Александр оглядел своих военачальников и товарищей. Все лица несли на себе печать долгих боев, недосыпаний, постоянных контратак, засад, лишений и усталости от месяцев осады.
– Сегодня на кон поставлено все, – сказал он. – Если победим – слава о нашей силе откроет нам все ворота отсюда до горы Аман. Если нас отбросят – потеряем все, чего добились. Хорошенько запомните одно: противник наверняка попытается совершить какое-то решительное действие, и никто из нас не может предугадать какое. Только посмотрите на эту башню, – царь указал на гигантскую деревянную платформу, всю уставленную баллистами и катапультами, – и вы поймете, насколько он грозен. А теперь пошлите войско вперед под прикрытием этих башен. Нужно быть готовыми к броску, как только появится брешь. Вперед!
Пердикка попросил слова:
– Александр, прошу у тебя одолжения: позволь на первый штурм повести солдат мне. Дай мне щитоносцев и штурмовиков, и клянусь тебе перед богами: завтра утром мы будем сидеть на пиру во дворце галикарнасского сатрапа.
– Бери всех, кто тебе нужен, Пердикка, и делай то, что требуется.
Все разошлись по своим частям, и по сигналу трубы войско шагом двинулось в направлении шести башен. Только ветераны под бдительным оком Пармениона неподвижно ждали в тени олив.
Александр велел привести Буцефала, чувствуя, что в столь решительный момент может положиться только на него. Он погладил коня по морде и по шее, а потом шагом направился к стене. Рядом ехали Гефестион и Селевк, которых царь решил оставить при себе.
Резкий свист заставил его обернуться, и он увидел, как большая башня позади круглого бастиона метнула в левое крыло войска железные стрелы баллист.
– В укрытие! – крикнул Черный. – Убирайтесь оттуда, а то окажетесь на вертеле, как дрозды. Прочь, прочь оттуда, вам говорят!
Левое крыло развернулось и заняло позицию позади центра, а Клит приказал своим солдатам бежать под прикрытие стены, где прямые выстрелы баллисты не могли их достать. Между тем Лисимах, командовавший своей батареей метательных машин, что стояла на возвышении, ответил залпом в направлении башни. Пораженные в грудь, несколько галикарнасцев с воплями упали с высоты на землю и разбились.
Послышался грохот – это в восточной части стены рушились огромные блоки, выбитые непрекращающимися ударами таранов.
Пердикка не отставал от своих щитоносцев и агриан. Он кричал как безумный, потрясая перед собой копьем. В это мгновение послышался сигнал трубы, а потом другой – протяжный, резкий, душераздирающий. К царю галопом подскакали вестовые:
– Государь! Государь! Вылазка на восточной стороне, вылазка!
Гефестион в недоумении повернулся к Александру:
– Это невозможно. На восточной стороне нет ворот.
– Нет, есть, – вмешался Селевк. – У берега.
– Но с этой дистанции мы бы увидели, как они подходят, – настаивал Гефестион.
Подскакали другие вестовые:
– Государь! Они спускаются со стены, их тысячи. Они спускаются по веревочным лестницам и рыбацким сетям! Они у нас в тылу, государь!
– Галопом! – приказал Александр. – Быстро, быстро!
Он пришпорил Буцефала и поскакал в тыл своему войску. Там тысячи персидских солдат атаковали македонян, выпуская тучи стрел и дротиков. И снова зазвучали трубы, на этот раз слева.
– Миласские ворота! – завопил Селевк. – Александр, смотри, еще одна вылазка!
– Внимание на боковую дверь! – крикнул Черный. – Осторожно! Проклятье! Леоннат! Леоннат! С этой стороны! Смотрите на фланг!
Леоннат повернул со своими педзетерами и оказался перед пехотой наемников, которую вел за собой гигант Эфиальт. Выставив перед собой бронзовый щит с изображением горгоны с горящим взглядом и змеями вместо волос, он кричал:
– Вперед! Вперед! Время пришло! Перебьем их всех!
Царь пробил себе дорогу к первой линии, где яростно наседали персидские ударные войска. Они соединились с греческими наемниками Эфиальта. С башен бастиона катапульты открыли навесную стрельбу длинными стрелами.
Под страшным градом снарядов строй македонян начал рушиться, и греческие наемники стали теснить врагов щитами. Александр, находившийся в этот момент на левом фланге, двинул Буцефала в самую гущу сражения. Сжимая в руке обоюдоострый топор, он криком воодушевлял своих воинов. Огромный камень упал рядом и раздавил одного из солдат, как муху. Кровь брызнула на бок Буцефалу, который встал на дыбы и заржал, колотя в воздухе передними копытами.
Тщетно царь старался направить коня в центр, где его воины все больше уступали инициативу противнику: давка и град камней из катапульт преграждали ему путь, и все его силы уходили на то, чтобы сдерживать напор вражеских солдат, выплескивавшихся из Миласских ворот.
