Все вновь принялись за еду и питье, и вскоре беседа оживилась, но с того дня никто не забывал взгляд Аристандра и его слова.
Царь вспомнил, как впервые встретился с ним и как ясновидец рассказал ему о преследовавшем его по ночам кошмаре: голый человек, заживо горящий на погребальном костре. И среди шума голосов и пира Александр на мгновение постарался поймать взгляд Аристандра, чтобы прочесть в нем истинный мотив, толкавший его в сердце Азии, но увидел лишь мутный блеск и отсутствующее выражение. Ясновидец был где-то далеко.
Командир келенского гарнизона подождал два условленных дня, а потом сдался, и изрядная часть богатств правителя переместилась в сундуки македонского войска. Александр сохранил фригийцу его должность, оставил в городе несколько своих командиров со скромным контингентом солдат, чтобы защищать крепость, а сам направился на север.
Когда через пять дней марша по припорошенному легким снежком плоскогорью он подошел к Гордию, там его уже ждал Парменион. На холмах вокруг древнего фригийского города старый военачальник расставил дозоры, и, когда на фоне сверкающего снега показалось красное знамя с золотой звездой Аргеадов, он был уже предупрежден.
Парменион встретил Александра с почетным эскортом под командованием своего сына Филоты. Подойдя ближе, он построил стражу, а сам вышел вперед, ведя коня в поводу. Монарх тоже спешился и пошел ему навстречу, а войско разразилось приветственными криками.
Парменион обнял и облобызал царя в обе щеки:
– Государь, ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Я очень тревожился, не понимая поведения персов.
– И я очень рад тебя видеть. Как твой сын Филота? Как твои воины?
– С ними все хорошо, государь. Они приготовили пир в честь твоего прибытия. Будем пить и веселиться.
Парменион и Александр шли пешком, разговаривая между собой, а Буцефал то и дело подталкивал своего хозяина мордой, желая привлечь его внимание. Все войско шагало следом, причем конница построилась на просторе равнины широким фронтом всего в три шеренги. Это было впечатляющее зрелище: два человека спокойно шагали по безграничному плоскогорью, а вслед за ними под топот десятков тысяч копыт двигался строй огромного войска.
– Пополнение пришло? – спросил царь.
– К сожалению, нет.
– Тебе хотя бы известно о его приближении?
– Нет еще.
Александр продолжал идти молча, поскольку вопрос, который он хотел задать, был очень нелегким. Парменион тоже молчал, не желая его смущать.
– Где он? – вдруг спросил Александр, словно интересуясь чем-то несущественным.
– Сисин вернулся с устным посланием, и я лишь исполнил твои указания. Аминта под домашним арестом, и командовать фессалийской конницей я временно поставил Филоту.
– Как он это воспринял?
– Плохо, как и следовало ожидать.
– Не могу поверить. Он всегда хранил мне верность – я не раз видел, как он рисковал жизнью ради меня.
Парменион покачал головой.
– Власть растлевает многих, – заметил он вслух, но про себя подумал: «всех». – Тем не менее у нас нет никаких доказательств того, что Аминта принял предложение персов.
– А где персидский посланник с письмом?
– Я держу его под стражей. Могу показать письмо, что было при нем.
– Оно написано по-гречески или по-персидски?
– По-гречески, но я не вижу в этом ничего странного. При дворе у Великого Царя служит много греков, среди которых немало афинян. Им наверняка не составило труда написать подобное письмо.
– А обещанные деньги?
– Никаких следов. По крайней мере, пока.
Уже показался военный лагерь Пармениона. В основном он состоял из шатров, но имелись и небольшие деревянные постройки, и это говорило о том, что войско расположилось здесь довольно давно.
В это время послышались сигналы трубы, и вскоре весь контингент в боевом порядке вышел в поле, чтобы воздать почести вернувшемуся царю.
Александр и Парменион снова сели на коней и проехали перед строем. Воины с грохотом били мечами в щиты и ритмично выкрикивали: «Александрос! Александрос! Александрос!»
Растроганный Александр приветствовал их поднятой рукой, в его взгляде виделось волнение.
– Под нашей властью почти половина Анатолии, – сказал Парменион. – Никто из греков не завоевывал такой обширной территории, даже Агамемнон. Но меня тревожит бездействие персов. При Гранике правители Фригии и Вифинии ждали нас, чтобы дать бой. Это была их инициатива, тогда они не имели времени посоветоваться с Великим Царем. Но теперь Дарий наверняка принял решение, и я не могу понять этого спокойствия: никаких нападений, никаких засад… и в то же время никаких предложений начать переговоры.
– Тем лучше, – ответил Александр. – У меня нет ни малейшего желания начинать переговоры.
Парменион промолчал: он уже достаточно хорошо знал нрав царя. Был лишь один противник, вызывавший у него уважение, – Мемнон. Но как раз Мемнон уже давно не давал о себе знать. Только задержка с ожидавшимся пополнением позволяла думать, что грозный враг не выбыл из игры.
