководила группой «деревенщиков», «рабочей группой», «дезорганизаторской группой» и филиалами в Киеве, Одессе, Харькове и других городах. С местными отделениями организация насчитывала более 150 человек⁵⁴. Программа общества предусматривала подготовку и проведение крестьянской революции, национализацию земли, замену государства федерацией общин. Землевольцам удалось впервые в России создать организацию, основанную на началах строгой дисциплины, централизации и конспирации.

Основную революционную силу они видели в крестьянстве, поэтому для установления прочных связей с крестьянством с 1876 г. стали создавать постоянные поселения в деревнях в качестве писарей, фельдшеров, учителей и прочих. Землевольцы также вели активную работу среди рабочих, учащейся молодежи и военных. Члены «Земли и воли» 6 декабря 1876 г. участвовали в организации первой политической демонстрации в России (на площади Казанского собора в Петербурге). В начале 1879 г. по заданию «Земли и воли» на службу в III Отделение поступил Н. В. Клеточников⁵⁵, который постоянно информировал революционеров о планах тайной полиции.

Немалое внимание уделялось издательской деятельности. В нелегальной типографии на Николаевской улице Петербурга в 1878—1879 гг. печатались орган организации газета «Земля и воля», листовки, брошюры и прокламации. Путем активной политической борьбы с правительством землевольцы надеялись «разбудить сонное царство»: подорвать царский авторитет и обаяние силы правительства, показать возможность организованной борьбы, поднять дух и веру народа в успех борьбы, привлекать в общество новые, годные к борьбе и организации силы, внести дезорганизацию и смуту в ряды правительства. Главным образом это должно было достигаться террористической деятельностью общества — возмездие особо свирепым, как они считали, агентам правительства, а также защита от предателей, провокаторов и шпионов.

Начало было положено выстрелом Веры Засулич⁵⁶ в петербургского градоначальника генерал-лейтенанта Ф. Ф. Трепова. 24 января 1878 г., записавшись на прием к сановнику, она тяжело ранила его в кабинете выстрелом из пистолета. На следствии Засулич объяснила свой поступок тем, что Трепов приказал высечь розгами содержащегося в доме предварительного заключения Боголюбова лишь за то, что арестованный при встрече с градоначальником не снял шапки.

Неделю спустя, 30 января в Одессе при обыске квартиры социалистов жильцы ее — члены кружка И. М. Ковальского⁵⁷ оказали вооруженное сопротивление жандармам и полиции, продолжавшееся около часа. Только с помощью войск удалось проникнуть в квартиру и задержать находившихся в ней лиц. Первое вооруженное сопротивление повлекло за собой и первый военный суд.

1 февраля в Ростове-на-Дону убит рабочий, подозреваемый социалистами в доносе. 23-го того же месяца в Киеве В. А. Осинский⁵⁸ ранил товарища прокурора М. М. Котляревского.

В начале марта вспыхнули серьезные волнения среди студентов Киевского университета святого Владимира. Студенты напали на ректора Матвеева. В итоге 120 человек исключены и 15 высланы в Восточную Сибирь. При следовании последних через Москву им была устроена сочувственная демонстрация студентами московских учебных заведений. Неожиданно в дело вмешались торговцы Охотного ряда и типы из простонародья, пришедшие на помощь полиции. Они избили студентов с криками: «Бей изменников русского царя!» За участие в студенческих волнениях в том же году из Петербурга высылается до 600 человек. В Харькове происходит избиение студентов казаками.

Из-за непрекращающихся волнений правительство решается усугубить меры строгости. Главному начальнику III Отделения предоставляется право всех политических, виновность которых доказана, высылать в административном порядке в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири под надзор полиции.

Для особо тяжелых преступлений учреждается верховный уголовный суд.

Между тем особо дерзкие политические убийства продолжались. 24 мая в Киеве сын казачьего генерала, народник Г. А. Попко⁵⁹ убивает кинжалом жандармского полковника барона Б. Э. Гейкинга.

4 августа в центре Петербурга, среди бела дня, С. М. Кравчинский с сообщником наносит смертельную рану в живот Главному начальнику III Отделения и шефу жандармов генерал-адъютанту Н. В. Мезенцову⁶⁰. Кравчинский кидается затем в стоявшую тут же наготове пролетку и исчезает.

Все эти факты до предела наэлектризовали все общество. Александр II вынужден прибегнуть к чрезвычайным мерам для подавления революционного движения. Такие меры были приняты на заседании Совета Министров, собранного в Зимнем дворце под председательством монарха 8 августа, в день похорон Мезенцова.

В частности, участников уличных беспорядков и сходок решено ссылать преимущественно в Восточную Сибирь. Всех, оказавших сопротивление силою при обыске или аресте, предавать военному суду. В Сибири начато строительство колоний для поселения в них государственных преступников и административно-ссыльных. В двух губерниях Европейской России стали создавать особые тюрьмы для временного содержания в них политических пропагандистов, предназначенных к высылке.

20 августа в «Правительственном вестнике» появилась специальная статья, приглашавшая русское общество оказать правительству всю необходимую помощь в борьбе с крамолой.

В это же время предпринимаются попытки на собраниях совета «Земли и воли» принять какие-либо разумные меры. К сожалению, решают одно, а реально происходит другое. В августе 1878 г. после убийства Мезенцова в № 1 «Земли и воли» сказано: «Мы должны помнить, что не этим путем мы добьемся освобождения народных масс. С борьбой против основ существующего порядка терроризация не имеет ничего общего. Против класса может восстать только класс, разрушить систему может только сам народ. Поэтому главная масса наших сил должна работать в среде народа. Террористы — это не более как охранительный отряд...»

На самом же деле политические убийства и покушения продолжаются почти непрерывно, а «деревенщики» бесповоротно бегут из деревень в город.

Как говорится, провидение спасло Александра II от покушения в августе 1878 г.

