– Этот человек отомстил за жестокие унижения, нанесенные мне Филиппом, и сделал тебя царем.
– Этот человек выполнил чей-то приказ. Почему ты не увенчаешь и его?
– Потому что не знаю, кто это.
– Но я узнаю это рано или поздно и живого прибью к столбу.
– А если на самом деле твоим отцом был бог?
Александр закрыл глаза и вновь увидел, как Филипп падает в лужу крови, увидел, как он медленно, словно во сне, оседает и заметна каждая борозда, которую боль безжалостно прочертила на его лице. И почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
– Если мой отец – бог, то когда-нибудь я встречусь с ним. Но несомненно, он не сможет сделать для меня больше, чем сделал Филипп. Прежде чем отправиться в поход, я принес жертвы его печальной тени, мама.
Олимпиада возвела очи небу и проговорила:
– Додонский оракул ознаменовал твое рождение; другой оракул, среди пышущей жаром пустыни, назначил тебе другое рождение для неугасаемой жизни. – Она вдруг обернулась и бросилась ему в объятия. – Помни обо мне, сын мой. Я буду думать о тебе днем и ночью. Мой дух будет тебе щитом в битве, он залечит твои раны, убережет во мраке, снимет порчу, спасет от болезней. Я люблю тебя, Александр, люблю больше всего на свете.
– И я люблю тебя, мама, и буду думать о тебе каждый день. А сейчас попрощаемся, потому что завтра на рассвете я отправляюсь.
Олимпиада поцеловала его в щеку, в глаза, в темя и продолжала прижимать к себе, словно не могла оторваться.
Александр ласково освободился от ее объятий и с последним поцелуем проговорил:
– Прощай мама. Береги себя.
Олимпиада кивнула, и из глаз ее скатились две крупных слезы. И только когда шаги царя замолкли в дали коридора, она сумела выговорить:
– Прощай, Александрос.
Она не спала всю ночь, чтобы последний раз посмотреть с балкона, как он при свете факелов облачается в доспехи, надевает на голову шлем с гребнем, опоясывается мечом, берет щит с золотой звездой, пока Буцефал ржет и в нетерпении бьет копытом, а Перитас отчаянно лает, безуспешно стараясь сорваться с цепи.
Она неподвижно смотрела, как сын проскакал мимо на своем жеребце, и стояла так, пока стук копыт не затих вдали и его не поглотила темнота.
Адмирал Неарх отдал приказ поднять царский флаг и трубить в трубы, и огромная пентера легко заскользила по воде. В центре палубы, у основания деревянной мачты, был установлен гигантский барабан Херонеи, и четверо человек огромными, обернутыми кожей колотушками отбивали ритм гребцам, чтобы разносимый ветром барабанный бой был слышен всему плывущему вслед флоту.
Александр стоял на носу, в посеребренных латах и великолепном шлеме в форме львиной головы с разинутой пастью. На нем были поножи с чеканкой, а на боку висел меч с рукоятью из слоновой кости, принадлежавший когда-то его отцу. В правой руке царь сжимал ясеневое копье с золоченым наконечником, сверкавшим при каждом движении, как молнии Зевса.
Царя целиком поглотила его мечта. Он подставил лицо ласковому соленому ветру и ослепительному солнечному свету, в то время как все его воины на всех ста пятидесяти кораблях не отрывали глаз от этой великолепной фигуры на носу флагманского корабля, подобной статуе бога.
Но вдруг какой-то звук заставил его вздрогнуть, и Александр напряг слух и беспокойно огляделся. К нему подошел Неарх:
– Что случилось, государь?
– Послушай, разве ты не слышишь?
Неарх покачал головой:
– Нет, ничего.
– Но прислушайся же! Кажется… но нет, это невозможно.
Он спустился с возвышения на носу и прошел вдоль борта, пока не услышал более ясно, но все еще слабо собачий лай. Царь посмотрел на пенистые морские волны и увидел отчаянно плывущего Перитаса, который уже начинал тонуть.
– Это мой пес! – крикнул Александр. – Это Перитас, спасите его! Спасите его, ради Геракла!
Трое моряков тут же нырнули в воду, накинули на животное веревки и втащили его на борт.
Бедный, совершенно выбившийся из сил пес растянулся на палубе, и Александр, опустившись рядом на колени, стал растроганно ласкать его. На шее собаки оставался обрывок цепи, а лапы кровоточили от долгого бега.
– Перитас, Перитас, – повторял Александр. – Не умирай.
– Не беспокойся, государь, – заверил его войсковой ветеринар. – Он просто смертельно устал.
Высохнув и согревшись под солнечными лучами, Перитас стал подавать признаки жизни, а чуть позже все снова услышали его голос.
В это время Неарх коснулся рукой плеча царя:
– Азия, государь.
Александр вскочил на ноги и бросился к носу: перед ним вырисовался азиатский берег, изрезанный маленькими бухтами и усеянный приморскими деревушками меж лесистых холмов и залитых солнцем пляжей.
– Готовимся к высадке, – сказал Неарх.
Моряки спустили парус и приготовились бросить якорь.
