и единении (коіnфnіа) царств македонского и персидского» (Арриан. VII, 11, 8-9).
У. В. Тарн делает из этого текста вывод, что Александр «был пионером одной из самых великих революций в мировой истории», цель которой «братство людей или единение человечества». Александр хотел бы объединить народы земли в неизменном духе человеческого братства. Его желаниям соответствовало бы, если бы представители всех народов объединились в руководстве империи, а не были бы ее подданными.
В действительности этот образ Александра, чуть ли не прообраз Христа, исходит в большей степени из личного мнения Тарна, нежели из анализа текста. Как удачно показал это Э. Бадиан,[63] пир в Описе не дает оснований для подобной интерпретации. Непосредственно царя окружают только македоняне, которые - причем только они - делят с царем вино. Ритуал примирения в первую очередь имел значение для сторонников Александра и македонян, только что противостоявших друг другу и бывших в течение нескольких дней в жестокой разлуке. С другой стороны, в тексте не прозвучало и намека на всеобщее братство. Напротив, сотрудничество в управлении особо ограничено македонянами и персами. В целом символичность пира в Описе дает четкое представление о двух осевых линиях политики Александра: призвать персидские кадры, чтобы консолидировать плоды завоевания, с одной стороны, а с другой - сохранить ключевые посты при себе для македонян. С этого момента границы между правителями и подданными не совпадали с границами между победителями и побежденными. Более важным, чем этническое, становится социальное деление. К сотрудничеству, а значит к управлению, были призваны те, кто уже входил в правящую верхушку еще во времена империи Ахеменидов. Такое поведение Александра показывает, что он сумел преодолеть в себе традиционный греческий взгляд на противостояние между греками и варварами, а также проявил удивительную политическую мудрость и стремление упрочить надолго результаты своих деяний.
В своей заботе объединить империю не мечтал ли также Александр перенести «культ империи и на европейские греческие полисы»?[64]
Анализ имеющихся изображений Александра показывает желание царя распространить свой образ как сверхчеловека, равного героям, или даже богам. В действительности, при дворе Александра официально состояли люди творческих профессий, которые должны были проводить эту пропагандистскую кампанию: скульптор Лисипп, живописец Апеллес и золотых и серебряных дел мастер Пирготел. Александра часто изображали с возведенными к небу глазами. Плутарх недвусмысленно высказывает следующее предположение: Александр смотрит в небо, словно собираясь говорить с Зевсом: «Возьми себе Олимп, а мне оставь землю!» Художники все чаще изображали его с драгоценной диадемой на голове - царственным символом восточного происхождения. Подобная эволюция особенно видна на монетах, которые, возможно, чеканились по образцу, созданному Пирготелом. Художник часто изображал на них Геракла в львиной шкуре. Но портрет получился настолько индивидуализированным, что в нем без труда можно за чертами героя увидеть облик Александра. Поскольку эти монеты ходили по всей империи, легко можно предположить, что сходство Геракла с Александром все больше воспринималось как факт даже в греческих полисах.
Но с другой стороны, после кончины своего друга Гефестиона (октябрь 324 г. до н. э.) Александр направляет своих посланников в Египет, к оракулу Амона, чтобы узнать, позволительно ли отдать новопреставленному божественные почести. Амон «отвечает», что Гефестиона следует рассматривать как героя, а не как бога. Вскоре Александр приказал Клеомену в Египте возвести в честь нового героя храмы в Александрии Египетской и на острове Фарос. Героический культ Гефестиона быстро распространился, в том числе и в греческих полисах. Однако нет никаких прямых свидетельств того, что в Афинах одновременно воздавались полубожественные почести Гефестиону и Александру.
Многие авторы сходятся на том, что Александр в 324-323 гг. до н. э. якобы хотел добиться повсюду официального признания своей божественности и принял меры к тому, чтобы распространить свой культ по всей империи. Он будто бы тогда же, в 324 г. до н. э., повелел Никанору провозгласить в Олимпии, одновременно с эдиктом о возвращении изгнанников, указ, предписывающий в греческих полисах воздавать царю божественные почести. Подобная интерпретация позаимствована в более поздних сочинениях, так что нам не стоит на нее всерьез полагаться. Известно лишь, что во многих полисах Малой Азии действительно возник его культ, но в этом не было ничего сверхъестественного. Разве в Эресосе на Лесбосе не были возведены алтари Зевсу еще до его покорения Александром в 336-335 гг. до н. э.? В отношении же греческих полисов Европы свидетельства достаточно противоречивы. Здесь мы узнаем, что в Афинах велись споры между сторонниками (Демад, Демосфен более сдержанно) и противниками (Ликург, Гиперид) столь бурные, что представленный Демадом декрет был признан в суде святотатством. Стоит добавить, что установление имперского культа повлекло за собой особенно дурные последствия в 323 г. до н. э., поскольку идея царя-бога выглядела еретической в глазах персов.