15 августа он выехал из Царского Села, направляясь через Ковель, Луцк, Одессу, Николаев и Севастополь, в Ливадию. Совершенно случайно, за два дня до прибытия его в Николаев, «обыском в квартире социалиста, заподозренного в сношениях с одесским кружком «бунтарей», обнаружены приготовления к цареубийству, замышлявшемуся этим кружком». Была найдена гальваническая батарея с проводниками и другие вещественные доказательства, говорившие о подготовке взрыва по пути следования царя с помощью динамита, изготовлявшегося в Одессе. Подробности этой авантюры были раскрыты лишь спустя год во время расследования революционной деятельности одесского и киевского кружков.

В Ливадии царь произвел важное назначение. Вместо убитого Мезенцова пост занял генерал-адъютант Дрентельн⁶¹. Возвратясь в Петербург, Александр II 22 ноября уволил, согласно прошению, генерал-адъютанта Тимашева от должности министра внутренних дел, вверив управление этим министерством статс-секретарю Макову.

3. Социально-политический кризис на рубеже 70—80-х годов XIX в.

Кризис самодержавия

В 1879—1881 гг. Российская империя переживала сложный и тягостный социально-политический кризис. «Грустное и страшно тяжелое положение»⁶², — так оценил ситуацию в декабре 1879 г. наследник престола, будущий император Александр III. Действительно, в это время население страны находилось в состоянии тревоги, недовольства и ожидания. Огромные расходы на Восточную войну 1877—1878 гг., дипломатическое поражение на Берлинском конгрессе, глухой ропот в деревне по поводу грядущего «черного передела» помещичьей земли, создание «Народной воли», студенческие выступления, серия покушений на императора крайне накалили внутриполитическую обстановку в стране. Все громче заявляла о себе либерально-земская оппозиция⁶³, организовавшая нелегально 1 апреля 1879 г. в Москве 1-й общеземский съезд. Провозгласив необходимость введения в России конституционного строя, участники съезда не решились создать какую-либо действенную земскую организацию.

Съезд принял решение (неосуществленное) организовать выступления земских собраний с требованиями политических реформ. В этих условиях правительство вынуждено было искать пути к стабилизации обстановки. Решения зависели от двух групп, сложившихся в «верхах». Одна консолидировалась вокруг брата Александра II великого князя Константина Николаевича и сыграла заметную роль при подготовке и проведении реформ 60—70-х гг. Эти люди, в число которых входили Д. А. Милютин и П. А. Валуев, выступали за продолжение реформ и в то же время поддерживали жестокие репрессии против революционных экстремистов. Другая группа, объединившаяся вокруг цесаревича Александра Александровича, исповедовала «охранительные начала»: неограниченный абсолютизм, прекращение реформ, возвращение дореформенных порядков, режим полицейского террора.

Таким образом, кризис самодержавия выразился в колебаниях правительства и отсутствии единства правящей элиты. Самодержавие быстро теряло общественную поддержку.

На первом этапе этого кризиса правительство пыталось укрепить положение путем усиления жандармско-полицейского террора и широкого применения исключительных мер.

В августе 1878 г., через несколько дней после убийства шефа жандармов генерала Н. В. Мезенцова, был издан указ об отдаче политических дел в ведение военного суда с применением наказаний, установленных законами военного времени. Для организации борьбы с революционерами создается сыскная полиция, учащаются обыски и аресты.

Однако 1879 г. не принес успокоения. 9 февраля выстрелом из револьвера убит Харьковский генерал-губернатор князь Д. Н. Кропоткин⁶⁴, возвращавшийся из театра. Вслед за ним последовало убийство 26 февраля в Москве полицейского агента Н. В. Рейнштейна, которому удалось раскрыть и выдать полиции руководство «Северного союза русских рабочих». 13 марта Л. Ф. Мирский⁶⁵, догнав верхом карету шефа жандармов генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна, стрелял в него через окно кареты, но промахнулся.

Третье покушение

2 апреля 1879 г. произошло третье покушение на жизнь Александра II. В девятом часу утра, когда император возвращался с обычной прогулки в Зимний дворец, шедший ему навстречу молодой человек, одетый в пальто при форменной гражданской фуражке с кокардой на голове, подойдя, остановился, отдал честь, а затем пять раз выстрелил в царя из револьвера. Государь не пострадал, только шинель его оказалась простреленной в нескольких местах. Александра II спасло как неумение Соловьева стрелять, так и то, что царь после первого выстрела побежал от покушавшегося по-военному, зигзагами. Сбежавшаяся толпа схватила преступника, оказавшегося тридцатитрехлетним сельским учителем из исключенных из университета студентов, Александром Константиновичем Соловьевым⁶⁶.

28 мая Соловьев по приговору суда был повешен⁶⁷. Значительно позже установлено, что он входил в группу В. Н. Фигнер⁶⁸, разделявшую взгляды «Земли и воли». Вел революционную пропаганду в основном в Поволжье. Характерно, что все эти покушения и убийства совершены от имени общества «Земля и воля», которое не ставило своей целью политического переворота и заявляло торжественно, что революция допустима лишь в том случае, если ее сознательно захочет совершить сам народ⁶⁹. Соловьев произвел свое покушение вопреки постановлению большинства членов совета общества, который обсуждал этот вопрос по желанию самого Соловьева.

Покушение Соловьева доказало царскому правительству явную недостаточность мер против революционеров. Надо было что-то делать. В высших кругах царили смятение и растерянность.

Хотя Александр II не был сторонником крайних мер, тем не менее он решился на введение военного положения в особо тревожных областях.

В Петербурге, Харькове и Одессе, а затем в Москве, Киеве и Варшаве были учреждены временные генерал-губернаторства с предоставлением чрезвычайных полномочий генерал-губернаторам.

Им разрешалось предавать лиц гражданского состояния военному суду и по своему усмотрению арестовывать и высылать из края лиц всякого звания и сословия, а также приостанавливать или вовсе запрещать издание газет и журналов, которые они признают вредными, и вообще принимать те меры, которые по местным обстоятельствам они найдут необходимыми для сохранения спокойствия в крае⁷⁰.

Высочайшим указом сенату 5 апреля 1879 г. в число этих генерал-губернаторов Александр II внес трех генералов, прославившихся в ходе минувшей войны с Турцией.

