бу. А Мазей, еще недавно находившийся в одном шаге от победы, оказался зажат между дополнительными силами фессалийцев и македонян и перешедшими в контратаку отрядами Пердикки и Пармениона. Окруженный со всех сторон, он сдался.
Александр проехал верхом по руинам своего лагеря, среди пожарищ и опустошения, в едком дыму, стоявшем в тяжелом неподвижном воздухе. Он искал шатер Барсины и тут услышал плач маленького мальчика. Это был Фраат, который сторожил тела матери и брата, все еще сжимающих друг друга в последнем объятии.
Царь слез с коня и подошел, не веря увиденному.
– О боги! – воскликнул он с полными слез глазами. – За что, за что столь горькая судьба невинному созданию?
Он опустился на колени рядом с окровавленными телами, осторожно перевернул Этеокла на спину, стараясь уложить юношу получше, и накрыл его плащом. Он убрал с лица Барсины волосы, нежно погладил ее лоб. Ее глаза еще хранили блеск последних слез и словно глядели вдаль, высматривая какую-то удаленную точку на небе, до которой не доносилось ни шума битвы, ни криков ненависти и ужаса. Казалось, они следят за таинственной мечтой, которую погибшая лелеяла так долго и которая вдруг исчезла.
В нереальной тишине, опустившейся на разоренный и опустошенный лагерь, отчаянный плач мальчика казался душераздирающим. Александр повернулся к рыдавшему Фраату и сказал:
– Не плачь. Сын Мемнона Родосского не должен плакать. Наберись сил, мальчик, прояви мужество.
Но Фраат все повторял сквозь слезы:
– Почему умерла мама? Почему умер мой брат?
И на этот вопрос не мог ответить даже самый могущественный на земле царь. Он лишь спросил:
– Скажи мне, кто убил твою мать, Фраат, и я отомщу за нее. Скажи мне, прошу тебя.
Мальчик сквозь слезы попытался ответить, но не смог вымолвить больше ни слова и только указал на агриан, снимавших одежду с одного мертвого персидского всадника. И тогда Александр понял. Он с горечью осознал, что его собственный приказ защищать Барсину любой ценой стал причиной этого двойного убийства.
В это время мимо проходили носильщики из отряда педзетеров, собирая мертвых. Они приблизились к трупу Этеокла, чтобы забрать его. Царь отдал им юношу, а после отослал их. Он сам взял Барсину на руки и отнес в свой уцелевший от огня шатер. Там он положил ее на постель, собрал ее волосы, погладил по бледной щеке и поцеловал в бескровные губы. А потом закрыл ей глаза. Она все еще была прекрасна.
– Спи, любовь моя, – тихо прошептал Александр, после чего взял Фраата за руку и вышел.
Тем временем с поля боя вернулись солдаты, и лагерь огласился победными криками. Пленных отправляли в загон, в одну сторону – греков, в другую – варваров. Пришел Гефестион и обнял Александра:
– Я сожалею о ней и ее сыне: злая судьба, которой можно было бы избежать. Очевидно, Мазею поставили задачу прорвать наш левый фланг и освободить семью Дария. Еще чуть-чуть, и ему бы это удалось: Парменион ранен, Пердикка и Кратер – тоже и у нас много погибших.
В это время мимо провели женщин из гарема Великого Царя вместе с их детьми и царицей-матерью, чтобы доставить в более спокойное место, где установили новый шатер. Там Гефестион увидел и Каллисфена, который следовал за двумя рабами, тащившими корзину папирусов и сундук его личных вещей.
Александр кивнул племяннику своего учителя, а потом вернулся к разговору с Гефестионом:
– Сколько погибло?
– Много. По меньшей мере две тысячи, если не больше, но и персы понесли большие потери. Тысячи трупов разбросаны по равнине, других добивает наша конница, бросившаяся вдогонку.
– А что Дарий?
– Бежал вместе с Бессом. Вероятно, в Сузы или Персеполь, не знаю. Но мы захватили Мазея.
Александр на мгновение задумался.
– Есть известия об Артабазе?
– Кажется, среди знатных персидских пленников я видел и его. Он должен быть с Мазеем, если не ошибаюсь.
– Отведи меня к нему.
– Но, Александр, солдаты ждут тебя, чтобы воздать тебе почести и выслушать твое поздравление. Они сражались как львы.
– Отведи меня к нему, Гефестион, и распорядись, чтобы кто-нибудь позаботился о них, – сказал царь, указывая на тела Барсины и Этеокла, которого носильщики укладывали рядом с матерью. Потом повернулся к Фраату. – Идем, мальчик.
Персидских начальников, сатрапов, полководцев и родственников Великого Царя привели к Евмену, находившемуся поодаль от поля боя, и поместили в большой шатер, где проводились военные советы. Секретарь также распорядился, чтобы войсковые врачи обязательно оказали им первую помощь. Хирурги были невероятно заняты: им приходилось заниматься сотнями раненых, взывавших о помощи с поля боя.
Когда вошел Александр, все склонили головы. Некоторые подходили к нему и склонялись так, что лбом касались земли, а правую руку подносили к губам, посылая ему поцелуи.
– Что это? – спросил Александр у Евмена.
– Персидский обычай – поцелуй для владыки. По-гречески мы называем это «проскинезис». Он означает, что все эти люди признают тебя своим законным монархом, Великим Царем, Царем Царей.
Александр ни на мгновение не отпускал руку мальчика и все выискивал среди присутствующих одно лицо, а потом сказал:
– Этого мальчика зовут Фраат, он сын Мемнона Родосского и Барсины. Он потерял обоих родителей и своего брата Этеокла. – Произнеся эти слова, Александр увидел, как глаза одного пожилого знатного перса, державшегося в глубине шатра, наполнились слезами, и понял, что это и есть тот самый человек, которого он искал. – Надеюсь, – снова заговорил Александр, – что среди вас находится его дед, сатрап Артабаз, последний из оставшихся у него членов семьи, который может позаботиться о нем.
Старик вышел вперед и сказал по-персидски:
– Я – дед этого мальчика. Можешь отдать его мне, если ты мне веришь.
Не успел толмач перевести эти слова, как Александр наклонился к Фраату, который вытирал слезы рукавом хитона:
– Смотри, это твой дед. Ступай к нему.
Мальчик поглядел на царя блестящими от слез глазами, выделявшимися на чумазом лице, и сказал:
– Спасибо.
А потом бросился к старику, который упал на колени и прижал его к себе. Присутствующие онемели и расступились, освобождая проход. Какое-то время слышались лишь всхлипы мальчика и приглушенные рыдания старого сатрапа. Даже Александром овладело волнение, и он обернулся к Евмену:
– Пусть они изольют свою боль, а потом устрой похороны Барсины, как пожелает ее отец, и скажи ему, что он может вернуться к своим обязанностям правителя Памфилии. Он сохраняет все свои привилегии и собственность и может воспитывать мальчика так, как сочтет нужным.
Тут его внимание привлек другой персонаж – немолодой воин, все еще в боевых доспехах и со следами битвы на теле.
– Это Мазей, – шепнул царю на ухо Евмен.
Александр тоже что-то шепнул в ответ и вышел.
Он вернулся в лагерь, где все войско, построившееся в три ряда, и командиры, кто пеший, а кто верхом, встретили его овациями. Парменион, тоже раненный, скомандовал салют, и гетайры разом подняли копья, а педзетеры вскинули вверх огромные сарисы, которые столкнулись в воздухе с сухим стуком. Здесь же, выпятив грудь, стояли и товарищи царя. Кратер и Пердикка щеголяли полученными на поле боя ранами.
Царь направил Буцефала на небольшой пригорок и с этой природной сцены обратился к солдатам со словами благодарности и поздравлением.
– Воины! – крикнул он, и тут же установилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием последних пожаров. – Воины, еще лишь наступает вечер, а мы, как я и обещал, победили!
С одного конца лагеря до другого пронесся рев, и ритмические выкрики все громче и громче понеслись к самому небу: «Александрос! Александрос! Александрос!»
– Я хочу поблагодарить наших друзей-фессалийцев и тех македонских конников, которые подоспели с другого берега моря как раз вовремя, чтобы принять участие в сегодняшнем сражении и решить его исход. Мы ждали вас с нетерпением, воины!
Фессалийцы и македоняне из новых отрядов ответили овацией.
– Я также хочу поблагодарить наших союзников-греков, которые выдержали удар справа. Я знаю, что это было нелегко!
Греки начали неистово колотить мечами в щиты.
– И теперь, – продолжил Александр, – вся Азия со всеми ее сокровищами и чудесами – наша. Нет предприятия, которое было бы нам не по плечу, нет чуда, которое мы не могли бы совершить, нет пределов, которых мы не сумели бы достичь. Я поведу вас на край света. Вы готовы следовать за мной, воины?
– Готовы, государь! – закричали они, потрясая копьями.
– Тогда выслушайте меня! Сейчас мы пойдем в Вавилон, чтобы увидеть самый великий и прекрасный город в мире. Там мы насладимся отдыхом после тяжких трудов. А потом… потом мы пойдем дальше и не остановимся, пока не доберемся до последнего Океана.
Налетел ветер. Все усиливаясь, он поднял легкую пыль и волной пробежал по оперению шлемов. Казалось, этот ветер прилетел издалека и принес еле слышные, почти забытые голоса. Царь уловил ностальгию, охватившую его солдат в этот вечерний час, почуял он и тревогу, которую сам возбудил в них своими словами, и потому Александр добавил:
– Я понимаю вас. Я знаю, что вы покинули своих жен и детей и вам хочется повидать их, но Великий Царь побежден еще не полностью – он отступил в отдаленные края своей державы, возможно думая, что там мы не сумеем его настичь. Но он ошибается! Если кто-то из вас захочет вернуться домой, я не упрекну его, но если вы предпочитаете идти дальше, таких воинов я бесстрашно поведу до края земли. До завтра Евмен раздаст каждому по три тысячи серебряных драхм. Будет еще много других денег, когда мы захватим остальные столицы, набитые бесчисленными сокровищами. Мы пробудем в Вавилоне тридцать дней, и у вас будет время подумать. Потом Евмен устроит перекличку, чтобы мы могли узнать, кто вернется домой, а кто отправится со мной в новый поход. А сейчас можете разойтись, солдаты, и приготовиться к завтрашнему маршу.