Власть Александра на 323 г. до н. э. имеет самую разную природу в различных частях империи. Он одновременно царь у македонян, архонт в Фессалийском союзе, Hégémôn Коринфского союза, «Освободитель» и «Восстановитель» в азиатских греческих полисах, фараон в Египте,[65] «царь четырех частей света» в Месопотамии. Хотя он и не принял титул Великого царя, он, с другой стороны, многое перенял у империи Ахеменидов, и можно предположить, что многие персы действительно рассматривали его как преемника своих прежних царей. Повсеместно был признан единственный титул с нейтральным содержанием: «Царь Александр». Эти слова чеканились на многих монетах, так подписывались многие указы в греческих полисах. Так что происходило скорее не установление «имперского культа», что лишило бы его поддержки персов, а усиление Александром политики сотрудничества, и меры, которые он стал принимать в этом направлении с 325 г. до н. э., становились все более решительными.
ЗАКЛЮЧЕНИЕНЕУСТОЙЧИВОЕ НАСЛЕДИЕ
Трудно даже приблизительно набросать план деяний Александра в июне 323 г. до н. э. Можно перечислить лишь то, что не подлежит сомнению. Македонянин открыл Средний Восток и Центральную Азию для греческой иммиграции. Основание новых полисов, которое было активно продолжено его преемниками, способствовало экспансии греческой культуры (впрочем, скорее географической, чем этнической). В этом отношении следует подчеркнуть огромное значение политики Александра, который отлично понимал, что непременное условие продолжительного господства на Среднем Востоке - опора на традиционные господствующие классы. Таково глубинное значение его политической стратегии, заключавшейся в умении «извлечь пользу» из идеологических основ, на которых базировались социальное превосходство знати и власть Великого царя. С другой стороны, завоевания Александра Македонского не разрушили общественно-экономические связи вплоть до того, что завоеватели использовали традиционные налоговые и экономические системы ближневосточных империй.
Но и в 323 г. до н. э. результаты деятельности Александра были все еще довольно неустойчивы. Недовольство в империи росло. В Европе греческие полисы продолжали переживать глубокий шок от недавнего указа о возврате изгнанников (324 г. до н. э.): в Афинах уже несколько месяцев шла подготовка под руководством (скрытым) Демосфена и Леосфена. Все это происходило на фоне волны недовольства, прокатившейся по всем полисам. В самой империи многие территории оказались не подчиненными.
В Каппадокии династия Ариарата продолжала вести подготовку к войне. Индия для македонян была уже практически потеряна. Вдобавок смерть царя полностью перечеркнула подготовку к походу на Аравийский полуостров.
Напряжение и разногласия возникали даже внутри лагеря победителей. Македонские вожди (за небольшим исключением) совершенно не собирались поддерживать персидскую политику Александра. Греческие наемники в Бактрии не стремились «переселяться в среду варваров». Простые македонские воины, со своей стороны, мечтали о возвращении к родным очагам. И наконец, Александр не оставил никого, кто мог бы стать его достойным преемником, способным выполнять грандиозные задачи, которые возложило на себя македонское господство в 323 г. до н. э. И наконец (возможно, чтобы не возбуждать недовольства в каком-либо знатном македонском семействе), Александр не послушал советов своего окружения, которое тщетно его умоляло взять жену и произвести на свет наследника, прежде чем бросаться в столь опасную авантюру.[66] На июнь 323 г. до н. э. из Аргеадов остался в живых только один Арридей, сводный брат Александра. Но он, к сожалению, страдал слабоумием, природа и степень которого до сих пор остается неясной.[67] Роксана была беременна, но многие македоняне подвергали сомнению право наследования ребенком, рожденным от персиянки. В любом случае возникала проблема регентства. Главные военачальники Александра готовы были растерзать друг друга, чтобы захватить власть. Действуя во многом как «последний из Ахеменидов», Александр таким образом создал почву для ростков, которые впоследствии раскололи и привели к исчезновению империю, скрупулезно создававшуюся поколениями правителей, начиная с Кира.
БИБЛИОГРАФИЯ
Арриан. Поход Александра. СПб., 1993.
Васильев Л. С. История Востока. М.. 2001.
Гафуров Б. Г., Цибукидис Д. И. Александр Македонский и Восток. М., 1980.