В Петербург был назначен генерал-адъютант Гурко, первым перешедший Балканы, в Одессу — генерал-адъютант граф Тотлебен, захвативший Плевну, и в Харьков — генерал-адъютант граф Лорис-Меликов, взявший неприступную крепость Карс, кроме того, только что успешно завершивший мероприятия против чумы, возникшей в некоторых уездах Астраханской губернии. Вслед за тем, уехав в Ливадию с тяжелобольной императрицей, Александр II назначил особую комиссию под председательством министра государственных имуществ П. А. Валуева для выработки решительных мер против «крамолы» и прекращения распространения гибельных учений среди молодежи. В состав комиссии вошли почти все министры. Правительственные возможности были усилены прежде всего судебно-административными мерами. В частности, по указу 5 августа 1879 г. каждый обвиняемый в политическом преступлении мог быть подвергнут суду без предварительного следствия, осужден без свидетельских показаний и приговорен к смерти без права обжалования.

Другая часть мер была принята по ведомству министерства народного просвещения. Министр финансов генерал Грейг поднял вопрос о нежелательности допускать в высшие учебные заведения лиц, не обеспеченных материально, из которых, главным образом, рекрутируются кадры революционеров. В этих целях он предложил увеличить плату за слушание лекций и сократить всякие льготы, стипендии и прочее. Его поддержали шеф жандармов Дрентельн и сам Валуев. Д. А. Толстой же заявил о необходимости отмены устава 1863 г., поскольку введенная им автономия университетов, т. е. профессорской коллегии, делает почти невозможным всякое административное влияние на внутреннюю жизнь и направление преподавания в университетах. В отношении народных школ Толстой требовал усиления инспекции в целях устранения вредного влияния земств. Грейг и Дрентельн, которых поддержал вновь Валуев, считали более рациональным прямо передать все школы в духовное ведомство с полным устранением земств от этого дела. Однако все эти меры не были осуществлены, главным образом потому, что их опередили события, развивавшиеся с катастрофической быстротой.

Смертный приговор Александру II.«Народная воля»

К весне 1879 г. разлад между сторонниками традиционно народнической работы в деревне («деревенщиками») и «политиками», стремившимися к политической борьбе, принял настолько острый характер, что решено было созвать съезд «Земли и воли» для рассмотрения этих разногласий.

За три дня до съезда, назначенного на 18 июня в Воронеже, в Липецке собрались 11 «политиков-террористов». Среди них практически все будущие члены Исполнительного комитета «Народной воли»: А. Д. Михайлов, А. И. Желябов, А. А. Квятковский⁷¹, Н. А. Морозов, М. Ф. Фроленко. Всех их объединяло стремление «сломить деспотизм». Здесь в Липецке «политики» выработали единое требование, с которым они вышли на воронежский съезд «Земли и воли». Это было требование о внесении в Землевольческую программу пункта о временной необходимости политической борьбы для достижения условий, при которых в России стали бы возможны демократические свободы⁷².

Здесь же в Липецке 24-летний Александр Михайлов произнес гневную обличительную речь против Александра И. Императору предъявлено было суровое обвинение. Среди его прегрешений: обман народа обещаниями и посулами; лицемерие всех его реформ; нищета народа; разгром в 1863 г. Польши; подавление всякого признака свободы; виселицы в Киеве, Одессе, Петербурге, зверское обращение с политическими заключенными.

В результате эти 11 молодых людей — самозваных благодетелей человечества и народа — вынесли смертный приговор Александру II. Разговор в Воронеже получился тяжелым и нервным. Компромисс между двумя группировками оказался формальным и кратковременным⁷³.

15 августа 1879 г. в Петербурге на нелегальном съезде в Лесном «Земля и воля» окончательно раскололась. Образовались две самостоятельные организации — «Народная воля» и «Черный передел». «Черный передел», в руководстве которого находились Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод, О. В. Аптекман, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич, Е. Н. Ковальская, М. Р. Попов⁷⁴, просуществовал до конца 1880 г.

«Народная воля», в Исполнительный комитет которой вошли А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, В. Н. Фигнер, Н. И. Кибальчич⁷⁵, еще более усилила выработанные «Землей и волей» принципы централизации и конспирации.

Ее программа содержала уничтожение самодержавия, созыв Учредительного собрания, демократические свободы, передачу земли крестьянам. В Петербурге действовало несколько тайных типографий, выпускавших газету «Народная воля». В 1879—1883 гг. отделения организации были созданы в 50 городах, объединявших около 500 членов и несколько тысяч участников движения. Главные силы «Народной воли» были сосредоточены на террористической деятельности.

Любопытно, что позже Ленин определял террор как специфически интеллигентский способ борьбы (хороши интеллигенты! — Авт.). Террор, по его словам, был заговор интеллигентных групп, местью отдельным лицам. Он вовсе не был связан ни с каким настроением масс, не «подготовлял никаких боевых руководителей масс. Террор был результатом, — а также симптомом и спутником — неверия в восстание, отсутствия условий для восстания»⁷⁶.

26 августа Исполнительный комитет «Народной воли» на совещании в Петербурге принял решение совершить несколько покушений на жизнь Александра II осенью 1879 г. Народовольцы верили в возможность самим создать условия для переворота и борьбу за захват власти развернули под девизом «Теперь или никогда!».

Они считали, что неограниченный монарх в государстве, самодержавный царь должен нести ответственность за все как в экономической, так и в политической сфере деятельности государства, поэтому и удары организации «Народной воли» были направлены в центр — на царя.

Четвертое покушение

Конкретный план покушения обсуждался в сентябре 1879 г. в Харькове. Желябов, Перовская, Ширяев и др., всего около 50 человек, включенных в организацию цареубийства, казалось, предусмотрели все и гарантировали удачу. Было решено, что Желябов, Тихонов и Окладский⁷⁷ произведут взрыв близ города Александровка Екатеринославской губернии во время следования императорского поезда по пути из Крыма, а другие лица произведут такой же взрыв близ города Одессы, в случае если царь проследует из Крыма в Одессу. С этой целью Желябов прибыл в октябре 1879 г. в Александровск, назвавшись ярославским купцом Черемисовым, под предлогом устройства кожевенного завода, и поселился вместе с неизвестной женщиной, назвавшей себя его женой, в доме мещанина Бовенко. На 4-й версте от города, по пути к станции Лозовая были заложены под шпалы железной дороги два медных цилиндра, наполненные динамитом, с электрическими запалами.

Получив известие, что глава империи проследует через Александровск 18 ноября, утром в тот же день Тихонов, Желябов, Окладский и Пресняков⁷⁸, поместив в телегу аппарат, поехали к тому месту, где у них были заложены минные провода.

Окладский, вынув из земли концы проводов, передал их Желябову. Как только императорский поезд вышел со станции и несколько вагонов его прошли то место, где была заложена мина, Желябов сомкнул цепь. Но взрыва не произошло, и императорский поезд проследовал благополучно.

Одновременно с этим подготавливались взрывы императорских поездов в Одессе и под Москвой. После липецкого съезда Кибальчич поселился в Одессе под именем коллежского регистратора Максима Петровича Иваницкого с женою Елисаветой. Получая сведения о всех покушениях на жизнь царя, предпринятых осенью 1879 г., Кибальчич принимал деятельное участие в приготовлениях к взрыву императорского поезда близ Одессы, причем имел у себя все материалы, необходимые для взрыва.

19 ноября 1879 г. последовало четвертое покушение. В одиннадцатом часу вечера на третьей версте московско-курской железной дороги, во время следования в Москву поезда с императорской свитой, был произведен взрыв полотна железной дороги, вследствие чего произошло крушение поезда, в котором революционеры предполагали присутствие Александра II⁷⁹. Входившие в состав этого поезда два паровоза и первый багажный вагон оторвались, один багажный вагон перевернулся вверх колесами и восемь вагонов сошли с рельсов с более или менее значительными повреждениями, но при этом ни лица, следовавшие в поезде, ни посторонние лица не пострадали.

При осмотре места взрыва было обнаружено, что он произведен миной, заложенной под полотно железной дороги и соединенной со взрывным устройством в нижнем этаже дома, расположенного в 20 саженях от железнодорожного пути и купленного незадолго перед тем человеком, выдававшим себя за саратовского мещанина Сухорукова. Как было выяснено позже, по подложному паспорту на имя Сухорукова проживал архангельский мещанин Лев Николаевич Гартман⁸⁰. Проживавшая же с Гартманом женщина, именовавшая себя его женою, была дворянка Софья Львовна Перовская.

Временные генерал-губернаторы свирепствовали каждый по-своему, изобретали массу мер стеснительных и разорительных для обывателей, но совершенно бессильных против чрезвычайной энергии и изобретательности террористов. «Наносить тайные удары есть величайшая подлость, — справедливо писал академик А. В. Никитенко, — а остерегаться их беспрестанно — великое горе»⁸¹.

Пятое покушение

Массовые обыски и аресты также не приводили к цели, хотя время от времени в руки правительства попадали важные члены народовольческой партии и не менее важные документы. Так, еще осенью 1879 г. при одном из арестов захвачен был план Зимнего дворца, на котором царская столовая отмечена была крестом, но это не навело полицию, охранявшую Александра II, даже на мысль осмотреть повнимательнее жилище царя и проверить лиц, в нем живущих. 5 февраля 1880 г. произошло пятое покушение на жизнь царя.

В 6 часов 15 минут вечера в подвальном помещении под главною гауптвахтой Зимнего дворца произошел взрыв. Первоначально полагали, что взрыв произошел от разрыва газовых труб, но тщательный осмотр удостоверил их исправность.

Взрыв произведен, как засвидетельствовано компетентными лицами, динамитом, в количестве приблизительно четырех пудов, что равнозначно 20 пудам пороха. Всего погибло 11 и ранено 56 человек нижних чинов лейб-гвардии Финляндского полка. Вид пострадавших представлял ужасную картину. Среди массы обломков и мусора валялись окровавленные части тел. Нужны были усилия многих людей, чтобы извлечь несчастных из-под обломков.

Глухие стоны изувеченных и крики их о помощи производили раздирающее душу впечатление. Главная гауптвахта находилась прямо под залом, в котором в этот день предполагался в 6 часов вечера царский семейный обеденный стол с участием князя Болгарского и отца его принца Александра Гессенского⁸². Обед случайно был отложен до половины седьмого. Вследствие взрыва обвалился почти весь пол солдатской караульной комнаты и некоторая часть потолка.

Как показало расследование, динамит был сосредоточен в комнате подвального этажа, где жили четыре человека: престарелый вахтер, находившийся во дворце уже 15 лет, и три плотника. Вахтер и два плотника оказались налицо и арестованы. Они заявили, что ничего не знают. Когда произошел взрыв, их не было в комнате, ибо они ходили обедать. Третьего плотника не нашли. Где он, неизвестно⁸³. Это был Степан Николаевич Халтурин⁸⁴, 24 лет от роду. По заданию народовольцев он поступил для работы во дворец всего два месяца тому назад под именем Степана Батышкова.

Ежедневно вместе с инструментом он проносил во дворец некоторое количество динамита, который прятал в куче мусора. Накопив таким образом около трех пудов динамита, он провел к нему длинный фитиль. Взрыв произвел на правительство и общественность ошеломляющее действие.

Мельхиор де Вогюэ, находившийся тогда при французском посольстве, в захватывающих словах так изобразил общую панику: «Пережившие эти дни могут засвидетельствовать, что нет слов для описания ужаса и растерянности всех слоев общества. Говорили, что 19 февраля в годовщину отмены крепостного права будут совершены взрывы в разных частях города; указывали и улицы, где эти взрывы произойдут; местные семьи меняли квартиры, другие уезжали из города. Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову; государственный аппарат действовал лишь рефлекторно; общество чувствовало это, жаждало новой организации власти, ожидало спасителя»⁸⁵.

Верховная распорядительная комиссия.Лорис-Меликов

12 февраля 1880 г. указом Александра II учреждена «Верховная распорядительная комиссия». Во главе ее с правами диктатора был поставлен генерал-адъютант граф М. Т. Лорис-Меликов. Имя его было хорошо известно России. Герой Кавказа и в особенности минувшей русско-турецкой войны, он с бранного поля был призван к деятельности административной. Уничтожение Ветлянской чумы в низовьях Волги (от Астрахани до Царицына) было первым его гражданским делом, которое показало, что он может быть героем и на административном поприще.

При этом произошел случай, который оставил в то время глубокое впечатление. Граф Лорис-Меликов воспользовался только малою частью данного ему кредита, а большую часть возвратил обратно в государственное казначейство, не израсходовав на сомнительные нужды и не раздав чиновникам⁸⁶. В ту эпоху не были приучены к такому обращению с суммами государственного казначейства, а потому этот случай, весьма естественный при нормальном порядке, привлек графу массу симпатий.

Этот умный, энергичный и честолюбивый человек, назначенный затем харьковским генерал-губернатором, завоевал популярность среди либеральной части общества как вдумчивый администратор. Каждый видел в нем человека, который способен много дать и многое сделать.

Лорис-Меликов мягкостью обращения, доступностью и доверием, оказанным им всем слоям общества, заслужил такую популярность, какой достигали дотоле немногие.

Его карьера государственного человека напоминала собою эпоху Меншикова, Потемкина, Сперанского и других.

По мысли, которая была предложена цесаревичем Александром⁸⁷, и по указу 12 февраля на Лорис-Меликова возлагалась задача главным образом репрессивная, ни о каком участии сердца в этой диктатуре тогда не упоминалось. В указе говорилось, что учреждение Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия и назначение графа Лорис-Меликова главным начальником вызвано «твердым решением» государя «положить Предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок»⁸⁸.

Уже 15 февраля Михаил Тариелович в «Правительственном вестнике» опубликовал обращение «К жителям столицы», в котором объяснял, что с твердостью стремясь к искоренению преступников, он в то же время желает «успокоить и оградить законные интересы здравомыслящей части общества...». «На поддержку общества, — утверждал он там же, — смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества»⁸⁹.

Это обращение вызвало восторг либералов, которые называли диктатуру Лорис-Меликова «диктатурой ума и сердца», одобряли его девиз: «Сила не в силе, сила в любви». Тем не менее революционеры по-своему оценили сущность этой диктатуры. Н. К. Михайловский⁹⁰ назвал ее «диктатурой лисьего хвоста и волчьей пасти».

Хотя народовольцы отслеживали каждый шаг императора, 19 февраля 1880 г. вся верноподданная Россия торжественно отметила 25-летний юбилей его царствования. Уже на следующий день последовал новый удар, который народовольцы считали преждевременным.

На оживленной Большой Морской на Лорис-Меликова было совершено покушение. В него стрелял давно находившийся под надзором полиции молодой еврей из Слуцка И. О. Млодецкий⁹¹. К счастью, он промахнулся. Пуля засела в меху шубы графа. Лорис-Меликов не дал покушавшемуся выстрелить вторично, схватил его за горло и с величайшим спокойствием передал его подоспевшим городовым. Затем невозмутимо продолжил свою прогулку.

Несмотря на трогательное заступничество Всеволода Гаршина, Млодецкого приговорили к смертной казни через повешение и через 40 часов после совершения преступления, в присутствии тысячной толпы он был казнен. Александр II в этот день кратко записал в своей памятной книге: «Млодецкий повеш[ен] в 11 ч. на Семен[овском] плацу — все в поряд[ке]»⁹².

Впервые за полвека в Санкт-Петербурге казнь совершилась принародно. Она как бы наглядно показывала необходимость противопоставить фанатизму революционеров непреклонность и всемогущество диктатора.

Консерваторы потирали руки, видя в диктатуре возвращение к традициям сильной власти. Первые действия Лорис-Меликова были направлены к объединению сил в целях более сосредоточенной борьбы с революционерами: координация действий жандармских, полицейских и судебных органов, организация оперативного рассмотрения дел по государственным преступлениям, пересмотр вопросов об административной ссылке и полицейском надзоре, прекращение необоснованных арестов и обысков. 3 марта последовал указ о временном подчинении III Отделения Лорис-Меликову⁹³.

Репрессии при этом «обновителе России» не уменьшались, а только упорядочивались, ибо он стремился сделать их разумными и строго направленными к одной цели. Программа Лорис-Меликова, получившая название «новых веяний», содержала наряду с репрессивными мерами систему реформ, направленных на облегчение материального положения населения. В своей деятельности он делал все возможное, чтобы завоевать доверие всех слоев общества. В интересах дворянства стремился расширить права земств. Для улучшения жизни городских слоев пытался развивать органы самоуправления. Идя навстречу интеллигенции, облегчил правила печати, значительно ослабил цензурный гнет, хотя свобода слова не входила в его программу, он заменял ее «разумным руководством». Изменилась правительственная политика по университетскому вопросу.

При Лорис-Меликове сразу открылось много новых газет, среди которых выделялись либеральный, с явными конституционными тенденциями «Порядок» М. М. Стасюлевича, «Страна» Я. П. Полонского, «Земство» В. Ю. Скалона⁹⁴ и А. И. Кошелева и славянофильская «Русь» И. С. Аксакова.

В числе толстых журналов в это время возникла «Русская мысль» под редакцией С. А. Юрьева, человека близкого по своим взглядам к славянофилам.

Важной заслугой «бархатного диктатора» Лорис-Меликова считается устранение с постов наиболее одиозных фигур царской администрации. Д. А. Толстого сменил в должности министра народного просвещения А. А. Сабуров, имевший репутацию либерала, а на посту обер-прокурора синода — К. П. Победоносцев.

Надо отдать должное, при участии главного начальника Верховной распорядительной комиссии была дарована жизнь осужденным, приговоренным к смерти, и смягчены несколькими степенями наказания всем прочим. Также смягчены все приговоры военных судов по политическим делам в Киеве, Харькове и Одессе, и ни один из преступников, осужденных на смерть, не казнен.

Граф вполне оправдал высокое доверие монарха, призвавшего его в самую тяжелую для России годину на трудный пост начальника Верховной распорядительной комиссии. Он внес мир и спокойствие в общество, светлый и согревающий луч в мрачную пучину действительности. Блеснула надежда на лучшее будущее. Это была пора «новых веяний»...

Тайный брак царя с Екатериной Долгорукой

Ранним утром 22 мая (3 июня) 1880 г. в Зимнем дворце, после длительной болезни легких, на 56-м году жизни тихо скончалась императрица Мария Александровна. «Никто не был при ней в самый момент смерти», — отметил Д. А. Милютин, — неотлучная ее камер-фрау Макушина, войдя в спальню в девятом часу утра, нашла уже бездыханный труп. Можно полагать, что больная кончила жизнь спокойно, без агонии, как бы заснула»⁹⁵. Узнав о кончине императрицы, Александр II экстренным поездом прибыл в Петербург из Царского Села. Четыре дня спустя останки усопшей были торжественно перенесены в Петропавловский собор в пасмурный день, при сильнейшей буре на Неве, а 28 мая совершено отпевание и погребение⁹⁶.

Большинство из тех, кто видел царя в это время, были поражены его болезненным видом: он стал совершенно седым, на лице появилось выражение постоянной усталости, в глазах отражалась беспредельная грусть и безнадежность. Астма его значительно усилилась и причиняла ему большие страдания. Единственным утешением ему были княгиня Екатерина Михайловна Долгорукая и трое их детей.

В день окончания Петровского поста, 6 (18) июля в 3 часа дня в Большом царскосельском дворце состоялась церемония венчания Александра II с княжной Долгорукой, с которой он был близок в течение 14 лет. Император в голубом гусарском мундире и княжна в скромном светлом выходном платье длинными коридорами прошли в маленькую залу с окнами на пустынный двор, где все было приготовлено для ритуала бракосочетания. Кроме протоиерея Никольского, протодьякона и дьячка на обряде венчания присутствовали министр двора граф Адлерберг, генерал-адъютанты Баранов и Рылеев, а также доверенная княжны госпожа Ш. По окончании службы царь с молодой супругой и двумя старшими детьми — Георгием и Ольгой совершили прогулку в коляске по тенистой дороге, соединяющей Царскосельский парк с Павловском. В тот же вечер император подписал следующий указ:

Указ Правительствующему сенату

Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом нашим детям: сыну нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии, мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов империи и ст. 147 Учреждения императорской фамилии

Александр

Царское Село, 6 июля 1880 года⁹⁷.

Данным указом Александр II признавал свое отцовство и создавал своим детям от Екатерины Михайловны законное положение⁹⁸.

Возможно, как отмечает Вс. Николаев, более всего удручало императора отношение к Долгорукой его братьев и сыновей, а еще более — их жен. Те были возмущены, что Александр Николаевич даже не счел необходимым соблюсти год траура по своей первой жене, императрице Марии Александровне, о которой по всей России служили традиционные панихиды, об упокоении ее души молилась вся православная Русь.

Довольно правдиво описывает отношения между императором, его тридцатичетырехлетней морганатической женой и родственниками царя родной племянник самодержца, сын его брата великий князь Александр Михайлович⁹⁹, крестный царя, которому тогда шел пятнадцатый год. На первом ужине после заключения морганатического брака Александр II захотел представить супругу своей семье. «Когда государь, — вспоминает Александр Михайлович, — вошел в столовую, где уже собралась вся семья, ведя под руку свою молодую супругу, все встали, а великие княжны присели в традиционном реверансе, но отведя глаза в сторону... Княгиня Юрьевская элегантно ответила реверансом и села на место императрицы Марии Александровны! По любопытству я внимательно наблюдал за ней и ни на минуту не отвел глаз. Мне нравилось грустное выражение ее прекрасного лица, и я любовался великолепным блеском ее роскошных светло-золотистых волос. Она была явно очень взволнована. Часто она поворачивалась к императору и слегка пожимала его руку. Она, возможно, привлекла бы мужчин, если бы за ними пристально не наблюдали их жены. Ее усилия присоединиться к общему разговору встретили лишь вежливое молчание. Мне было жалко ее, и я просто не мог понять, почему ее подвергали остракизму за то, что любила она красивого, доброго и приветливого человека, который случайно был императором России...»

«К концу ужина, — продолжает Александр Михайлович, — трое его детей были приведены их гувернанткой в столовую. Старшему мальчику Георгию было восемь лет. Он вскарабкался на колени к императору и начал играть с его бакенбардами. «Скажи мне, Того, как твое имя и фамилия?» — спросил Александр. «Я князь Георгий Александрович Юрьевский», — ответил мальчик. «Хорошо, мы все очень рады с вами познакомиться, князь Юрьевский. Скажите, князь, хотели ли бы вы стать великим князем?» «Пожалуйста, Саша, не надо...» — нервно перебила княгиня...

Когда мы возвращались домой, — заканчивает Александр Михайлович свой рассказ, — моя мать сказала отцу: «Мне неважно, что ты думаешь или делаешь, я никогда не признаю эту наглую авантюристку. Я ненавижу ее. Она просто заслуживает презрения... Можно ли было себе представить, что она назовет твоего брата «Сашей» в присутствии всех членов императорской фамилии?..»¹⁰⁰.

Неприязнь членов династии Романовых к княгине Юрьевской подтверждается также письмом великой княгини Марьи Павловны¹⁰¹, жены младшего сына императора великого князя Владимира Александровича Гессенскому принцу Александру, брату покойной императрицы. «...Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, — пишет Мария Павловна, — была представлена нам как член семьи с ее тремя детьми, и это так грустно, что я просто не могу найти слова, чтобы выразить мое огорчение. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты... И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна и нет у нее ни такта, ни ума, вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего»¹⁰².

Процитированные здесь свидетельства ближайших родственников императора не оставляют сомнений в драматизме личной жизни Александра II, вина которого была в том, что он любил женщину, всецело разделившую его судьбу, женился на ней церковным браком и узаконил своих детей от нее. Сам Александр считал «вступление в этот брак долгом совести и чести»¹⁰³.

Большинство великих князей также имели любовниц и «вторые семьи», кроме официальных, — но они лицемерно умалчивали об этих своих связях ради общественного мнения, боясь повредить своему престижу и положению. Александр же, узаконив свою любовь с княжной Долгорукой, нанес весьма серьезный удар по своей репутации в семейном кругу. Несомненно, он глубоко переживал всю эту конфликтную ситуацию.

Эти обстоятельства, не меньше чем внутриполитические неурядицы России, тяжко угнетали этого гуманного и честного человека. Несмотря на свое мужество и присущий ему фатализм, «всемогущий» император постоянно сознавал, что его жизнь подвергается ежедневной опасности. Под влиянием этих предчувствий он еще в 1876 г. (8 сентября) в Ливадии составил подробное духовное завещание, в котором не забыл никого из своего многочисленного семейства и своих приближенных¹⁰⁴. В 1880 г. (11 сентября) снова в Ливадии он возвращается к завещанию, где определяет материальное обеспечение своей молодой супруги Е. М. Долгорукой и их детей в сумме более 3 млн. рублей. К завещательному распоряжению он присоединил письмо на имя наследника, датированное 9 ноября 1880 г.¹⁰⁵

«Конституция» Лорис-Меликова

Верховная распорядительная комиссия просуществовала всего шесть месяцев и была ликвидирована указом 6 августа 1880 г.¹⁰⁶

Последовала некоторая реорганизация центральных государственных органов: упразднялось ненавистное III Отделение собственной его величества канцелярии с передачей его дел Министерству внутренних дел. Министром внутренних дел и шефом жандармов назначается граф М. Т. Лорис-Меликов, удостоенный получить 30 августа того же года всемилостивейший рескрипт и самый высокий знак отличия — орден Андрея Первозванного. Александр II писал графу:

«Прискорбные события последних лет, выразившиеся целым рядом злодейских покушений, вынудили меня учредить, под главным Вашим начальством, верховную распорядительную комиссию и облечь Вас чрезвычайными полномочиями для борьбы с преступною пропагандою, пытавшеюся путем насилия поколебать спокойствие дорогого нам отечества...

Последствия вполне оправдали мои ожидания. Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным мною путем к умиротворению и спокойствию общества, взволнованного дерзостью злоумышленников, Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезвычайных мер, и ныне Россия может спокойно вступить на путь мирного развития»¹⁰⁷. К сожалению, дальнейший ход событий не оправдал этих надежд.

Государственная работа на Руси — бремя крайне тяжелое, потому что принимающий его несет ответ не только за дело своих рук, но и за многих своих предшественников. Лорис-Меликов принял портфель министра внутренних дел именно при таких неблагоприятных условиях и в короткое время своего служения на этом посту не успел, конечно, изменить их существенно.

Хотя народовольцы время от времени напоминали о себе подпольными изданиями и хотя Лорис-Меликов знал, что главные деятели этой организации, названные арестованным в 1879 г. Г. Д. Гольденбергом за убийство в Харькове князя Д. Н. Кропоткина, еще на свободе, однако, обманутый временным прекращением террористических актов, он стал думать, что этот враг почти уничтожен или, по крайней мере, сильно ослаблен, не подозревая насколько глубоко эта организация пустила корни. Успокаивая и смягчая нетерпение более горячих либералов в личных беседах и переговорах, широко им практиковавшихся, Лорис-Меликов предпринял в то же время сенаторские ревизии в разных губерниях Российской империи.

Сенаторские ревизии имели вообще хорошие последствия, но в целом они как административные ревизии были недостаточны тогда, когда радикально изменившийся социальный и экономический строй требовал полного переустройства форм местного быта.

При назначении Лорис-Меликова министром внутренних дел вся иностранная печать возликовала и предсказывала «новую», «счастливую» и «спокойную» эру всей России... безопасность... и очищение страны от «революционно-социалистической-анархической филоксеры!»¹⁰⁸. Многие ожидали, что он займется столь необходимым преобразованием губернской администрации, поможет вызвать к жизни земские элементы, свяжет в одно целое разрозненные земские силы и даст волости и уезду ту самостоятельную и разумную жизнь, которая послужила бы краеугольным камнем развития народного благосостояния и залогом будущей правильной связи народной массы с царем-самодержцем.

Печать после первого знакомства с графом Лорис-Меликовым ожидала для себя широкой будущности и значительной свободы. Литературные кружки всех оттенков чувствовали себя как бы поощренными. Образовался комитет для пересмотра положения о печати¹⁰⁹. Но мало-помалу все вернулось к прежнему, неопределенному и туманному положению дел.

28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил царю свою программу¹¹⁰. В первой ее части предлагались: расширение прав земств и печати, частичная децентрализация административного управления, определенные финансовые и экономические меры, в том числе завершение крестьянской реформы и понижение крестьянских платежей. Разработку этих мероприятий предполагалось осуществить во временных подготовительных комиссиях, учрежденных в Петербурге, с широким участием в них представителей от земств и городских дум.

Подготовленные материалы должны были поступить в Общую комиссию, а затем в Государственный совет, куда также включались выборные от губерний. Эта программа получила наименование «конституции Лорис-Меликова». Проект ее обсуждался в Особом совещании и в основном был одобрен. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил журнал Особого совещания¹¹¹. В конце февраля на основе его был подготовлен проект правительственного сообщения.

Утром 1 марта 1881 г. Александр II одобрил проект правительственного сообщения о созыве представителей земств и передал его Валуеву. На 4 марта было назначено слушание этого вопроса в Совете министров¹¹². Однако смертельное ранение Александра II изменило ход дальнейших событий, прервало реформаторскую деятельность царя.

Цареубийство 1 марта 1881 г.

В воскресенье 1 марта 1881 г. по заведенной еще со времен Павла I давней традиции император присутствовал на разводе караулов. В третьем часу дня Александр II выехал в карете в сопровождении обычного конвоя из Михайловского дворца по Инженерной улице. Выехав на набережную Екатерининского канала, карета повернула к Театральному мосту.

Примерно в 100 метрах от угла Инженерной улицы, в 14 часов 15 минут под каретой раздался страшный взрыв. Два казака и мальчуган, тащивший салазки, лежали на земле. Александр II, оставшийся целым и невредимым, подошел к раненым, затем направился к задержанному преступнику Рысакову¹¹³, назвавшемуся мещанином Глазовым. Один из офицеров в сбежавшейся толпе, не узнав сразу царя, спросил: «Что с государем?» На что тот, оглянувшись и не доходя шагов десяти до Рысакова, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот...», указывая при этом на лежавшего около кареты раненого казака и кричавшего от боли раненого мальчика. Услышав слова царя, Рысаков, злорадно ухмыльнувшись, крикнул: «Еще слава ли Богу?» Как только Александр II сделал несколько шагов в направлении к экипажу, Гриневицкий¹¹⁴ (как это стало известно позже) бросил бомбу к самым ногам монарха. Раздался второй оглушительный взрыв. Когда дым рассеялся, пораженным взорам присутствующих открылось ужасающее зрелище. В числе поверженных и раненых взрывом находился и государь. Прислонившись спиною к решетке канала, упершись руками в панель, без шинели и без фуражки полусидел Александр II, окровавленный и тяжело дышавший. Ноги его были раздроблены, кровь ручьем струилась с них, мышцы висели кусками, лицо было окровавлено. Доставленный в Зимний дворец, Александр II скончался в 15 часов 35 минут. Кроме царя, во время взрыва пострадало 20 человек, из которых 3 человека скончались, в том числе и Гриневицкий. Печальная церемония погребения Александра II последовала 15 марта.

После состоявшегося суда, 3 апреля на Семеновском плацу были казнены пять цареубийц: Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Николай Рысаков и Тимофей Михайлов¹¹⁵.

Это была последняя в России публичная смертная казнь.

Краткие выводы

Убийство Александра II как громом поразило всю Россию. Оно показало полную несостоятельность народовольческой тактики и ее программных установок.

Во имя чего было совершено это убийство, как и многие другие террористические акты? Чего добивались народовольцы? Что могли предложить разумного эти в большинстве своем фанатично настроенные люди?

Прежде всего они рассчитывали на общественный резонанс, на поддержку народа, надеясь, что крестьянство, пробужденное взрывами на Екатерининском канале, возьмется за топоры. Однако среди крестьян распространились слухи, что царя-батюшку убили помещики, мстя ему за намерение дать мужикам землю. Не смогли увлечь за собой террористы и рабочих, среди которых они имели ничтожное влияние. Таким образом, народ не поддержал народовольцев, а осудил их.

Видный общественный деятель и публицист И. С. Аксаков под живым впечатлением цареубийства 1 марта произнес в торжественном собрании славянского благотворительного общества в Петербурге свою знаменитую речь, в которой выразил чувства, переживаемые народом: «И скорбь, и горе, и стыд — вот что ощущает теперь русское сердце».

На русских революционеров-демократов Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Огарева, а также идеологов народничества Бакунина, Лаврова, Михайловского, Ткачева¹¹⁶ и других в большей или меньшей степени возлагается историческая ответственность за размах политического насилия, поразившего страну на многие десятилетия.

Общественное движение в пореформенной России, к сожалению, стало процессом непрерывной деградации в сторону революционного насилия, экстремизма и террора.

Ряд исследователей считают, что важными факторами, приведшими революционеров к «мартовской трагедии», являются: незавершенность реформ в России¹¹⁷, разочарование в готовности народных масс к восстанию, пассивность большей части общества, желание отомстить за преследования со стороны правительства и, наконец, переоценка реального значения императора во властных структурах¹¹⁸ и в объективном развитии государства.

Попытка народовольцев ускорить, подтолкнуть ход исторического процесса, направить его по желаемому руслу с помощью террора потерпела полный крах уже к 1883 г. В террористической борьбе народовольцы растратили свои лучшие силы и обескровили организацию. По подсчетам историков, после 1 марта 1881 г. было проведено 82 народовольческих процесса.

Теракты сопровождались нередко гибелью совершенно невинных людей, что еще более делало их зловещими, антигуманными и единодушно осуждаемыми обществом.

Сколь бы цветисты и радикальны ни были революционные программы, они должны всецело подчиняться общечеловеческим нравственным законам. Испокон веков известно правило: чего себе не желаешь, того не делай другому.

Революционные экстремисты затормозили демократическое развитие России. Многие государственные деятели, писатели и ученые отмечали, что Александр II был убит в то время, когда в России готовились новые преобразования, во многом отвечавшие общечеловеческому прогрессу и вековым требованиям просвещенного общества. Не исключено, что ряд демократических свобод, полученных народами России только в октябре 1905 г., мог бы увидеть свет на четверть века раньше.

По-видимому, не случайно английский историк Р. Хингли заявил о своем стремлении снять революционеров с того пьедестала, на который их «незаслуженно» водрузили советские и некоторые несоветские историки¹¹⁹.

Именно в народническую эпоху русские революционеры разделились на «демократов» и «якобинцев». И если первые предвосхитили эсеров, меньшевиков и иных врагов пролетарской диктатуры, то вторые имели своими наследниками большевиков-ленинцев, презиравших демократические методы в революционной практике¹²⁰.

Идейные истоки, организационные принципы, тактика и стратегия отечественного большевизма во многом являются продолжением русской революционной демократии, народовольства и лавризма, бланкизма и нечаевщины.

И все же нельзя не отметить, что среди народовольцев было немало людей, выдающихся своими способностями и характерами. Они обрекали себя на жертву не ради личного счастья, а ради возвышенной идеи свободы, равенства и братства. Как показало время, улучшить, преобразовать мир, сделать людей счастливыми с помощью террора невозможно. Искреннее заблуждение революционеров дорого стоило России. Зло может породить только зло.

Весьма убедительно это подтвердила история нашего советского государства.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