Корабль продвинулся еще немного, рассекая пенистые волны большим бронзовым тараном, и Александр задумчиво смотрел на приближающуюся с каждым мигом землю, словно давно лелеемые мечты наконец становились явью.
Капитан крикнул:
– Суши весла!
И гребцы подняли весла, с которых текла вода.
Корабль продолжал двигаться к берегу по инерции. Вблизи берега Александр разбежался по палубе и изо всех сил метнул копье.
Древко с острым наконечником полетело по широкой параболе в небо, сверкая на солнце, потом склонило острие вниз и, набирая скорость, устремилось к земле, пока, вибрируя, не воткнулось в Азию.
Послесловие автора
Моим намерением при написании этого «романа об Александре» в современном ключе было рассказать наиболее реалистичным и увлекательным образом о самом грандиозном приключении всех времен, однако не отказываясь ради этого от максимальной верности источникам, как литературным, так и материальным.
Я избрал для повествования довольно современный язык, поскольку эллинский мир был во многих отношениях «современным» – в выразительности искусства, в архитектурных инновациях, в научно-техническом прогрессе, во вкусе к новому и необыкновенному, – стараясь тем не менее избегать в выражениях явных анахронизмов. В военной области, например, я использовал современные термины, такие как «батальон» и «военачальник» вместо «лох» и «стратег», которые могли бы вызвать раздражение у многих читателей, а в медицинской области – слова вроде «скальпеля» для обозначения хирургического инструмента, широко засвидетельствованного археологией. Там, где античные термины понятны, я предпочитал употреблять их.
Я также старался восстановить язык, типичный для некоторых кругов и разных персонажей (женщин, мужчин, солдат, проституток, врачей, художников, прорицателей), держа в уме по большей части комических поэтов (особенно Аристофана и Менандра) и авторов эпиграмм, которые в своем искусстве воспроизводили разговорный язык своей эпохи, даже в его простонародных и непристойных особенностях. Те же поэты стали для меня бесценным источником для восстановления многих аспектов повседневной жизни, таких как мода, кухня, пословицы и поговорки.
Что касается исторических событий, я держал в памяти труды Плутарха, Диодора Сицилийского, Арриана и Курция Руфа с некоторыми ссылками на Помпея Трога и «Роман об Александре». Для воссоздания антропологии и костюмов я опирался в основном на собрания анекдотов, несущих в себе больше жизни, чем определенные пассажи Плиния, Валерия Максима, Теофраста, Павсания или Диогена Лаэрция, но в известной степени черпал и из соответствующих источников вроде Ксенофонта, Элиана, Аполлодора, Страбона и, естественно, Демосфена и Аристотеля, а также пользовался фрагментами из забытых греческих историков. Археологические источники в основном помогали мне восстановить антураж, интерьеры, предметы домашнего обихода, оружие, утварь, мебель, машины, кухонную посуду, а недавнее открытие царской гробницы в Вергине позволило реалистично воспроизвести похороны Филиппа II.
В момент передачи в печать книги я хотел бы поблагодарить всех друзей, которые помогали мне консультациями, в особенности Лоренцо Браччези, который сопровождал меня на этом долгом и не всегда легком пути по следам Александра, а также Лауру Гранди и Стефано Теттаманти, которые, если можно так выразиться, страница за страницей следили за рождением этого романа.
Валерио Массимо Манфреди
Пески Амона
С вершины холма Александр окинул взглядом песчаный берег. Картина почти в точности воспроизводила то, что происходило на этом самом месте тысячу лет назад: сотни протянувшихся вдоль морского берега кораблей, тысячи воинов, – но город Илион, наследник древней Трои, на этот раз не готовился к десятилетней осаде, а, наоборот, распахнул ворота, чтобы принять его, Александра, потомка Ахилла и Приама.
Увидев скачущих к нему товарищей, царь пришпорил Буцефала и направил его к крепости на горе. Ему хотелось войти в древнее святилище Афины Илионской первым и в одиночестве. Доверив коня подошедшему рабу, Александр ступил на землю храма.
Внутри, погруженные во мрак, поблескивали неясные фигуры, и после лазурного неба Троады и полуденного солнца глаза не сразу привыкли к темноте.
Старое здание заполняли древности – оружие, хранящее память еще о Гомеровой войне, об эпопее десятилетней осады стен, построенных богами. Возле каждого из этих овеянных столетиями предметов виднелись таблички с надписями: вот кифара Париса, а вот доспехи Ахилла с огромным, расписанным людскими фигурами щитом.
На протяжении веков блеск этих реликвий поддерживали чьи-то невидимые руки – из благочестия и ради любопытства верующих. Реликвии висели на колоннах, на потолочных балках, на стене целлы. Но насколько все это истинно? А насколько лишь продукт хитрости жрецов и их желания обогатиться?
Александр внезапно почувствовал, что в этом беспорядочном нагромождении предметов, напоминающем скорее кучу барахла на рынке, чем обстановку святилища, истинна лишь одна вещь – его страсть к древнему слепому поэту, его собственное безграничное восхищение героями, которых низвело в прах время и бесчисленные события, происшедшие с тех пор меж берегами Проливов.