Словно в подтверждение своих умозаключений Аристотель с глухим хлопком уронил руку на стопку листов.
Каллисфен пристально посмотрел в эти маленькие серые глазки, которые поблескивали с неопределенным выражением и словно иронично подмигивали.
– Не пойму, сам-то ты веришь в это или только делаешь вид, что веришь?
– Не следует недооценивать порывов страсти, которые всегда представляли сильную мотивацию в человеческом поведении, а тем более в поведении неуравновешенного индивида, каким является убийца. Более того, сама сложность этой истории могла бы в конце концов свидетельствовать о ее истинности.
– Могла бы…
– Именно. Это правдоподобные предположения, которые не совсем сходятся. Во-первых, о мужских пристрастиях Филиппа ходит много слухов, но никто ничего не может сказать наверняка. Фактов нет. Как и про этот раз. Во всяком случае, ты можешь себе представить, чтобы он принял в телохранители неуравновешенного, склонного к истерике типа? Во-вторых, если все в самом деле происходило таким образом, почему обида так долго дожидалась, чтобы вылиться в акт мщения, и почему он был совершен таким опасным образом? В-третьих, кто является основным свидетелем во всем этом деле? Аттал! Но он, как назло, мертв. Убит.
– И следовательно?..
– И следовательно, дело в том, что эту запутанную и в основе своей правдоподобную историю сочинил, вероятнее всего, истинный преступник, возложив вину на того, кто уже мертв и не может ни подтвердить ее, ни опровергнуть.
– В общем, дело темное.
– Возможно. Но кое-что начинает вырисовываться.
– Что же?
– Личность преступника и круги, которые могли сочинить историю такого рода. Теперь ты возьми эти заметки, у меня есть копия в суме, и воспользуйся ими. А я продолжу расследование с другой наблюдательной точки.
– Дело в том, – ответил Каллисфен, – что у меня может не оказаться времени, чтобы довести мои изыскания до конца. Александр уже совершенно готов к экспедиции в Азию. Он попросил меня сопровождать его. Я напишу историю о его походе.
Аристотель кивнул и закрыл глаза:
– Это значит, что прошлое со всем, что оно для него значило, он оставил в прошлом, чтобы устремиться в будущее. То есть, по сути дела, в неизвестность.
Философ взял переметную суму, накинул плащ и вышел на дорогу. Солнце начинало подниматься над горизонтом и обрисовало вдали голые вершины горы Киссос, за которой расстилалась обширная равнина Македонии со своей столицей, а еще дальше – уединенное убежище Миезы.
– Странно, – заметил философ, подойдя к повозке, ожидавшей его, чтобы отвезти в порт. – Теперь у него совсем не остается времени, чтобы встретиться со мной.
– Но он всегда помнит тебя и, возможно, как-нибудь до отбытия нанесет тебе визит.
– Не верится, – задумчиво проговорил Аристотель, словно обращаясь к самому себе. – Сейчас его страстно привлекает это безумное предприятие, оно влечет его, как ночную бабочку огонь в лампе. А когда он действительно ощутит желание повидаться со мной, будет уже поздно возвращаться назад. В любом случае я тебе дам мой адрес в Афинах, и ты сможешь писать мне, когда захочешь. Полагаю, Александр сделает все, чтобы поддерживать свободные контакты с городом. Прощай, Каллисфен, береги себя.
Каллисфен обнял его, а когда разжал объятия и учитель стал садиться в повозку, ему показалось, что впервые за все время их знакомства в маленьких серых глазках вспыхнул растроганный огонек.
На вершине холма, у самой опушки леса, еле вырисовывалось в сумерках древнее святилище. Освещенные снизу огнем ламп деревянные расписные колонны несли на себе следы времени и пережитых за столетия ненастий.
Цветные лепные украшения архитрава и фронтона изображали подвиги бога Диониса, и в пляшущих отблесках света казалось, что фигуры двигаются, как живые.
Дверь была открыта, и в глубине целлы в своей вековой неподвижности торжественно застыла статуя бога. У его ног стояли две скамьи, и еще восемь были расставлены в два ряда вдоль подпиравших стропила боковых колонн.
Первым явился Птолемей, потом Кратер вместе с Леоннатом. Чуть позже к ним присоединились Лисимах, Селевк и Пердикка, еще не совсем оправившийся после ранения, а за ними Евмен и Филота, которых тоже пригласили на собрание. Последним верхом на Буцефале прибыл Александр, а вместе с ним и Гефестион.
Все зашли в пустынный молчаливый храм и заняли места между колоннами.
Александр сел и справа от себя усадил Гефестиона. Товарищи молодого царя были охвачены возбуждением. Им не терпелось узнать, что означает это ночное сборище.
– Настала пора, – начал царь, – осуществить предприятие, мечту о котором долго лелеял мой отец, но которое неожиданная смерть не позволила ему осуществить, – вторжение в Азию!
Порыв ветра из главного входа заставил пламя в лампах заколыхаться, оживив загадочную улыбку на губах бога.
– Я собрал вас здесь не случайно: Дионис укажет нам дорогу. Увенчанный виноградными листьями, он пойдет со своей свитой сатиров и силенов до далекой Индии, куда еще никогда не доходило ни одно греческое войско. Конфликт между Азией и Грецией стар. Он обветшал в тысячелетних войнах без победителей и побежденных. Троянская война продолжалась десять лет и закончилась разграблением и разрушением всего города. Не так обстоит дело с нашими отношениями с персами. Недавние походы, предпринятые сначала афинянами, а потом спартанцами для освобождения греков Азии от господства персов, потерпели неудачу. Захлебнулись и вторжения персов в Грецию. Однако во всех этих случаях не обошлись без резни, пожаров и грабежей. Беда не миновала и храмы богов. Теперь времена изменились: у нас есть войско, мощнее которого не было еще ни у кого, и сильные обученные солдаты, каких еще никто не видел. Но главное…
Александр обвел взглядом всех, по очереди заглядывая каждому в лицо:
– Но главное – мы! Мы, сидящие здесь, спаяны узами глубокой и искренней дружбы. Мы выросли вместе в маленьком городке, мы вместе играли детьми, ходили к одному и тому же учителю, вместе учились встречать первые испытания и первые опасности.
– Нас колотили одной и той же палкой! – добавил Птолемей, вызвав общий смех.
– Хорошо сказано! – одобрил Александр.
– Потому-то ты и не пригласил Пармениона? – спросил Селевк. – Насколько я помню, мы с тобой однажды получили от него взбучку.
– Клянусь Зевсом! Вижу, ты этого не забыл, – засмеялся Александр.
– А кто забудет его палку? – сказал Лисимах. – Кажется, у меня до сих пор следы на спине.
– Нет, Пармениона я не пригласил не поэтому, – вернулся к теме Александр, вновь завладев вниманием друзей. – У меня нет от него секретов, ведь здесь присутствует его сын Филота. Парменион будет опорой нашего предприятия, советником, хранителем унаследованного опыта и знаний, накопленных моим отцом. Но Парменион – друг моего отца и Антипатра, в то время как вы – мои друзья, и я прошу вас здесь, в присутствии Диониса и всех богов, следовать за мной туда, докуда только мы сможем дойти сражаясь. Хоть на самую вершину мира!
– Хоть на вершину мира! – закричали все, встав и окружив царя.
Ими завладело сильное возбуждение. Это было неудержимое, жгучее желание приключений, вспыхнувшее при виде Александра, от соприкосновения с ним, и сам он, казалось, больше всех верил в эту мечту.
– Каждый из вас, – продолжил царь, когда волнение немного утихло, – получит в командование по отряду из моего войска и звание царского телохранителя. Никогда прежде столь молодым воинам не выпадала такая большая ответственность. Но я не сомневаюсь, что вы справитесь, потому, что знаю вас, потому, что рос с вами, и потому, что видел вас в бою.
– Когда выступаем? – спросил Лисимах.
– Скоро. Этой весной. И потому будьте готовы телом и душой. А если кто-то из вас засомневается или передумает, не бойтесь сказать мне об этом. Мне понадобятся верные друзья и здесь, на родине.
– Сколько воинов мы поведем в Азию? – спросил Птолемей.
– Тридцать тысяч пехоты и пять тысяч конницы – это все, что мы можем взять с собой, не оставив без защиты македонские земли. И еще не знаю, насколько можно верить греческим союзникам. Как бы то ни было, я попросил и их пополнить контингент, но не думаю, что они пришлют более пяти тысяч человек.
– Нам они не нужны! – воскликнул Гефестион.
– Напротив, нужны, – возразил Александр. – Это грозные бойцы, и все мы это знаем. Более того, эта война – ответ на персидские вторжения в греческие земли, на постоянную угрозу Азии Элладе.
Поднялся Евмен:
– Можно и мне добавить?
– Дайте слово царскому секретарю! – рассмеялся Кратер.
– Да, дайте ему слово, – сказал Александр. – Я хочу знать его точку зрения.
– Мою точку зрения изложить просто, Александр: делая все возможное с сего момента и до самого вашего отправления, мне удастся собрать средства, чтобы содержать войско лишь в течение месяца, не более.
– Вечно Евмен думает о деньгах! – крикнул Пердикка.
– И правильно, – ответил Александр. – Это его обязанность. С другой стороны, к его замечанию нельзя отнестись легкомысленно, но я тоже кое-что предусмотрел. Нам помогут греческие города в Азии, ведь мы беремся за это дело и ради них тоже. А там видно будет.
– Там видно будет? – спросил Евмен, словно опустившись с облаков на землю.
– Ты что, не слышал, что сказал Александр? – вмешался Гефестион. – Он сказал: «Там видно будет». Разве не ясно?
– Не совсем, – проворчал Евмен. – Если требуется организовать снабжение сорокатысячного войска и пяти тысяч лошадей, клянусь Гераклом, необходимо знать, откуда возьмутся деньги!
Александр похлопал его по плечу:
– Найдем, Евмен, не волнуйся. Уверяю тебя, найдем. А ты позаботься, чтобы все было готово к выступлению. Осталось уже не так много времени. Друзья, прошла тысяча лет с тех пор, как мой предок Ахилл вступил в Азию, чтобы вместе с прочими греками воевать против Трои. Теперь мы повторим его поход – в уверенности, что превзойдем славой прежний. Возможно, нам не будет хватать Гомера, чтобы воспеть наши деяния, но доблести у нас хватит. Я уверен, что вы ни в чем не уступите героям «Илиады». Мы столько раз вместе мечтали об этом, не правда ли? Вы забыли, как вечером мы вставали в нашей спальне, когда Леонид уходил, и рассказывали друг другу про подвиги Ахилла, Диомеда, Одиссея, и засиживались допоздна, пока глаза не слипались от усталости?