Войско разразилось бурным продолжительным ликованием, а Александр пятками ударил Буцефала и снова проскакал мимо строя. Он подал знак товарищам, и они поскакали вместе с ним к персидскому лагерю в сопровождении охраны из воинов «Острия» и штурмовиков-агриан.
Царский шатер был, если такое возможно, еще богаче и пышнее, чем Александр видел при Иссе, но число слуг в нем оказалось поменьше. В шатре нашли еще двести талантов в золотых и серебряных монетах, предназначенных для выплаты жалованья наемникам и недавно набранным войскам, и Евмен тут же провел инвентаризацию.
Царь уселся в одно из кресел и предложил сесть друзьям, после чего велел слугам принести чего-нибудь поесть.
Леоннат не сдержался и пробурчал:
– Ребята, даже не верится: этот день представлялся мне довольно страшным. Был момент, когда они прорвались на участке Пармениона, а Бесс тем временем обошел греков справа, и мы оказались между ними как стадо идиотов.
– Ну и сюрприз ты припас! – вмешался Селевк. – Подкрепление из Македонии и Фессалии. Но как ты мог знать, что оно прибудет вовремя? Приди оно часом позже, и…
– И все мы сейчас лежали бы кучей, и вороны гадили бы нам на голову, ожидая, когда придет пора сожрать наши глаза и яйца, – продолжил за него Леоннат. – Они всегда начинают с этого, вы знаете?
– Прекрати! – прервал его Александр. – Не надо фиглярствовать. – И обратился к Селевку: – Антипатр все тщательно приготовил, и еще в Тире я знал о ежедневных передвижениях этого контингента. И не сомневался, что все получится, как задумано. Во всяком случае, скоро мы узнаем больше: мы кое-кого ждем.
– Ничего нельзя наверняка знать заранее, мой молодой блистательный бог, – прозвучал голос у входа в шатер. – Достаточно было предыдущей ночью в горах пройти дождю, и твои фессалийцы и македоняне остались бы чесать репу на другом берегу Тигра, а Дарий разнес бы вас в клочья.
– Заходи, Евмолп, – сказал Александр, узнав осведомителя. – Может быть, мне следовало довериться обещанию Мазея? Это его прорыв оказался самым опасным. Ему чуть было не удалось замкнуть окружение у нас в тылу.
– А почему бы не спросить у него самого? – предложил Евмолп, вводя с собой человека, которого Александр уже видел в шатре среди пленных. – Он здесь. Согласно твоим пожеланиям.
Сатрап направился прямо к монарху и поклонился так низко, что лбом коснулся земли, а потом приложил руки к губам, посылая ему поцелуи.
– Вижу, ты оказываешь мне почести как своему царю, – заметил Александр, – но, если бы я поверил твоим словам, сейчас меня бы глодали собаки и клевали птицы.
Сатрап выпрямился и спросил на безупречном греческом:
– Дозволено ответить, владыка?
– Разумеется. Вообще-то, вам двоим лучше сесть, потому что вы должны мне кое-что объяснить.
Беседа продолжалась до глубокой ночи, и под конец Мазей признался, что хотел с честью выполнить данное Дарию обещание – доставить ему его семью. Для этого он провел столь мощную атаку на македонский левый фланг. Однако Мазей мог бы углубить свою атаку от лагеря до обозов, и тогда бы он внес беспорядок в строй фаланги, которая двигалась на вражеский центр, подставив Мазею тыл.
– И почему же ты этого не сделал? – спросил Александр.
– Потому что не смог, – вмешался Парменион. – Мы еще сражались, а он не мог идти дальше, не уничтожив нас.
– Возможно, и так, но это бесконечная дискуссия. Так что просто ответь на мой вопрос, Мазей.
– Я вавилонянин, Великий Царь, а вавилоняне славятся на весь мир искусством читать послания, начертанные на небе созвездиями. Наши маги видели, как на небе среди других сияет твоя звезда – она совершенно затмила звезду Дария. Я не мог противиться небесным знамениям. Наш верховный бог Мардук подтвердил их своим оракулом в храме Эсагилы в Вавилоне.
– Не уверен, что до конца понимаю твое объяснение, – сказал Александр, – но из всего, что знаю и видел, могу сказать одно: ты с большой доблестью и рвением сражался за своего царя и его семью. И я собираюсь наградить тебя за это, а не за темные пророчества, которые в последний момент остановили атаку твоей конницы. Поэтому ты остаешься сатрапом Вавилонии и получишь в помощь македонский гарнизон, который я оставлю, чтобы гарантировать уважение к твоей власти.
Это был действенный способ сохранить хорошего местного администратора под надзором македонской военной власти и в то же время проявить великодушие. Евмен кивком выразил одобрение.
Мазей склонился еще ниже:
– Означает ли это, что я свободен и могу вернуться в Вавилон?
– Да, возвращайся в свой дворец сатрапа. Прямо сейчас, если хочешь, и со своим личным эскортом.
Мазей выпрямился и, не поднимая глаз, проговорил:
– Нет ничего, отныне и впредь, что вынудило бы меня ослабить мою верность тебе, в чем клянусь тебе богами и моей честью.
– Благодарю тебя, Мазей. Теперь всем пора отдохнуть: день был очень тяжелый, а завтра нам предстоит отдать должное нашим павшим товарищам.
Все встали и верхом отправились в лагерь. Александр же взял под уздцы Буцефала и пошел пешком. Евмолп из Сол держался сзади:
– Ты не возражаешь, если часть пути я пройду с тобой?
– Напротив. После такого кровопролитного дня очень хорошо прогуляться тихим вечером.
– Я знаю про Барсину и ее мальчика. Мне бесконечно жаль. Я предупреждал тебя, что он в лагере Дария, так как боялся каких-нибудь сумасбродств.
– Мальчишки всегда мальчишки, – ответил Александр. В лунном свете его бледное лицо, обрамленное длинными волосами, казалось мальчишеским больше, чем когда-либо. – Он поступил так, как считал правильным. Он погиб как герой в расцвете юности; мы не должны сокрушаться об этом. Ни один человек, оставшись в живых, не может считать, что ему повезло, поскольку не знает, что ждет его завтра. Грядущее может оказаться гораздо хуже смерти: отвратительные болезни, постыдные увечья, рабство, пытки…
Евмолп шел сзади, соразмеряя шаги с медленной поступью Буцефала. Александр провел рукой по гриве коня:
– Бедный Буцефал, даже не было времени помыть тебя и почистить.
– Возможно, тебе просто не хочется разлучаться с другом, который помог тебе завоевать весь мир.
– Верно, – согласился Александр.
И больше ничего не сказал.
В это время издали донеслись протяжные стоны, сопровождавшиеся плачем флейт, и вдали показалось мелькание факелов, как будто там двигалась какая-то процессия. Все поняв, царь по кратчайшему пути через пустынную равнину направился к кортежу, широкой дугой двигавшемуся в направлении пригорка, где был сооружен каменный курган. Евмолп остановился и пробормотал:
– Иди, мой мальчик, проводи ее в последнее пристанище, – а сам удалился, торопливо заковыляв к македонскому лагерю.
С другой стороны, из-за шатра Дария, послышались хриплые крики стервятников, собиравшихся на пир на бескрайнем поле смерти.
Кортеж достиг вершины холма, и могильщики положили носилки на приготовленный каменный курган – «башню молчания». Они прислонили к углам маленького сооружения четыре курильницы, распространившие легкое голубоватое облачко фимиама, и ушли, а Александр, до этого момента остававшийся в стороне, приблизился к телу Барсины, набальзамированному и умащенному благовониями. Благодаря этому черты умершей сохранились, и томно закрытые глаза создавали впечатление, будто она спит. Ее переодели в белые одежды и голубую епитрахиль, а на голову возложили венок из мелких желтых цветов, что растут в пустыне. Александра, стоявшего перед ней в одиночестве, охватили воспоминания. Он снова увидел ее улыбку и ее слезы, снова ощутил тепло ее тела, ласки, поцелуи. Казалось невозможным, что все кончилось и это тело, столь прекрасное, лишилось живого дыхания и уже подверглось разложению. Он снял с волос золотую диадему и вложил ей в руки, потом в последний раз поцеловал ее:
– Прощай, любовь моя. Я никогда тебя не забуду.
В этом совершенном одиночестве, когда шум великой битвы затих, воспоминания о ее нежном голосе, о столь любимом облике, теперь ушедшем навсегда, вызвали в нем чувство глубокой тоски. Предавшись бесконечной печали, Александр упал на колени и приложил голову к камням кургана, плача и повторяя ее имя.
Наконец царь поднялся и посмотрел на Барсину в последний раз. Она была прекрасна, и мысль о том, что это тело будет растерзано бездомными собаками и хищными птицами, вызывала протест. Вернувшись в лагерь, он велел Евмену возвести погребальное святилище из тесаных камней, чтобы защитить ее останки. И, только увидев, что строительство завершено, согласился выступить в поход.
Они покинули поле боя при Гавгамелах, когда похоронили всех павших в бою греческих и македонских солдат, так как в этом месте не нашлось достаточно дров, чтобы возвести погребальные костры. Зной и большое число разлагающихся трупов погибших персов распространили над равниной заразный смрад, и многие воины заболели таинственной лихорадкой, от которой не находилось никакого средства.
Войско вернулось к броду через Тигр и, переправившись на западный берег, двинулось к Вавилону.
К четвертому привалу, пройдя местность, называемую Адиабеной, один из старших стражников Мазея подошел к Александру и объявил, что мог бы проводить его к месту, где наблюдается необычайное явление – фонтан нефти!
– Нефти? – переспросил царь.
Ему вспомнился день в Миезе, когда Аристотель жег нефть, присланную ему во фляге из Азии. Александр не мог забыть тот тяжелый отвратительный запах. Ему также вспомнилось, как жители Тира пустили ночью на осадные машины горящую баржу и как еще целый день после этого в воздухе стоял тот же запах. Тем не менее царь пошел за этим человеком, и тот провел его к впадине, где горел вечный огонь, поднимая к небу густой столб дыма. Все вокруг заливала черная жирная лужа, похожая на болото со странными радужными разводами, и от нее исходила ужасная вонь. Каллисфен был уже на месте и наливал жидкость в стеклянные бутылочки: