В тот же самый день, с наступлением вечера, к новому молу причалил македонский корабль и стал выгружать ясеневые и кизиловые древки для копий, сундуки с доспехами и разобранные стенобитные машины. Один из моряков сразу направился в старый город и спросил, где находится жилище Каллисфена.
Он нес на плече мешок, а когда подошел к указанной ему двери, то осторожно и коротко постучал.
– Кто там? – донесся изнутри голос Каллисфена.
Не ответив, человек постучал снова, и историк подошел открыть. Он обнаружил перед собой личность довольно крепкого телосложения, с густой бородой и черными курчавыми волосами. Пришелец поклонился ему:
– Меня зовут Гермократ, я солдат из охраны Антипатра. Меня послал Аристотель.
– Входи.
Во взгляде Каллисфена мелькнуло беспокойство.
Пришелец вошел и огляделся. У него была неуверенная походка человека, проведшего много времени на море, и он попросил позволения сесть. Каллисфен усадил его. Гость сразу снял с плеча мешок и положил на стол.
– Аристотель поручил мне отдать тебе вот это, – сказал он, достав железную шкатулку. – И еще это послание.
Историк взял письмо, продолжая со все возрастающим беспокойством рассматривать необычный предмет.
– Почему так поздно? Эта шкатулка должна была прибыть ко мне уже давно. А сейчас – не знаю…
Он пробежал письмо глазами. Оно было от Аристотеля, зашифрованное и без заглавия. Там говорилось:
Это средство вызывает смерть более чем через десять дней с симптомами, очень напоминающими симптомы тяжелой болезни. После использования уничтожь его. А если не используешь, уничтожь все равно. Ни за что не прикасайся к нему и не вдыхай запах.
– Я ждал тебя год назад, – повторил Каллисфен, с большими предосторожностями беря шкатулку.
– К сожалению, я встретил много препятствий. Мой корабль, гонимый сильным Бореем, многие дни носило по морю, пока не выбросило на пустынный берег Ливии. Я и мои товарищи по несчастью несколько месяцев странствовали, питаясь рыбой и крабами, пока не добрались до границ Египта, где мне сообщили о походе царя в святилище Амона. Оттуда все так же пешком мы добрались до одного порта в дельте, где я нашел корабль, который тоже сбился с курса из-за северного ветра, и наконец я погрузился на борт, чтобы прибыть в Тир, где, как мне сказали, находится царь со своим войском и товарищами.
– Я вижу, ты мужественный и верный человек. Позволь же мне вознаградить тебя, – сказал Каллисфен, засунув руку в кошель.
– Я сделал это не ради вознаграждения, – ответил Гермократ, – но приму немного денег, поскольку у меня ничего не осталось и я не знаю, как мне добраться обратно в Македонию.
– Хочешь есть-пить?
– Я бы охотно что-нибудь съел. Надо сказать, пища на корабле была отвратительной.
Каллисфен положил доставленную ему шкатулку в свой личный сундук, запер его и вымыл руки в тазике, после чего выложил на стол хлеб, сыр, куски жареной рыбы и добавил оливкового масла и соли.
– Как поживает мой дядя?
– Хорошо, – ответил гость и вонзил зубы в хлеб, предварительно обмакнув кусок в масло и соль.
– Чем он занимался с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– Он отправился из Миезы в Эги. В ненастную погоду.
– Значит, он продолжает свое расследование, – заметил Каллисфен, словно бы про себя.
– Что-что? – переспросил Гермократ.
– Ничего-ничего, – отозвался Каллисфен, покачав головой. Несколько мгновений он смотрел на своего гостя, который поглощал ужин с исключительным аппетитом, а потом задал еще один вопрос: – Известно что-нибудь об убийстве царя Филиппа? Я хочу сказать, какие слухи ходят по Македонии?
Гермократ перестал жевать и молча опустил голову.
– Можешь мне доверять, – сказал Каллисфен. – Это останется между нами.
– Говорят, что Павсаний сделал это по собственной инициативе.
Каллисфен понял, что Гермократ не хочет говорить, но также понял, что вопрос ему не понравился.
– Я дам тебе письмо для моего дяди Аристотеля. Когда ты отправляешься в Македонию?
– Как только найду идущий туда корабль.
– Хорошо. Завтра я отбываю вместе с царем. Ты можешь оставаться в этом доме, пока не найдешь корабль.
Он взял тростинку и начал писать.
Каллисфен – Аристотелю
Здравствуй!
Только сегодня, двадцать восьмого дня месяца боэдромиона[39]первого года перед сто двенадцатой олимпиадой, я получил то, что просил у тебя. Причины, по которой я просил это, больше нет, и потому я его уничтожу, чтобы не создавать ненужной опасности. Дай мне знать при первой же возможности, раскрыл ли ты что-нибудь касательно убийства царя, поскольку даже Зевс-Амон не захотел ответить на этот вопрос. Сейчас мы покидаем побережье, чтобы отправиться вглубь материка, и не знаю, увижу ли я снова море. Надеюсь, что ты пребываешь в добром здравии.
Каллисфен посыпал папирус золой, стряхнул ее, свернул лист и вручил Гермократу.
– Завтра на рассвете я отбываю и потому прощаюсь с тобой сейчас. Желаю тебе счастливого пути. Передай моему дяде на словах, что мне здесь очень не хватает его советов и его мудрости.