Черный, видя, что Эфиальт, как воплощение ярости, вклинился со своими частями в македонский центр, продолжал отступать. Молодые педзетеры не выдерживали под натиском грозного, сплоченного строя наемников. Только Пердикка упирался на самом левом краю строя. Катапульты с высоты бастиона начали бросать амфоры со смолой и битумом, которые разбивались у основания македонских штурмовых башен, расплескивая по земле свое содержимое. Вскоре на стене появились персидские лучники, выпустившие рой зажигательных стрел. Пламя с ревом вспыхнуло и охватило машины, превращая их в огромные факелы.
Пердикка доверил командование своему заместителю, а сам поднялся сквозь пламя на первую платформу, где перепуганные люди бросили тараны, которые по инерции продолжали качаться на веревках.
– По местам! – заорал он. – Все по своим местам! Стена сейчас рухнет. Вперед, последний удар! – и, бросив на землю щит, сам схватился за ручку тарана, не обращая внимания на языки пламени, угрожающе проникавшие сквозь щели дощатого пола.
Остальные сначала смотрели на него, ошеломленные этим сверхчеловеческим мужеством, а потом один за другим вернулись на свои места и вновь принялись раскачивать таран, крича, чтобы преодолеть страх и невыносимый жар. Огромный окованный конец тарана, толкаемого тысячей отчаянных рук, снова набрал ход и с грохотом врезался в стену. Гигантские квадратные блоки, уже поддавшиеся, заколебались, а потом один или два из них упали, подняв тучу дыма и пыли. Следующие удары пробили дыру и вызвали ужасный обвал, который помог загасить огонь.
Однако в центре македонского строя педзетеры все отступали под неудержимым натиском Эфиальта, и этот натиск был готов вот-вот превратиться в прорыв. Черный снова закричал:
– Леоннат, останови его!
И Леоннат услышал. Ударами топора он расчистил себе путь через ряды врагов и оказался перед Эфиальтом.
Два колосса остановились, запыхавшиеся, с искаженными от усталости лицами. У обоих кровоточили многочисленные раны, а тела блестели от пота, как статуи под дождем.
Александр обернулся и увидел, что ветераны его отца замерли в тени олив под бесстрастным оком Пармениона. Он закричал:
– Трубач, проси резерв!
Это была последняя возможность, так как конница не могла вступить в бой на этой пересеченной, скалистой местности, усеянной камнями.
Парменион услышал тревожный, настойчивый звук и обратился к своему войску:
– Ветераны, за царя Филиппа и за Александра, вперед!
И внезапно грохот разорвал душный воздух: то был Гром Херонеи!
Огромный барабан, спрятанный под оливами, подал голос, и мощная фаланга мерным шагом двинулась вперед, ощетинившись копьями, как страшный дикобраз, и выкрикивая на каждом шагу «Алалалай! Алалалай!».
Александр, с трудом пробившись почти в самый центр сражения, велел педзетерам Леонната разойтись в стороны, чтобы пропустить ветеранов, которые лавиной обрушились на уже уставших ветеранов Мемнона. Между тем Леоннат, как лев, сражался со своим гигантом-противником, и оглушительный лязг их ударов разносился по равнине, как в битве титанов.
Используя свой борцовский опыт, Леоннат обманным выпадом вывел Эфиальта из равновесия, так что тот коснулся коленом земли. В то же мгновение македонянин выпрямился и, упершись обеими ногами в землю, изо всех сил нанес секирой удар по спине противника, который с шумом рухнул на землю.
Даже после захода солнца обезумевшие от усталости и ярости бойцы продолжали сражаться. Греческие наемники, обессилевшие и потерявшие своих командиров, не выдержали неодолимого натиска ветеранов Пармениона: они начали отступать и наконец обратились в беспорядочное бегство, устремившись к Миласским воротам и боковой двери в южном секторе, рядом с морем. Но напуганные зрелищем битвы защитники города закрыли все ворота, так что многих вражеских воинов ветераны Пармениона перебили у самого подножия стен, заколов сарисами.
Когда Александр велел трубить сигнал отбоя, Пердикка прочно вклинился в брешь в восточном секторе. Отряд агриан взобрался на круглый бастион и сбрасывал оттуда его защитников. Другие солдаты залезли на деревянную башню и направили баллисты и катапульты в центр города.
Принесли множество факелов и повсюду зажгли огни, чтобы обезопасить себя от внезапных вражеских контратак в течение ночи.
Галикарнас был во власти победителей.
Александр в ту ночь не спал: участь его поединка с Мемноном оставалась мучительно неопределенной до самого последнего мгновения, а до тех пор он не раз чувствовал себя на грани поражения и позора, и это никак не выходило у него из головы.
Его воины разожгли на стене костер, и царь дожидался рассвета. Ночь была темная, город утонул во мраке и тишине: огни горели только в широкой бреши, занятой его солдатами, на кирпичном бастионе, захваченном агрианами, и у подножия большой деревянной башни. Сам он был на виду, а враги где-то спрятались, притаились.
Сколько их еще? Сколько вооруженных солдат прячется в темноте? Возможно, они готовят засаду, а может быть, Мемнон ждет подкрепления с моря.
Когда триумф был уже у него в руках, царь чувствовал, что удача еще может посмеяться над ним. В последний момент вражеский командующий мог придумать какую-нибудь новую стратагему. Будучи старше и опытнее, Мемнон всегда умел отвечать ударом на удар или даже предвосхищать ходы Александра.