Сам того не подозревая, император Александр III положил начало их роману.
…Предстоял выпускной вечер балетной школы, на который государь отправился со всем своим семейством. Были показаны отрывки из балетов и опер. Императору особенно понравилась пастораль из второго акта «Пиковой дамы» Чайковского, когда на платформе с колесиками появились пастушки в пудреных париках, изображавшие саксонские фарфоровые статуэтки в стиле Людовика XV. Они спрыгнули на сцену и начали танцевать, пока хор пел из Державина:
Мой миленький дружок,
Любезный пастушок…
– Кто это? – гулким басом вопросил царь, указывая толстым пальцем на юную танцовщицу.
– Матильда Кшесинская, ваше величество, – тотчас ответствовал директор императорских театров Всеволожский.
После окончания вечера царская семья вышла в широкий коридор, соединявший школьный театр с репетиционной залой.
Впереди, возвышаясь над остальными, выступал сам Александр III под руку с улыбающейся миниатюрной императрицей Марией Федоровной. За ними шел наследник и четыре брата государя: великий князь Владимир Александрович с Марией Павловной, великий князь Алексей Александрович в мундире адмирала Российского флота, великий князь Сергей Александрович с красавицей женой Елизаветой Федоровной и великий князь Павел Александрович с молодой супругой Александрой Георгиевной, ожидавшей первенца. Шествие замыкали фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич и его четыре сына.
В репетиционной зале уже собрались юные выпускницы в своих пачках.[168] Едва переступив порог залы, царь сказал своим могучим голосом:
– Где Кшесинская?
Учителя и классные дамы, уже готовившиеся представить лучших воспитанниц – Рыхлякову и Скорсюк, растерялись и не знали, как быть. Опомнившись, они подвели к императору пастушку. Кшесинская сделала государю книксен. Тут царь простер к ней руку и молвил:
– Будь славой и украшением русского балета!
Кшесинская присела вновь и поцеловала у государя руку. Затем императору представили всех по очереди воспитанниц, и собравшиеся прошли в столовую для девочек, где был накрыт ужин на трех столах, расставленных покоем.
Как только юные балерины вошли в залу, император спросил у Кшесинской:
– Где ты сидишь?
– У меня нет постоянного места, ваше величество, – ответила девушка. – Я приходящая воспитанница.
Государь сел за один из длинных столов; справа от него поместилась пансионерка, которая должна была прочесть перед ужином молитву. Другая пансионерка собиралась было сесть слева от него, но царь мягко отстранил ее и сказал Кшесинской:
– Сядь подле меня.
Затем он повернулся к цесаревичу, приказав, чтобы тот занял соседнее с Кшесинской место, и добавил, улыбнувшись:
– Берегитесь! Поменьше флирта!
Увы, он не предполагал, чем все обернется!
А пока за столом шел невинный разговор двух молодых людей.
У каждого прибора стояла простая белая кружка. Цесаревич секунду рассматривал свою, потом спросил:
– Наверное, вы не пьете дома из таких кружек?
Этот прозаический, ничего не значащий вопрос Кшесинская не могла забыть до конца своих дней. Газельи глаза наследника, его доброе, нежное выражение лица покорили ее. Она чувствовала себя точно в прекрасном сне.
Посидев рядом с Кшесинской, император поднялся и пересел за другой стол. Его место по очереди заняли великий князь Михаил Николаевич и прочие старшие члены императорской фамилии. А цесаревич весь вечер посвятил юной Матильде. Расставаясь, они уже по-новому смотрели друг на друга. В их сердцах расцвело по-весеннему влекущее чувство.
Вернувшись в Аничков дворец, наследник записал в дневнике:
«23 марта 1890 года… Мы посетили спектакль театральной школы. Смотрели короткую пьесу и балет. Прелестно. Ужин с воспитанницами».
Если он не мог доверить дневнику все, что чувствовал, то Кшесинская не скрывала от родителей переполнявшего ее счастья. Из-за сильнейшего возбуждения она всю ночь не могла сомкнуть глаз.
На следующее утро Матильда отправилась в школу. У нее с сестрой была колясочка, которую везли два пони, прозванные феи Корабосс, потому что упряжка напоминала коляску феи Корабосс из балета «Спящая красавица». Проезжая по улицам в этом экипаже, она была уверена, что все только и смотрят на нее, что она знаменита, что всем известно, как она счастлива.
Начались случайные и неслучайные встречи.
Через два дня Кшесинская с сестрой ехала по Большой Морской улице, и у Дворцовой площади их обогнал в своем экипаже цесаревич. Он узнал Матильду, обернулся и подарил ей долгий взгляд. А затем, гуляя по Невскому, она как-то проходила мимо Аничкова дворца и увидела наследника и его сестру Ксению. Словно маленькие дети, оставленные взаперти взрослыми, они разглядывали прохожих из-за высокой каменной балюстрады, окружавшей дворец и сад. Юное сердце Матильды не требовало большего…
Когда она поступила в императорскую балетную труппу, то мечтала только об одном – увидеть цесаревича во время представления, а может быть, даже встретиться с ним. Ведь по принятому обычаю император, сопровождаемый великим князем, поднимался на сцену в антракте перед большим дивертисментом и беседовал с актерами.
Ее мечта скоро сбылась. И в первый день появления в театре царской фамилии, и во время каждого спектакля наследник приходил за кулисы и разговаривал с Матильдой. Чувство, вспыхнувшее при первой встрече, затопило ее сердце. И когда однажды цесаревич сказал, что отправляется по настоянию отца в кругосветное путешествие, она уже знала, что любит его.
Близкий знакомый Матильды красавец гусар Евгений Волков, входивший в свиту наследника, передал балерине его просьбу встретиться с нею перед отъездом. Но тогда еще Ники опасался появляться в доме ее родителей, а устроить свидание где-нибудь на стороне оказалось сложно и даже опасно. Кшесинская даже не могла послать ему свою фотографию: единственная карточка казалась ей ужасной, и она не хотела показывать ее Кокр. Так Матильда про себя называла теперь цесаревича.
Когда наследник вернулся в Петербург, Кшесинская, чтобы встретить его, каждый день выезжала на набережную, зная, что и он ездит в то же время. То были встречи на расстоянии – обмен взглядами, многозначительные улыбки. Но она не могла от этого отказаться, даже получив препротивный нарыв на веке, за которым вскоре последовал другой, на ноге. Матильда стоически продолжала свои выезды, пока здоровье ее не ухудшилось настолько, что ей пришлось оставаться дома.
Она скучала у себя в спальне, одна, с завязанным глазом, когда вдруг услышала, что позвонили у входной двери. Горничная доложила, что Матильду желает видеть гусарский офицер Евгений Волков. Она попросила провести его в гостиную и вдруг увидела, что вошел не Волков, а цесаревич.
Кшесинская не могла поверить своим глазам или, вернее, глазу и была без памяти от счастья. Они впервые были одни и могли свободно поболтать! Как она мечтала о подобной встрече!..
На следующее утро Матильда получила от наследника записку:
«Я надеюсь, что Вашему глазочку и ножке стало лучше. Я плаваю в блаженстве после нашей встречи! Как только будет можно, приду опять.
Потом цесаревич часто писал ей, рассыпая в своих письмах любовные намеки вроде цитаты из арии Германа в «Пиковой даме»: «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой!» В другом письме он упомянул о любви Андрия к панночке в гоголевском «Тарасе Бульбе». О любви, которая заставила забыть все, даже отца и родину. Тогда Матильда не поняла скрытого смысла его слов: «Подумай о Тарасе Бульбе и о том, что сделал Андрий ради его любви к юной полячке».
Царевич стал почасту навещать Кшесинскую, всегда вечером и обыкновенно с Михайловичами, как они называли между собой Георгия, Александра и Сергея, сыновей великого князя Михаила Николаевича. В этих вечерах для Матильды таилась очаровательная интимность. Михайловичи пели грузинские песни, которым выучились на Кавказе, где их отец был наместником более двадцати лет. К ним часто присоединялась ее сестра. Так как они находились в доме родителей, Матильда не могла предложить гостям ужин, но иногда исхитрялась угощать их шампанским.
Однажды после шампанского цесаревич взялся изобразить ее танец Красной Шапочки из «Спящей красавицы». Он взял корзиночку, повязал волосы платочком и посреди погруженной в полумрак гостиной исполнил и роль Красной Шапочки, и роль Волка. А в другой раз горничная объявила о приходе петербургского полицеймейстера. Император узнал, что его сын вышел из Аничкова дворца, и полицеймейстер счел своим долгом незамедлительно предупредить об этом цесаревича.
Если император своим крутым характером и походил на Тараса Бульбу, то было ли у наследника хоть что-то от самоотверженной любви к панночке Андрия? Вряд ли. А вот Матильда с ее тонким польским умом и коварством в характере в самом деле напоминала панночку. Она уже открыто говорила повсюду о своих отношениях с цесаревичем и даже утверждала, будто бы он упросил царя разрешить ему два года не жениться. Но мог ли великий князь решиться на столь отважный шаг? Зная его слабохарактерность и панический страх перед отцом, близкие ко двору лица полагали, что он просто обманывал свою Малю.
Эти люди вообще сомневались, способен ли цесаревич на подлинно глубокое чувство. Сперва пламенно влюбился в сестру Вильгельма II принцессу Маргариту, потом увлекся Алисой Гессенской, далее публично заявлял, что-де нет лучше в мире женщин, чем японки. А теперь вот написал Кшесинской, когда говел на Великий пост, что от нее без ума, но скоро оскоромится и вот тогда они «заживут генералами». И Матильда тотчас же сделала так, чтобы содержание записки стало известно великосветским сплетникам. Балерина, конечно, прекрасно понимала, что не может стать его женой, но горда была уже своим положением особы pour le bones grâces.