– Передам, – заверил тот.
На следующий день войско двинулось в путь. За ним последовала царская свита с женщинами из гарема Дария, царицей-матерью, наложницами и их детьми. В этой свите ехала и Барсина. Она, как могла, помогала Сизигамбис, которая была уже в летах.
Еще до того, как они достигли берегов Евфрата, на восточной окраине долины Оронта им встретился гонец от Гефестиона. Его тут же отвели к Александру.
– Государь, – возвестил он, – мы полностью овладели восточным берегом Евфрата и перебросили понтонный мост, но персы сжигают все деревни по пути к Вавилону.
– Ты точно это знаешь?
– Видел собственными глазами: все охвачено пламенем, на сколько хватает глаз, горит даже жнивье. Вся равнина превратилась в море огня.
– Что ж, поехали туда, – сказал царь. – Мне не терпится увидеть самому, что там делается.
И, взяв два отряда конницы, он вместе со своими товарищами помчался к Тапсакской переправе.
На следующее утро, незадолго до полудня, Александр галопом проскакал по понтонному мосту в сопровождении своих товарищей. На другом берегу его встретили Гефестион и Неарх.
– Ты говорил с нашим гонцом?
– Говорил. Положение действительно настолько серьезное?
– Суди сам, – ответил Неарх, указывая на поднимавшиеся повсюду столбы черного дыма.
– А на востоке?
– Ты хочешь сказать, с той стороны? Насколько мне известно, там все тихо: никакого ущерба, никаких разрушений.
– Значит, Дарий ждет нас на Тигре. Эти пожары говорят яснее, чем письменные послания: на юг ведет тот же самый путь, что в свое время предприняли «десять тысяч» Ксенофонта. И тогда не обошлось без тяжелых проблем со снабжением. Сегодня же, когда деревни и запасы уничтожены, это совершенно невозможно. Другого пути не остается, только к броду через Тигр и царской дороге. Там нас ждет Дарий; именно там он выбрал место для решительного сражения. А чтобы облегчить нам задачу, он освободил дорогу, позволив нам пополнять запасы в деревнях у подножия Таврских гор.
– И мы примем его приглашение, не так ли, Александр? – спросил, выйдя вперед, Пердикка.
– Да, друг мой. Приготовьтесь, потому что завтра мы выступаем, чтобы встретиться с ним. Через шесть дней мы столкнемся с самым большим войском, какое только собиралось во все времена.
Парменион, наблюдавший за столбами черного дыма, что вздымались на южном горизонте, ничего не сказал и чуть погодя в молчании удалился.
Птолемей проводил его взглядом:
– Наш полководец не выказывает большого воодушевления, верно?
– Он уже стал сдавать. Стареет, – отметил Кратер. – Пора бы отправить его на родину.
Стоявший неподалеку Филота, услышав это, не сдержался:
– Мой отец, может быть, и стар, но все вы вместе не стоите ногтя на его пальце!
– Эй, успокойся! – сказал Селевк. – Кратер пошутил.
– Пусть шутит над кем-нибудь другим, а то в следующий раз…
Чтобы сменить тему, Гефестион спросил:
– Кто-нибудь видел Евмолпа из Сол?
– Кажется, он в лагере торговцев с женщинами, – ответил Селевк. – А что, тебе что-то нужно от него?
– Ничего. Просто я должен передать ему подарок. Скоро увидимся.
Он вскочил на коня и поскакал туда, где ставили лагерь. Евмолп сидел перед своим шатром; вокруг старика хлопотали двое евнухов: один обмахивал его опахалом, а другой подавал обед на маленький столик.
– Я не принимаю глупых намеков на печальные события, касающиеся моего пленения… – начал осведомитель, едва завидев, как Гефестион слезает с коня.
– Успокойся, я здесь, чтобы передать тебе подарок.
– Подарок?
– Именно. От врага. Я подумал, не доложить ли об этом Александру. По-моему, если взять давильный пресс для маслин и хорошенько отжать тебе яйца, мы бы могли узнать много интересного.
– Молчи, дурень. Лучше дай мне посмотреть, о чем ты говоришь.
Гефестион вручил ему статуэтку, и Евмолп внимательно осмотрел ее:
– Говоришь, подарок от врага? И кто же этот враг?
– Сатрап Вавилонии Мазей. Большая шишка, если не ошибаюсь.
Евмолп пропустил это замечание мимо ушей, продолжая рассматривать статуэтку, а потом вдруг ударил ее о край своего столика, так что она разлетелась на куски. Оттуда выпал маленький папирусный свиток, испещренный клинописными буквами.
– Сговор с врагом, – заметил Гефестион. – Плохи твои дела.
Евмолп из Сол развернул записку и встал, направляясь к военному лагерю.
– Эй, ты куда?
– Найду кого-нибудь, у кого хоть немного мозгов в голове.
– Берегись, как бы тебе не покусали задницу: там бегает Перитас! – крикнул вслед Гефестион.
Осведомитель не обернулся, но правой рукой инстинктивно загородил упомянутое место.
Он нашел Евмена в хозяйственном шатре, где тот проводил инвентаризацию оборудования, запасного оружия и обозов. Евмолп сделал знак, что нужно поговорить, и царский секретарь оставил свои записи помощнику, а сам подошел к осведомителю: