– Царь Дарий отстранен от власти и взят под стражу Бессом, сатрапом Бактрии, – еле переводя дух, проговорил он.
– Тем собачьим сыном, который при Гавгамелах чуть не обошел нас справа, – добавил Леоннат.
Оксатр обратился за помощью к толмачу, чтобы его правильно поняли наверняка, и продолжил:
– Царь покинул Экбатаны с шестью тысячами конницы, двадцатью тысячами пехоты и семью тысячами талантов царской казны, намереваясь оставить за собой выжженную землю и ждать тебя у Каспийских ворот. Но его солдаты, видевшие, что он все время убегает, были деморализованы. Да тут еще они узнали, что ни скифы, ни кадусии не пошлют своих войск в подкрепление. Многие дезертировали. Мы сами встретили несколько таких – они и дали нам эти сведения. По ночам дезертиры покидали лагерь и рассеивались по горам или по пустыне, а тем временем эстафеты сообщали о приближении твоего авангарда. Тогда Бесс при поддержке других сатрапов, Сатибарзана, Барзаента и Набарзана, арестовал царя, заковал его в цепи и, заперев в повозке, направился как можно быстрее в самые отдаленные восточные провинции.
– Где они сейчас? – спросил Александр.
В это время его товарищи оделись и облачились в доспехи, кто-то разжег огонь, и все собрались вокруг костра, догадываясь, что скоро предстоит дело.
– Приблизительно на полпути отсюда к Гекатомпилосу, мидийской столице. Но проход свободен, и если ты отправишься с конницей, то успеешь их нагнать. Отвратительно, что этот честолюбивый изменник сейчас наслаждается плодами своего предательства. Если хочешь наказать его, я отправлюсь с тобой и буду проводником.
– Сдается мне, ты не в состоянии больше ехать верхом, – ответил Александр. – Ты совсем измучен.
– Дай мне что-нибудь съесть и размять ноги, и увидишь.
Александр сделал знак Лептине, подошедшей с «чашей Нестора», и велел подать ее Оксатру.
– Попробуй-ка вот этого, – обратился он к своему разведчику. – Воскрешает даже мертвых. – Потом обернулся к товарищам. – Все конные части приготовить к немедленному выступлению.
Иного они и не ждали. Через несколько мгновений трубы протрубили сбор, и вскоре Александр, вскочив на коня, пустился галопом по ущелью. Рядом скакал Оксатр, а следом – Гефестион, Птолемей, Пердикка, Кратер и все прочие. Постепенно пространство в узкой горловине заполняли отряды гетайров.
Они мчались несколько часов, останавливаясь лишь по необходимости, чтобы дать отдых коням. При приближении к спускавшейся к городу долине горловина расширялась, а из-за заснеженных горных вершин Гиркании начинало выглядывать солнце. Вдруг Оксатр крикнул:
– Стойте! – и натянул поводья.
Конь остановился, храпя и блестя от пота. Александр с товарищами тоже остановились и, расположившись широким кругом, взялись за оружие. Царь обнажил меч, а Леоннат снял со скобы у седла свой топор. Все смотрели на Оксатра, указывающего на что-то в паре стадиев впереди.
– Это повозка из царских конюшен, – сказал тот. – Возможно, они ее бросили, чтобы быстрее бежать.
– Поедем вперед и будем начеку, – распорядился Александр. – Возможно, это ловушка. Гефестион, подходи оттуда, а Птолемей – отсюда. Ты, Пердикка, отправляйся вперед по дороге и посмотри, что за поворотом. Будь внимателен.
Оксатр направил коня шагом вперед, чтобы взглянуть поближе, за ним подъехали Александр с Леоннатом и Кратером.
Царская повозка стояла посреди дороги, очевидно невредимая, с закрытой дверцей.
– Погоди, – сказал Леоннат Александру. – Позволь, я подойду первым. – Он слез с коня и, держа его под уздцы, открыл дверцу, а заглянув внутрь, прошептал: – Великий Зевс…
Александр тоже приблизился. В глубине повозки лежал царь Дарий в боевом наряде, но без знаков своего царского достоинства. Длинные черные волосы, завитая борода и густые усы контрастировали с мертвенной бледностью лица. На груди у него широко расплылось пятно крови, промочившей одежду до пояса. Руки его были связаны цепью. В знак презрения – золотой.
– Подлецы! – в негодовании выругался Александр.
– Быстрее, вытащим его! – воскликнул Птолемей. – Он может быть еще жив. Вызовите Филиппа, живо!
Двое солдат осторожно подняли тело Великого Царя и положили на подстилку, расстеленную на земле, а прибежавший Филипп опустился рядом на колени и приложил ухо к его груди.
– Мертв? – спросил Леоннат.
Филипп сделал знак молчать и продолжал прислушиваться.
– Невероятно… – проговорил он. – Он еще дышит.
Все переглянулись. Александр опустился на колени рядом с Филиппом:
– Можешь что-нибудь сделать для него?
Врач покачал головой и начал снимать с запястий монарха цепи:
– Только одно: дать ему умереть свободным. Это вопрос нескольких мгновений.
– Смотрите! – воскликнул Кратер. – Он шевелит губами…
Оксатр тоже опустился на колени рядом с Великим Царем, поднес ухо к его рту и тут же встал на ноги. Его глаза блестели.
– Он умер, – сказал он дрожащим от волнения голосом. – Великий Царь Дарий Третий умер.
К нему подошел Александр.
– Он что-то сказал? – спросил он. – Тебе удалось расслышать его слова?
– Он сказал: «Месть!»
Александр посмотрел на своего врага. Остекленевший взгляд, в котором когда-то, на поле боя при Иссе, он увидел испуг, теперь вызвал у него глубокую жалость. Александр искренне сострадал человеку, который всего несколько месяцев назад сидел на самом высоком троне на земле, принимая божеское поклонение от миллионов подданных, а теперь, преданный и убитый своими же друзьями, лежал, брошенный на пыльной дороге. И ему пришли на ум стихи из «Разрушения Илиона»[45], описывавшие недвижное тело Приама, убитого Неоптолемом:
Владыка Азии, чьим словом двигались полки,
Лежит, как молнией поваленное древо,
Как ствол без имени, как брошенный предмет.
И Александр прошептал:
– Я сам отомщу за тебя. Клянусь. – И закрыл ему глаза.
Александр – Сизигамбис, Великой Царице-матери
Здравствуй!
Твой сын Дарий умер. Не от моей руки и не моих солдат, а от рук собственных друзей, злодейски убивших его и бросивших на обочине дороги, ведущей на Гекатомпилос.
Я нашел его, когда он еще дышал, но мы ничем не могли ему помочь, кроме одного: мы поклялись отомстить за его бесславную гибель. Последняя его мысль была, несомненно, о тебе, так же как и мои теперешние мысли. Эта смерть нанесла мне такое же оскорбление, как и ему, поскольку лишила меня возможности честной схватки лицом к лицу, схватки, которая выявила бы победителя и побежденного и, во всяком случае, дала бы проигравшему погибнуть с честью.
Теперь я посылаю его к тебе, чтобы ты могла прижать его к груди в последний раз и оплакать, сопроводив в последний приют. Его тело приготовлено для долгого пути отсюда до скал Персеполя, где его ждет гробница рядом с другими царями.
Устрой самые торжественные похороны. Что касается меня, я не остановлюсь, пока не найду убийц и не отомщу им за его смерть. Для матери нет большего горя, чем потерять сына, но прошу тебя, не кляни меня: тебе боги даровали возможность оплакать его и похоронить по обычаям предков. Моей же матери, которая ждет меня уже несколько лет, возможно, не будет дано даже этого.
Сизигамбис свернула письмо и долго плакала в уединении своей комнаты, потом позвала евнухов и велела им приготовить носилки и лошадей, траурные одежды и похоронные дары. На следующий день она отправилась в путь через страну уксиев, за которых ходатайствовала перед Александром.
Когда среди них распространилась весть о том, что царица-мать едет в Персеполь, чтобы похоронить своего сына, вдоль дороги собрался весь народ: мужчины и женщины, старики и дети в молчании встретили старую, убитую горем царицу и проводили ее до границ своей земли, до края нагорья, откуда уже виднелись камни сожженного города, колонны блестящего Новогоднего дворца, окаменевшие стволы пожранного огнем леса.
Она остановилась у ворот разоренного города, велела поставить шатер и там постилась до того дня, когда вдали на Экбатанской дороге показалась повозка, запряженная четверкой вороных коней. Повозка с телом ее царственного сына.
Вскоре Александр возобновил погоню за Бессом и его сообщниками. Через день он прибыл в город Гекатомпилос, где персидский командующий сдался без боя, а оттуда добрался до Задракарты, города в стране гирканцев. Теперь перед ним открылась бескрайняя ширь Каспийского моря.
Царь спешился и в набегавших волнах босиком побрел по прибрежным камням. Его товарищи шли следом, ошеломленные этой водной границей, обозначившей северный предел их похода.
– В какой части света мы, по-твоему, находимся? – спросил Каллисфена Леоннат, стоя рядом с ним перед морем.
– Дай мне твое копье, – ответил историк.
Леоннат с недоумением дал. Каллисфен воткнул его в землю как можно более прямо, а потом тщательно измерил тень:
– Мы примерно на широте Тира, но не могу сказать, как далеко.
– А где кончается это море?
Каллисфен направил взгляд на бескрайнюю морскую гладь, в лучах заката окрасившуюся красным, а потом обернулся к Неарху, – возможно, моряк может дать ответ на этот вопрос. Наварх наклонился, взял с берега несколько камешков и бросил один изо всех сил. Камень упал в воду, оставив распустившийся цветок концентрических кругов, которые затухли, дойдя до песчаного берега.
– Этого никто не знает, – сказал моряк. – Но если построить флот, я бы хотел поплыть вон туда, на север, к новым горизонтам, скрытым от нашего глаза. Узнать, северный ли это залив Океана, как говорят многие, или же озеро.
Пока они говорили, из лагеря послышался какой-то шум – возбужденные крики, песни и звуки веселья.
Александр оглянулся:
– Что делается в лагере?
– Не знаю, – ответил Леоннат, забирая назад свое копье.