лнечном свете. Наша сила против их силы, наш ум против их ума, наша осторожность против их осторожности. Ничего другого. Знаешь, что мы сделаем теперь? Мы удалим из бреши обломки, уберем камни, чтобы совершенно освободить территорию, а потом подкатим машины к круглому бастиону и разобьем его. Если они построят новый, мы разобьем и тот, пока не столкнем их в море. Понял, Пердикка? А до тех пор выполняй мои приказы, и только. Потеря твоих солдат – уже достаточное наказание. Я доставлю тебе их тела. И ты со своим отрядом окажешь им погребальные почести, успокоишь жертвами их оскорбленные души. Придет день, когда ты выплатишь им свой долг. А теперь я приказываю тебе жить.
Александр поднял меч и протянул другу.
Пердикка молча вложил клинок в ножны и встал, чтобы уйти. Глаза его были полны слез.
Лицо стоявшего перед ним человека скрывал коринфский шлем, сам он был в панцире из бронзовых пластин, украшенных серебром, а на цепочке портупеи висел меч. Синий льняной плащ у него на плечах, как парус, раздувало вечерним ветром.
Александр же пришел с непокрытой головой и пешком, ведя Буцефала в поводу.
– Я Александр, царь македонян, – сказал он. – Я пришел договориться о выкупе за тела моих павших солдат.
Взгляд человека сверкнул из-под шлема, и Александр на мгновение узнал вспышку тех глаз, что Апеллесу удалось передать на портрете. Его голос прозвучал металлом:
– Я командующий Мемнон.
– Что ты просишь за возвращение мне тел моих воинов?
– Всего лишь ответа на один вопрос.
Александр изумленно посмотрел на него:
– Какой вопрос?
Мемнон на мгновение заколебался, и Александр почувствовал, что сейчас он спросит о Барсине, поскольку такой человек повсюду имел осведомителей и, услышав о происшедшем, почти наверняка мучился сомнениями.
Но вопрос оказался вовсе не об этом.
– Зачем ты принес войну на эту землю?
– Персы первыми вторглись в Грецию; я пришел отомстить за разрушение наших храмов и городов, за наших юношей, павших при Марафоне, Фермопилах и Платее.
– Ты лжешь, – сказал Мемнон. – Тебе нет дела до греков, и им нет дела до тебя. Скажи мне правду. Я никому не расскажу.
Усилившийся ветер окружил двоих воинов тучей красной пыли.
– Я пришел построить величайшее царство, какое только видели на земле. И ничто меня не остановит, пока я не дойду до волн последнего Океана.
– Этого я и боялся, – кивнул Мемнон.
– А ты? Ты не царь, ты даже не перс. Зачем же такое упорство?
– Затем, что я ненавижу войну. Я ненавижу молодых безрассудных безумцев, которые, подобно тебе, желают славы и заливают мир кровью. Я заставлю тебя жрать пыль, Александр. Я вынужу тебя вернуться в Македонию, и ты умрешь от кинжала, как твой отец.
Царь не поддался на провокацию:
– Пока существуют границы и барьеры, различные языки и обычаи, разные божества и религии, мира не будет. Тебе следует присоединиться ко мне.
– Это невозможно. У меня одно слово и одно убеждение.
– Тогда победит сильнейший.
– Не говори так: судьба слепа.
– Ты вернешь мне тела моих солдат?
– Можешь забрать их.
– Сколько времени ты даешь на перемирие?
– До истечения первой стражи.
– Мне хватит. Благодарю тебя.
Вражеский командующий наклонил голову.
– Прощай, командующий Мемнон.
– Прощай, царь Александр.
Мемнон повернулся к нему спиной и пошел к стене. Дверь открылась, и синий плащ исчез в темноте проема. Вскоре тяжелая железная дверь с протяжным скрипом затворилась за ним.
Александр вернулся в лагерь и отправил Пердикку собирать погибших.
Носильщики приносили их по одному и передавали жрецам и их служкам, чтобы те привели тела в порядок и приготовили к погребению.
Было возведено пятнадцать больших костров, и на каждый возложили по двадцать тел, облаченных в доспехи, вымытых, причесанных и умащенных благовониями.
Отряды Пердикки стояли в почетном карауле, вслед за своим командиром громко выкрикивая имена павших. Потом пепел собрали в урны, куда также сложили раскаленные на костре и ритуально согнутые мечи погибших. Урны запечатали и к каждой приложили свиток с именем, родом и местом рождения умершего.
На следующий день их погрузили на корабль и отправили в Македонию, на вечный покой в земле предков.
Между тем под прикрытием баллист саперы начали удалять из бреши обломки стены, чтобы выдвинуть машины к новому бастиону. Александр с высоты холма наблюдал за работой и видел, что в это же время внутри города по приказу Мемнона возводится гигантская деревянная башня.
К царю подошел Евмен. Он, как обычно, был в воинских доспехах, хотя до сих пор ни разу не принимал участия ни в каких боевых действиях.
– Когда они построят эту башню, будет трудно подойти к бастиону.
– Да, – признал Александр. – Мемнон поставит наверху баллисты и катапульты и будет стрелять вниз с близкого расстояния.
– Ему будет достаточно целиться в скопление наших воинов, чтобы устроить побоище.
– И потому я хочу пробить брешь в этом проклятом бастионе, прежде чем он закончит свою башню.
– Не получится.
– Почему?
– Я рассчитал темп работ. Ты видел часы, которые я велел устроить на холме?
– Видел.
– Так вот: защитники возводят примерно три локтя[27] в день. Ты видел прибор, что я установил рядом с часами?
– Конечно-конечно, – ответил Александр с оттенком нетерпения в голосе.
– Если тебе неинтересно, я могу ничего не говорить, – обиделся Евмен.
– Не дури. Что это за прибор?
– Игрушка моего изобретения – окуляр на вращающейся платформе, который устанавливается на одну линию с целью. Путем простого геометрического расчета я могу сказать, на сколько в день поднимается их новое сооружение.
– И что?
– А то, что, пока мы расчистим брешь хотя бы наполовину, они свою работу уже закончат и разнесут нас вдребезги градом ударов. По моим расчетам, они смогут установить на верхних площадках двенадцать катапульт.
Александр опустил голову и, чуть помолчав, спросил:
– И что ты можешь предложить?
– Тебя действительно интересует мое мнение? Что ж… Я бы отказался от удаления обломков стены и сосредоточил все наши машины в северо-восточном секторе, где стена кажется не такой толстой. Если хочешь взглянуть через мой прибор…
Александр позволил себя отвести к тому месту и посмотрел в окуляр.
– Тебе нужно сначала навести его на внешнюю поверхность стены, а потом на внутреннюю, слева от бреши. Видишь? А теперь справа, вот так.
– Верно, – признал Александр, снова выпрямляясь. – С той стороны стена не такая толстая.
– Именно. Так вот, если ты распорядишься выдвинуть туда все башни, еще до завтрашнего вечера они сделают такой пролом, что можно будет обойти круглый бастион или подобраться к нему сбоку. Агриане – прекрасные скалолазы, и, если ты пошлешь их, они расчистят путь для штурмовых отрядов, которые смогут проникнуть в город и зайти защитникам в тыл.
Александр положил руки ему на плечи:
– А я-то до сих пор держу тебя в секретарях! Если победим, будешь участвовать во всех советах высшего командования с правом излагать свое мнение. А теперь велим переместить эти башни, чтобы скорее начали разбивать стену. Хочу, чтобы они работали в несколько смен, без перерыва, день и ночь. Не дадим спать жителям Галикарнаса!
Приказ царя был выполнен незамедлительно: в последующие дни, с большими усилиями и привлечением сотен рабочих и тяглового скота, шесть штурмовых башен одна за другой были выдвинуты к северо-восточной стене, и навязчиво, неумолимо, ритмично заработали тараны – весь город и земля под ним сотрясались от оглушительного грохота. Евмен по поручению Александра лично проинспектировал каждую стенобитную машину. Его сопровождала группа инженеров, которые корректировали балансировку и выравнивали платформы для максимальной производительности таранов.
Условия внутри башен были страшные: жара, пыль, теснота. Приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы толкать гигантские окованные бревна на твердые каменные стены. Жуткая отдача и невыносимый шум налагали тяжкое испытание на тех, кто занимался этим. По лестнице постоянно поднимались и спускались водоносы, чтобы утолять жажду солдат, занятых нечеловеческим трудом.
Но все словно бы ощущали на себе неотрывный царский взгляд. К тому же Александр обещал щедрую награду первому, кто обрушит вражескую защиту. Между тем он догадывался, что исход предприятия зависит не только от работы машин: он чувствовал, что Мемнон готовит какой-то ответный ход.
Александр собрал на холме Пармениона, Клита Черного и своих товарищей: Гефестиона, Пердикку, Леонната, Птолемея, Лисимаха, Кратера, Филоту и Селевка. Пригласили также Евмена.
Царский секретарь был весь в пыли и оглох от шума, так что приходилось кричать, чтобы он что-то услышал. В боевой готовности выстроилось войско – первый ряд щитоносцев в легком вооружении, фракийские и агрианские отряды. За ними, в центре и на левом крыле, – македонская тяжелая пехота, справа – гоплиты греческих союзников. На флангах – конница. В глубине, в резерве, под командованием Пармениона – ветераны Филиппа, воины большого опыта и устрашающего упорства в бою.
Они молча ждали, держа копья у ноги, в тени первого ряда олив.
Тем временем по приказу Пердикки на возвышение выдвинулась батарея из множества баллист и нацелилась на Миласские ворота, откуда галикарнасцы могли совершить вылазку.
– Евмен должен вам кое-что сказать, – объявил Александр.
Секретарь бросил взгляд на свои солнечные часы – тень, отброшенную на деревянный циферблат воткнутым в центре колышком.
– Менее чем через час стена с северо-восточного края начнет рушиться. Верхние ряды квадратных камней уже поддались, а нижние тронулись под ударами самых тяжелых таранов на нижних платформах. Стена должна рухнуть одновременно на протяжении не менее чем ста пятидесяти футов.