Возможно, очень рано из племени магов выделяется особое сословие в качестве прорицателей, ясновидцев и исполнителей ритуала жертвоприношений. Хотя в некоторых исследованиях априори (без каких-либо оснований) считают, что «маги были проповедниками зороастрийского вероучения и хранителями древних традиций, священных книг Авесты» [Алиев, 1898. С. 16–18], на самом деле мидийские маги не принимали участия в процессе формирования Авесты и зороастрийской религии. В Авесте нет слова «маг» [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 93], а зороастрийское понятие «жрец» выражено не понятием «маг», а словами «заотар, хаванана, фрабэрэтар, атраван» [Benveniste, 1969. Р. 281–282]. В Бисутунской надписи говорится о том, что Дарий восстановил святилища, разрушенные Гауматой [Литература Древнего Востока, С. 41–44], что, безусловно, означает, что последний разрушал лишь персидские святилища, чуждые мидийскому сознанию, и свидетельствует о серьезных различиях в религиозных традициях зороастрийских персов и мидян.
С нашей точки зрения, традиция жреческого понятия «маг», имеющего сугубо мидийское происхождение, трансформация его мировоззренческой и этнической сущности делится по крайней мере на четыре периода.
Первый период, который охватывает древнейшие времена, включая период Мидийской империи, можно признать периодом существования понятия «маг» в исключительно мидийском значении понятия «жрец» и этнос.
Во втором периоде, который охватывает историю Ахеменидской империи от Кира Великого до Дария I, когда еще в некоторой степени сохранялся паритет между мидянами и персами, персы эволюционным путем начинают приобщаться к мировоззренческим традициям мидийских магов и продолжают оставаться под сильным влиянием учения мидийских магов [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 117].
Третий период охватывает время от начала репрессий Дария I против магов и до Дария III, когда произошел распад империи. Сразу после подавления антиперсидского мятежа мага Гауматы «персы выхватили свои кинжалы и бросились убивать всех магов, каких только можно было найти; и если бы не наступила ночь, то ни одного мага не осталось бы в живых. Этот день персы считают величайшим праздничным днем и справляют его весьма торжественно. А зовется этот праздник “избиение магов”. Ни одному магу нельзя в то время показаться на улице, и все они сидят дома» [Hdt., III, 79].
Это сообщение Геродота дает основание судить о том, что при этих условиях мидийские маги никак не могли бы быть жрецами персидского зороастризма. В этих условиях жреческое сословие мидийских магов начинает претерпевать серьезные изменения, так как правящим ахеменидским кланом в состав магов-жрецов начали более активно вводиться жрецы персидского происхождения. Мидийская жреческая традиция магов начала радикальным образом присваиваться персидским жреческим кланом. Тем не менее учение магов, распространенное в этот период истории, все еще нельзя назвать зороастрийским [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 117].
В процессе четвертого периода, начиная с периода Александра Македонского, понятие «маг» начинает претерпевать многочисленные трансформации, отдаляющие его от мидийских мировоззренческих корней. К концу Селевкидской эпохи содержание понятия «маг» коренным образом меняется, круг его применения расширяется, он превращается в многопрофильный международный термин. Под понятием «учение магов» распространяется множество сочинений разного содержания, которые, зачастую, не связаны с исконным верованием мидийских магов. Понятие «маг» перестает быть сугубо мидийским и становится понятием нарицательным. Магами начинают называть жрецов всех религий, чаще иранского происхождения, в том числе зороастрийских (понятие «маг» как чародей, астролог появилось позднее).
Таким образом, мидийский регион Багистан считается местом мидийских святилищ, а маги в свою очередь считаются мидийским племенем жрецов. Эти два утверждения дают нам основание признать, что Багистан был местом обитания мидийских магов.
Полибий отмечает, что Мидия — замечательное государство по превосходным качествам его лошадей. Согласно его сообщению, лошадьми Мидия снабжает чуть не всю Азию, потому что даже царские табуны доверяются мидянам ради тучных мидийских пастбищ [Plb., X, 27, 11]. Греческий поэт II в. н. э. Оппиан пишет о них: «Кони Несеи превосходят всех своею красотою. Это кони, достойные могущественных царей, прекрасные с виду, мягко выступающие под всадником, легко повинующиеся удилам, высоко несут они свою гордую горбоносую голову и со славой реют в воздухе золотые их гривы».
Геродот считает, что кони называются нисейскими потому, что «есть в Мидии обширная равнина под названием Нисей. На этой-то равнине и разводят таких больших коней» [Hdt., VII, 40]. Судя по сообщениям, топоним «Нисей» в форме «Нишша» или «Нишшай» был известен в ассирийских клинописных текстах задолго до его фиксации в греческих источниках [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 222], возможно, даже в период урало-алтайской языковой общности. Тождественным понятию «Нисей» можно принять приведенные С. Старостиным, А. Дыбо и О. Мудраком слова из угро-финских языков «neseng» «noseng» «nessenggi» «nesi» в значении «пот» и «потеть» [Starostin, Dybo, Mudrak, 2003. Р. 1021]. Сообщение о «потеющих кровью конях» мы встречаем в китайских источниках — II–I вв. до н. э. Китайский дипломат Жанг Гинг (Zhang Qing) сообщает своему императору Вуди (Wudi, Wu of Han) о наличии подобных коней в государстве Дайвань (Kingdom of the Dayuan, in an area located in the Ferghana valley), расположенном в Центральной Азии [The Horses of the Steppe, 1979].
Одним из шести племен, упомянутых Геродотом, были аризанты. И.М. Дьяконов считает, что этноним «аризант» в форме «arya-zantu» имеет «ясную иранскую этимологию» и означает «племя ариев» [Дьяконов, 1951. Кн. II. С. 163]. В современном ведущем персидском словаре (Деххода) слово «zantu» приводится в значении «племя», но без каких-либо ссылок на первоисточник.
Во-первых, мы не считаем, что компонент «ар» во всех случаях, и особенно этнонимах, свидетельствует исключительно о его иранском происхождении. С начальным «ар» источники сообщают этнонимы нескольких тюркских племен: «aramat» «arqu» «arsagay» [ДТС, 1969. С. 51, 55]. Кроме того, «ар» является одним из компонентов имени легендарного тюркского правителя Алп Ар Тонга. Эти примеры вполне допускают этимологизацию этнонимов с начальным «ар» на основе тюркских языков. Понятие «ари», согласно В. Радлову, на тюркских языках означает «чистый» и «святой» [Радлов, 1893.1, С. 266]. С. Старостин, А. Дыбо и О. Мудрак считают, что «ari» было проформой тюркского «er» в значении мужчина [Starostin, Dybo, Mudrak, 2003. Р. 312].
Согласно С. Старостину, А. Дыбо и О. Мудраку, к понятию «zunti» в значении «молодое животное» восходит тюркское слово «junt» со значением «лошадь» [Starostin, Dybo, Mudrak, 2003. Р. 1523]. Древнетюркские источники идентифицируют понятия «Jont», «Jund» «Junt», которые Махмудом Кашкарлы и Юсуфом Баласагунским приводятся в значении «лошадь» [ДТС, 1969. С. 272, 281]. Дж. Клосон полагает, что «йонт» первоначально служил родовым термином для обозначения лошади, тогда как популярная ныне форма «ат» означала скаковую лошадь. Э. Севортян отмечает, что в тюркской традиции буквы «й» и «ж» переходят друг в друга, т. е. «йунт» мог в древности быть и «жунт» [Севортян, 1989. Т. 4. С. 253–254]. В связи с изложенным, компонент «zantu» тождественен понятию «zunti», от которого происходят тюркские слова: «Jont, Jund, Junt» со значением «лошадь».
Таким образом, получив «ари» в значении «священный» и «занти» в значении «конь, лошадь», мы имеем полное основание вывести этноним «аризант» в значении «священные кони». Именно такое значение придает нисейским коням Геродот, сообщая, что в военной свите Ксеркса шли «10 священных так называемых нисейских коней» [Hdt., I, 40]. Наряду с этим, если взять за основу, что «ари» означает мужчина, а «занти» — «конь, лошадь», в таком случае «аризант» приобретает значение «всадники», т. е. значение, которое придается этому племени, согласно археологии.
Страбон отмечает, что «траве, которая является лучшим кормом для лошадей, мы даем специальное название «мидийская», потому что она растет там в большом количестве» [Strabo, XI, XIII, 7]. Исследователи однозначно считают, что под понятием «мидийская трава» греки, называя ее medike, имеют в виду люцерну. Китайский путешественник Чжан Цянь в 126 г. до н. э. вместе с особой породой «потеющих кровью коней», или, как их еще называли, «небесных коней», вывез и семена люцерны, которая служила для этих коней кормом [Дьяконов, 1951. Кн. I. С. 168]. В тюркской традиции названия растений часто связываются с именами животных и птиц, которые ими кормятся. Например, Kaklik otu (травка перепелки), Baga-yarpagi (лист черепахи), Qu§ appayi (птичий хлеб) и др. Аналогичное мы встречаем и на примере названий «лошадь» и «люцерна». На азербайджанском языке люцерна называется «Yonca/Jonja» [Azsrbaycanca-rusca lügst, 2006. S. 905], семантическое и фонетическое родство которого с древним названием лошади в форме «Jont» не должно вызывать сомнений. О стабильности понятия «izant» в значении «лошадь» свидетельствует и то, что возникший в IV в. н. э. важнейший лошадиный атрибут — стремя — средневековыми тюрками также было названо «izan» [Радлов, 1893. I. C. 1538]. Приведенные выше понятия «zunti» в значении — молодое животное, «izan» — стремя, «jont, jund, junt»» — лошадь, «jonja» — люцерна (лошадинный корм) дают возможность выстроить ряд «генетически связанных омонимов» [Аракин, 1978. С. 48–49], что, по существу, является верификацией тюркского происхождения этих понятий.
Таким образом, мы определили, что нисейские кони означают «потеющие кони», этноним «аризант» означает «священные кони» или «всадники», и живут аризанты в мидийском регионе Нисейских полей.