– Они подтверждают, что получили сообщение, – объяснил Птолемей, – но, поскольку солнце не благоприятствует, не могут сигнализировать светом.
– И что, по-твоему, они хотят сказать? – спросил Леоннат.
– Что они вернутся, – ответил Селевк. – По-моему, они идут на Самос пополнить запасы воды и продовольствия.
– Но на Самосе командует афинянин – наш союзник, – возразил Леоннат.
Селевк пожал плечами:
– Увидишь, они получат все, чего попросят. Афиняне боятся нас, но не любят. Погляди хотя бы на то, как ведут себя здесь их войска. Ты видел афинян хоть на одном празднике вместе с нами? А их командиры? Они смотрят на тебя сверху вниз, как на прокаженного, и являются на собрания высшего командования, только если на приглашении есть подпись Александра, а иначе даже не пошевелятся. Говорю тебе, на Самосе персидский флот получит все, в чем нуждается.
– Как бы то ни было, нам все равно, – сказал Александр. – Даже утолив жажду и набив брюхо, персы должны решить, высаживаться им или нет, поскольку я не собираюсь выводить наш флот в море. И Неарх со мной согласен. Нам остается лишь патрулировать вход в залив быстрыми шлюпками, чтобы избежать внезапной атаки ночью или на рассвете. Предупредите адмирала.
Царь вернулся к городской стене, чтобы усилить осадные работы.
Стенобитными машинами распоряжался Лисимах. Он велел придвинуть огромный таран туда, где подкоп, сделанный предыдущей ночью, ослабил стену.
– Я хочу, чтобы отныне машины работали непрестанно, днем и ночью, без перерыва. Велите также принести херонейский барабан: его звук должны услышать в городе, и это посеет панику. Не прекращайте бить в него, пока стена не упадет под ударами таранов.
Два всадника галопом помчались в лагерь и передали Неарху приказ.
Адмирал велел послать в море десяток шлюпок с кувшинами масла, чтобы в случае надобности зажечь его ночью, и организовал доставку огромного барабана под стены Милета.
Вскоре шлюпки вышли в море ожидать возвращения персидского флота, а Гром Херонеи, как уже прозвали барабан солдаты, подал голос. Глубокий рокот, ритмичный и угрожающий, ударился об окружающие горы и, отразившись, разнесся по берегу. А вслед за этим громом вскоре последовали оглушительные удары таранов, выдвинутых сотнями рук к городским стенам, в то время как катапульты метали камни на стены, чтобы держать защитников Милета подальше от осадных машин.
Когда один отряд уставал, на его место вставала смена, и когда одна машина ломалась, ее тут же заменяли исправной, чтобы у осажденных не было ни минуты передышки.
При наступлении темноты персидский флот, пользуясь попутным ветром, вышел на рейд и с надутыми парусами двинулся к морскому лагерю Неарха. Но маленькие отряды на шлюпках в темноте были бдительны. Издалека завидев на фоне неба огромные силуэты персидских кораблей, они сразу же открыли кувшины с маслом и стали один за другим опорожнять их в море, образуя за кормой длинный след, а потом подожгли его.
Огненная змейка на темной поверхности воды осветила обширное пространство, и вскоре на суше затрубили сигнал тревоги. Берег закишел огнями и зашумел возгласами, и при свете факелов отряды собрались отразить угрозу.
Персидский флот и не пытался пересечь огненную линию, навархи спешно отдали приказ гребцам грести назад.
Когда взошло солнце, залив был пуст.
Первым сообщил об этом Александру Неарх:
– Государь, они ушли! Персидские корабли покинули залив.
– В каком направлении? – спросил царь, которого оруженосцы облачали в панцирь, пока Лептина хлопотала над «чашей Нестора».
– Никто не знает, но один дозорный на мысе Микале утверждает, что заметил хвост эскадры на юге. По-моему, они ушли насовсем.
– Да услышат тебя боги, адмирал.
В этот момент вошел афинский командующий Карилай во всеоружии.
– А ты что думаешь об этом? – спросил его Александр.
– Думаю, нам повезло. Однако я без труда мог бы встретиться с ними в открытом море.
– Но так получилось лучше, – сказал Александр. – Мы сберегли людей и корабли.
– И что теперь? – спросил Неарх.
– Подождите до второй половины дня и, если они не покажутся, спускайте корабли на воду и ставьте наготове у причалов.
Оба командира вышли, а Александр сел на коня и вместе с Селевком, Птолемеем и Пердиккой направился к линии осады. Его встретили удары таранов и Гром Херонеи.
Царь поднял глаза к стене и заметил там брешь, которая с каждым ударом расширялась. Одна штурмовая башня потихоньку все ближе и ближе подползала к стене.
– Сейчас начнем решительный штурм! – крикнул Парменион, перекрывая грохот.
– Ты передал солдатам мои приказы?
– Да. Никакой резни, никакого насилия, никаких грабежей. Нарушителей будут судить на месте.
– Это перевели и для варваров во вспомогательных войсках?
– Да, и для них.
– Прекрасно. Можешь начинать.
Парменион кивнул и сделал знак одному из своих людей, который трижды взмахнул желтым флагом. Штурмовая башня пришла в движение и придвинулась еще ближе к стене. В этот момент послышался страшный грохот, и большая часть кладки рухнула, подняв тучу пыли, за которой было невозможно разобрать, где друзья, а где враги.
Тем временем с башни перебросили мостик, и на стену бросился отряд македонян. Разгорелась яростная схватка, и немало атакующих упало с бастионов, стены и мостика, но вскоре им удалось отвоевать на стене у бреши небольшой плацдарм. Выбив оттуда защитников, македоняне начали осыпать градом стрел и дротиков тех, кто был по другую сторону бреши.
Как только пыль рассеялась, в пролом бросился отряд щитоносцев, а за ними последовали штурмовые части фракийцев и трибаллов.
Растерянные, уставшие от сверхчеловеческого сопротивления, милетские воины начали отступать, и войска Пармениона проникли за стену.
Некоторое число солдат – преимущественно из числа простолюдинов – сдались и спасли свою жизнь, но греческие наемники и отряды, набранные из знати, представляя, какая судьба их ждет, бежали в противоположный конец города, избавились от доспехов и бросились с башен в море в отчаянной попытке вплавь добраться до островка Лада, чтобы оказать последнее сопротивление в стоявшей там небольшой крепости.
Александр въехал на коне в захваченный город и быстро поднялся на западную стену. Вдали от берега виднелись плывущие по заливу беглецы: некоторые, обессилев, тонули, другие продолжали размеренно взмахивать руками, продвигаясь к цели.
Царь вместе с Гефестионом развернулся и поскакал к морскому лагерю, разбитому у подножия горы Латмос, где почти все корабли уже были спущены на воду. Там он поднялся на борт флагмана и велел взять курс на Ладу.
Причалив к острову, Александр увидел, что спасшиеся после штурма уже вошли в крепость; вооруженные одними мечами, совершенно изнемогшие, мокрые, они казались призраками. Велев Гефестиону оставаться на месте, царь пошел вперед.
– Почему вы бежали сюда? – крикнул он.
– Потому что это место достаточно мало, чтобы защищать его малым количеством людей.
– Сколько вас? – снова крикнул Александр, уже из-под стены.
Гефестион и телохранители окружили его, прикрыв щитами, но царь велел всем отойти назад.
– Хватит, чтобы не дать вам легкой победы.
– Откройте ворота, и вам не причинят никакого вреда. Я уважаю доблесть и мужество.
– Ты кто, парень? – спросил все тот же голос.
– Я царь македонян.
Гефестион снова приказал телохранителям выйти вперед, но Александр дал знак не двигаться. Защитники Милета пошептались между собой, потом снова заговорил тот же человек:
– Слово царя?
– Слово царя.
– Подожди, я спущусь.
Послышался шум отодвигаемых засовов, ворота крепости отворились, и в проеме показался говоривший. Это был человек старше пятидесяти, с длинной спутанной бородой и морской солью в волосах, с худыми руками и морщинистой кожей. Он увидел, что царь стоит перед ним совсем один.
– Можно войти? – спросил Александр.
Милетские воины, те, что вплавь добрались до острова Лада, поклялись в верности Александру, после того как встретились и поговорили с ним. Триста из них, большинство, завербовались в македонское войско, чтобы участвовать в походе.
Победители проявили к городу уважение. Не было допущено никаких грабежей, и были предприняты меры для восстановления городской стены. Евмен от имени царя созвал городской совет. Он велел восстановить демократические институты власти и объявил, что налоги, которые платили раньше Великому Царю, теперь будут выплачиваться Александру. Воспользовавшись моментом, он тут же попросил аванс, но все равно из-за непомерных расходов финансовая ситуация в македонском войске оставалась критической.
На следующий день на совете высшего командования секретарь объяснил положение, упрямо возвращаясь к состоянию казны, отчего доклад оставил горьковатый привкус, несмотря на одержанные до сих пор великие победы.
– Не понимаю, – сказал Леоннат. – Нам достаточно лишь протянуть руку, чтобы взять все, что хотим. Этот город чрезвычайно богат, а нам приходится выпрашивать ничтожную сумму.
– Объясняю, – снисходительно вмешался Птолемей. – Видишь ли, теперь Милет является частью нашего царства, и вредить ему – значит вредить македонскому городу, такому же как Эги или Драбеск.
– Однако царь Филипп не рассуждал подобным образом, когда брал Олинф и Потидею, – возразил Черный.
Александр весь окаменел, но ничего не ответил. Другие тоже промолчали. Тишину нарушил Селевк:
– Тогда были другие времена, Черный. Тогда царь Филипп должен был преподать урок, а теперь мы объединяем весь греческий мир в единую страну.
Тут слово взял Парменион:
– Люди, нас не должны занимать подобные проблемы. Осталось освободить лишь Галикарнас. Сделаем последнее усилие, и наша задача будет выполнена.
– Ты так думаешь? – спросил его Александр с некоторой обидой. – Я никогда не заявлял ничего подобного и никогда не устанавливал ни границ, ни сроков нашего похода. Но если тебе что-то не нравится, можешь в любое время вернуться назад.