Во время наступления Александр завоевал симпатии ка-рийцев, так как поддержал их царицу Аду, притесняемую Оронтопатом. Когда он затем подошел к Галикарнасу, защитники не рискнули на открытое сражение, положившись на прочность городских стен. Царь снова ввел в дело все свои осадные машины и дальнобойные орудия. На этот раз осада была не столь удачной[101]. Мемнон и афинянин Эфиальт не только оборонялись, но и предпринимали отчаянные контратаки и вылазки, они подожгли часть передвижных башен македонян, применяя новейшие методы ведения войны. Однако после продолжительной борьбы македонянам все-таки удалось разрушить стены и башни настолько, что можно было штурмовать город. Александр медлил, ожидая, что противник сдастся. Мемнон поджег дома, освободив пространство вокруг города вплоть до господствующей над гаванью неприступной крепости. Остальные войска он отвел на занимающий удобное стратегическое положение остров Кос. Окрестности города Галикарнаса стали местом затяжных сражений. Тогда Александр не из политических, а из военных соображений принял решение разрушить оставшиеся городские постройки.
Все это привело к тому, что персы, уступавшие противнику в открытом бою, лишились возможности укрываться в городах. Теперь у них не было никакой возможности противостоять Александру на суше. Это понимал и Мемнон. Поэтому он покинул материк, приготовившись вести войну на море и на островах.
Александр тем временем предпринял блестящий обходный маневр, предвосхитив действия противника. После захвата Милета он отпустил свой флот, оставив лишь несколько кораблей для транспортных целей[102]. Отнюдь не случайно среди них оказались афинские корабли. Афины отказали осажденному Милету в его просьбе о помощи, но их отношение к Великому царю было лояльным. Они позволили персидскому флоту использовать Самос как базу снабжения. Поэтому Александр счел целесообразным задержать аттические корабли в качестве заложников, дабы предотвратить возможную измену города.
Отказавшись от флота, Александр тем самым отказался и от дальнейших связей с Эгеидой по морю. Это было вызвано вовсе не исключительным пристрастием македонян к войне на суше, так как Александр довольно хорошо умел пользоваться своей властью и на море. Однако он понимал, что содержание флота обходилось недешево. Кроме того, Александр вынужден был признать, что на море он еще отставал от своего противника. Парменион, который при всем своем жизненном опыте был главным образом теоретиком, призывал царя до того, как распустить флот, еще раз бросить его против врага. Ведь терять на море было нечего. Но Александр отклонил этот совет. Он понимал, что поражение на море могло разжечь тлеющий жар эллинского национализма в большей степени, чем просто роспуск флота. Конечно, положение Антипатра в Македонии, а тем самым и в Элладе стало довольно сложным. Все острова Эгейского моря оказались по существу в руках персов, в то время как Мемнон имел теперь свободный тыл и мог спокойно заняться Грецией.
Александр решился на грандиозный шаг: завоевать Малоазиатское и Левантийское побережья и тем самым отрезать вражеский флот от материальных источников. В результате своего рода континентальной блокады он надеялся привести флот врага к окончательному поражению. Таким образом, предстояло состязание, причем каждая из противных сторон боролась за свою опорную базу. Удастся ли Александру, опередив персов, перерезать их жизненную артерию? Или же Мемнон успеет, захватив Элладу, напасть оттуда на македонян? Это была игра ва-банк обеих сторон!
Так как Александр предоставил Мемнону необычайно сильную позицию в Эгеиде, ему в первую очередь нужно было думать об укреплении Западной Малой Азии. Мы уже знаем, как он справился с греческими городами. Теперь несколько слов о завоеванных им азиатских провинциях. Уже в первой из них Александр показал свое намерение поддерживать и расширять персидскую политическую организацию. В Геллеспонтской Фригии он назначил наместником Каласа, сохранив там прежнее управление, прежние границы и прежнюю финансовую организацию. Он даже оставил для нового наместника персидский титул «сатрап».
В Лидии Александр назначил сатрапом брата Пармениона Асандра, значительно сузив, однако, его компетенцию, отняв у него управление финансами и превратив акрополь в Сардах в крепость. Упоминаемое в источниках провозглашение свободы лидийцам не означало выхода из сатрапии, скорее всего это относилось к созданию крупных земельных владений и к сохранению общественного самоуправления. Вместе с тем он оживил древнее лидийское право. Александр и здесь стремился прослыть освободителем от персидского ига. Его план возвести новый храм Зевса в акрополе в Сардах одновременно должен был служить признанием культуры эллинов, которая существовала в Лидии уже несколько веков. Персидского вельможу Мифрена, сдавшего ему крепость Сарды, Александр окружил почестями и взял к себе в качестве советника. Пусть мир увидит, как царь вознаграждает лояльность!
Правительницей Карии была назначена царица Ада: в ее лице соединились государственная должность и династическое достоинство, как издавна было принято в этой провинции. Учитывая здешние основанные на материнском праве обычаи, Александр захотел даже, чтобы Ада его усыновила. После ее смерти в качестве наследника он становился законным правителем страны, а сатрапом мог стать один из его сподвижников. Таким образом, Александр впервые объединил местные традиции и государственное право. Это было совершено без труда, так как царский род в Карии уже давно считался эллинизированным.
Таким образом, Александр не считал Малую Азию македонским владением. Вновь завоеванные территории становились провинциями не его родины, а его личными провинциями. Для азиатов он, правда, был господином, но при этом не как македонский царь, а как полководец-победитель, наследующий власть в стране побежденных.
Вот и все, что можно сказать о провинциях. Пока шли бои за Галикарнас, наступила осень. Александр выслал Пармениона с обозами и войском в Великую Фригию. Воинов-молодоженов и военачальников он отправил домой провести зиму у родственников — поступок, снискавший ему благодарность и симпатии. Сам же, отказавшись от зимнего отдыха, отправился завоевывать Ликию и Памфилию, чтобы таким образом лишить Мемнона его базы на юге Малой Азии, прежде всего портов Фаселиды и Аспенда. В Карии он оставил войска для защиты от Мемнона. Царь затребовал новые пополнения из Македонии и вербовал наемников в Греции, так как его войска значительно уменьшились за счет гарнизонов, оставляемых в завоеванных городах.
Еще Филипп нарушил существовавшие традиции, совершая военные походы зимой. Прежде всего зимою легче было покорить горные племена, так как снег преграждал им отступление в горы. Так что в том, что Александр решил выступить с войсками зимой, не было ничего нового. Он хотел завоевать Ликию и Памфилию, воспользовавшись тем, что плохая погода мешала противнику оказать поддержку с моря. Лето следующего года он намеревался использовать для захвата у неприятельского флота последней, южной базы в Киликии и Финикии.
Маршрут проходил в основном вдоль побережья, в области мягкого, бесснежного климата Средиземного моря. Лишь однажды была совершена вылазка в более суровые горные области Внутренней Ликии. Серьезное сопротивление встречали изредка, и то не столько ради защиты власти персов, сколько во имя собственной свободы. В отличие от Мемнона, в руках которого находился лишь стратегически важный Кавн в Карии, Александр захватил все гавани в Ликии и Памфилии, местечко Патару, греческую колонию Фаселиду и персидскую военную гавань Аспенд. Таким образом, враг был лишен главных портов, через которые шла торговля между Киликией и Эгеидой.
Те, кто рассчитывал на двустороннее соглашение о мире с царем, были разочарованы: Александр требовал безоговорочной капитуляции от всех, в том числе и от греков. Только после этого он проявлял великодушие, насколько он мог себе это позволить при полном отсутствии денег. В принципе царь любил людей, но только до тех пор, пока они ему повиновались. Однако отсутствие денег заставляло его быть милостивым в первую очередь к тем, кто преподносил ему больше золотых венков и платил более значительную контрибуцию. Об этом многое могли бы порассказать купцы из Аспенда.
Царь соединил Ликию и Карию в одну сатрапию и отдал ее своему другу Неарху[103]. Это была поистине незавидная должность: и потому, что по соседству находилось войско Мемнона, и потому, что здесь отсутствовала традиция подчинения сатрапам. Ведь при персах обе провинции присоединились к Персидскому государству на добровольных началах и пользовались самоуправлением.
В армии царило приподнятое настроение. Глазам воинов открывались живописные пейзажи. Правда, население страны встретило их без всякого восторга, но македонян вполне устраивала сложившаяся здесь своеобразная обстановка. Было достаточно еды и вина, а с жителями греческих колоний все еще сохранялись добрые отношения. Примечательным нам представляется в этом плане маленький эпизод.
Несколько лет назад Аристотель познакомил царя с поэтом и драматургом Теодектом. Фаселида была родным городом к тому времени уже умершего поэта. Здесь находилась его статуя. Однажды вечером Александр со своими собутыльниками отправились к статуе. Вспоминая веселого друга, надевавшего во время пирушек венки на голову, они украсили его мраморную статую венками со своего праздника. Этот непримечательный эпизод показывает, как беззаботен и весел был Александр в свои двадцать три года.
«Золотая молодежь» восторженно воспринимала успехи царя. Все это способствовало тому, что «любимца богов» окружал своеобразный ореол. Сподвижники считали Александра отмеченным божественной рукой, и царь с удовольствием внимал всему этому. Его близкие друзья, прежде всего Аристандр, которого считали лучшим прорицателем, отмечал чудесны