Беседа продолжилась в жилище старого военачальника, и к ней присоединились другие – Черный, Филота и Кратер, но было заметно, что всем хочется развлечься и повеселиться, и вскоре обсуждение стратегических и военных вопросов перешло на более приятные темы, вроде вина и женщин. А женщин уже хватало: одних привели распорядители, другие присоединились к войскам сами, соблазненные подарками и обещаниями, а третьих попросту купили у многочисленных торговцев, следовавших за войском, как блохи за собаками.
Александр остался на ужин, но, как только началось пиршество и между столами начали танцевать несколько обнаженных юношей и девушек, он встал с ложа и удалился. На небе светила луна, вечер был прохладный и тихий. Какой-то командир из войска Пармениона инспектировал стражу. Александр подошел к нему и спросил:
– Где содержится заключенный царевич Аминта?
Командир окаменел, узнав царя, бродившего в одиночестве по лагерю в этот ночной час. Он лично проводил Александра к одному из деревянных строений. Стража открыла запоры и впустила царя внутрь.
В голой комнате горела лампа, освещая стены из нетесаных бревен. Аминта не спал; он читал какой-то папирусный свиток, держа его развернутым на таком же грубом столе при помощи двух камней, которые он, должно быть, подобрал с земли. Он поднял голову, как только заметил, что кто-то стоит в дверном проеме, и потер веки, чтобы лучше видеть. Поняв, кто перед ним, Аминта встал и попятился к стене. На лице его можно было прочесть выражение горечи и тревоги.
– Это ты велел меня арестовать?
Александр кивнул:
– Да.
– Зачем?
– Разве Парменион не сказал тебе?
– Нет. Меня просто арестовали перед моими людьми средь бела дня и заперли в этой конуре.
– Он неправильно понял мои распоряжения и определенно проявил излишнюю осторожность.
– А каковы были твои распоряжения?
– Держать тебя под арестом, пока не прибуду я, но не компрометировать перед твоими войсками.
– А причина? – настаивал Аминта. Вид его был ужасен: он явно давно не расчесывал волосы, не брился и не менял одежды.
– Был перехвачен гонец от Великого Царя. Он вез письмо, в котором тебе предлагалось две тысячи талантов золота и македонский трон, если ты убьешь меня.
– Я никогда его не видел. Если бы я хотел убить тебя, то нашел бы сотню удобных случаев с того дня, когда зарезали твоего отца.
– Я не мог рисковать.
Аминта покачал головой:
– Кто тебе посоветовал действовать таким образом?
– Никто. Это было мое решение.
Опустив голову, Аминта прислонился к деревянной стене. Свет от лампы падал лишь на нижнюю часть его лица, глаза мерцали в тени. В этот момент ему вспомнился день, когда злодейски убили царя Филиппа и он решил поддержать Александра, чтобы не развязывать войну за наследование престола. Тогда он остался среди тех, кто присоединился к Александру во дворце, а потом всегда сражался с ним бок о бок.
– Ты арестовал меня, даже не видев никаких доказательств моей вины… – дрожащим голосом пробормотал Аминта. – А ведь в бою я не раз рисковал жизнью ради тебя.
– У царей нет выбора, – ответил Александр. – Особенно в подобные моменты. – И он снова увидел, как отец, смертельно побледнев, падает на колени в лужу крови. – Возможно, ты прав, это не имело смысла, но я не мог сделать вид, будто ничего не произошло. Ты бы на моем месте поступил так же. Я могу лишь по возможности уменьшить твое унижение. Но сначала мне нужно все узнать. Я пришлю слугу, который помоет тебя, и цирюльника, который тебя побреет и подстрижет волосы. Ты ужасно выглядишь.
Александр дал распоряжения часовому, чтобы тот пропустил людей, которые придут позаботиться о царевиче Аминте, а сам направился в шатер Пармениона, где шел пир. Слышались завывания и гогот, шум посуды, стоны и пыхтенье, звучала нестройная музыка флейт и других варварских инструментов, которых Александр не мог распознать.
Войдя, он несколько раз споткнулся о клубки голых пыхтящих тел, совокуплявшихся всевозможными способами на покрывавших землю циновках. Царь лег на ложе рядом с Гефестионом и начал пить. И пил всю ночь, до озверения и потери рассудка.
Незадолго до полудня прибыл Каллисфен. Он вошел в сопровождении телохранителя. Александр сидел за своим рабочим столом. Ночная оргия оставила следы на его лице, но царь был трезв и сосредоточен. Перед ним лежал развернутый лист папируса, в руке – дымящаяся чаша, вероятно с настоем, который прописал врач Филипп, чтобы снять последствия перепоя.
– Заходи, – пригласил царь Каллисфена. – Хочу, чтобы ты взглянул на этот документ.
– О чем он? – спросил историк, подходя к столу.
– Это письмо, которое имел при себе посланник Великого Царя, направляясь к моему двоюродному брату Аминте. Мне бы хотелось, чтобы ты изучил его и высказал свое мнение.
Каллисфен пробежал первые строчки, не подавая признаков удивления, потом спросил: