После литовского похода, с 1246 г. он оборачивается лицом на Восток — к азиатским просторам. И это обращение от Запада к Востоку, от Европы к Азии, меняет всю его жизнь, открывает иного врага, иные пути и иные горизонты.
По разделу ханских владений покорённая Русь вошла в улус Батыя, кочевавшего со своей ордой в приазовских и поволжских степях.
При большой самостоятельности отдельные улусы татарского царства подчинялись верховной власти великого хана, жившего в Каракоруме. Дух Чингисхана продолжал ещё жить в его потомках, проявляясь в сплочённости и сосредоточенности власти при огромной разбросанности и разнообразии улусов. Раздавая русским князьям ярлыки на княжение, Батый посылал некоторых из них на поклон к Хагану, словно указывая этим на их зависимость от высшей власти.
Великий князь Ярослав Всеволодович, отец Св. Александра, приехав к Батыю, подвергся этой участи. С небольшим отрядом он совершил длинный путь в глубины Азии. Многие из его спутников умерли по дороге в степях от жажды и истощения.
Приезд Ярослава в Орду и последовавшая за ним перемена в жизни Св. Александра совпали с переменами в самом татарском царстве.
Когда Ярослав приехал в Орду, хан Огодай уже умер, и до выборов нового хана царством в течение пяти лет привила любимая жена умершего — Туракиня. При Ярославе произошло избрание нового хана. Бывший одновременно с Ярославом в Орде Плано Карпини, упоминающий и его имя среди других ханов и князей, оставил описание Великого курултая, свидетелем которого пришлось быть русскому князю.
К этому времени в Орду собрались ханы и князья монгольских орд и улусов, которым надлежало избрать Хагана из числа потомков Чингисхана.
«Мы нашли там светло-пурпуровый шатёр, — пишет Плано Карпини, — настолько большой, что в него, по нашему мнению, могло поместиться более двух тысяч человек. Находясь там с сопровождавшими нас татарами, мы видели большое собрание ханов и князей, которые сошлись сюда со всех сторон со своими племенами и стояли конно кругом на соседних холмах. В первый день они были одеты в светлый пурпур, во второй день в красный — Гаюк пришёл тогда в шатёр. В третий день они были в лиловом, на четвёртый в малиновом... Все ханы и князья были под шатром, где они беседовали и обсуждали избрание великого хана. Остальной народ находился за оградой, ожидая, что будет решено».
О выборе хана велись долгие споры. Отдельные ветви чингичидов не могли столковаться, каждая выдвигая своего претендента. Наконец, под давлением Туракини, выбор пал на сына умершего хана — Гаюка.
25 августа 1246 года огромные толпы сошлись к ханскому шатру. При чтении молитв они кланялись по направлению могилы Чингисхана. Князья и ханы, войдя в шатёр, посадили Гаюка на золотой стол, положили перед ним меч и пали на колени, говоря: «Мы хотим, мы просим, мы требуем, чтобы ты принял власть над всеми нами». Толпы, стоявшие вокруг шатра и далеко за шатром на равнине, также пали на колени.
— Если вы хотите, чтобы я владел вами, — сказал Гаюк, — то готов ли каждый из вас исполнять то, что я ему прикажу, приходить, когда позову, идти, куда пошлю, убивать, кого велю?
Стоявшие на коленях отвечали согласием.
— Если так, — сказал Гаюк, — то впредь слово уст моих да будет мечом моим.
Тогда присутствующие посадили Гаюка и его жену на войлок и, подняв вверх, громкими криками объявили великим ханом. Потом они принесли богатую казну умершего хана и вручили её Гаюку. Новый хан одарил из неё присутствующих.
После пиршества, длившегося целый день, Гаюк, сидя на золотом столе, стал принимать дары покорённых народов. Послы вереницей входили в шатёр, четырёхкратно падали на колени, простирались на земле перед ханом и клали перед ним свои дары. У подножия золотого ханского стола постепенно вырастала груда даров: здесь был бархат, пурпур, златотканые покрывала Ховзарема, шелка, лаковые изделия Китая, русские меха, точёная слоновая кость. В этом разнообразии и многоцветности даров был словно символ татарского царства — соединение воедино у ног хана многих народов, царств, наречий, культур и верований.
После возведения Гаюка на престол Ярослав Всеволодович был отпущен домой. Но ему не суждено было увидеть Руси. Он скончался в степях 30 сентября 1246 года. И Плано Карпини, и летопись утверждают, что он уехал уже больным из Орды, так как был отравлен по приказу Туракини[22].
Эта одинокая смерть в чуждых степях, далеко от Руси, глубоко поразила современников. Она наложила на Ярослава печать мученичества. «О таковых бо Писание глаголет, — говорит летописец, описывая «нужную» смерть Ярослава, — ничто же боле ино таково пред Богом, но еже аще кто положит душу свою за други своя; сий же великий князь положи душу своя за други своя и за землю Русскую, и причте его Господь ко избранному своему стаду; милостив бо бяше ко всякому, и требующимь же невозбранно даяше, еже требоваху».
ГЛАВА XIII
Смерть Ярослава освободила на Руси великокняжеский престол. Великим князем временно сделался брат Ярослава — Святослав Всеволодович. Перемена на великом княжении вызывала перемещения на других столах. Перемещение коснулось и Св. Александра как старшего сына умершего великого князя. Занятие нового стола зависело от татар. Для получения княжеств Св. Александр и его брат Андрей должны были ехать за ярлыком в Орду.
«Того же лета князь Андрей Ярославович поиде в Орду к Батыеви. Ко Александру же Ярославу приела царь Батый послы своя, глаголя: «Мне покорил Бог многи языкы, ты ли един не хощеши покоритися дрьжаве моей? Но аще хощеши ныне соблюсти землю свою, то прииди ко мне» — так об этом повествуют житие и летопись.
Кипчацкие ханы из своей ставки следили за Русью. Имя Св. Александра было уже прославлено по всей Руси. Победы его над шведами, меченосцами и Литвой сделали из него народного героя, защитника Руси от иноземцев. Он был князем в Новгороде — единственной области Руси, куда не доходили татары. И, вероятно, у многих русских в то время жила надежда, что не этот ли князь, разбивавший с небольшим ополчением иноземные рати, освободит Русь от татар. Это подозрение должно было возникнуть и в ханской ставке. Поэтому приказ Батыя явиться в Орду вполне понятен.
Также понятно и колебание Св. Александра — нежелание его ехать в Орду. В Новгороде он был свободен. Он открыто боролся со своими врагами. Не было ли у него мысли выступить против татар? Мы можем это только предполагать, но многие данные делают это предположение вполне обоснованным.
Мысль о свержении ига претворялась в действие у многих князей, имевших гораздо меньше оснований надеяться на успех, чем Св. Александр. Защитник Руси от врагов, мог ли он не думать об избавлении от самого сильного врага?
Приказ Батыя поставил его перед необходимостью ответа. Согласие или отказ приехать означал мир или войну.
Это был самый решительный и трагический момент в жизни Св. Александра. Перед ним лежали два пути. На дин из них нужно было становиться. Решение предопределяло его дальнейшую жизнь.
Этот шаг был полон тяжких колебаний. Поездка в Орду — это была угроза бесславной смерти — князья и шли туда, почти как на смерть, уезжая оставляли завещания — отдача на милость врага в далёких степях и, после славы Невского и Чудского побоищ, унижение[23] перед идолопоклонниками, «погаными, иже оставивше истиннаго Бога, покланяются твари».
Казалось бы, что и слава, и честь, и благо Руси требовали отказа — войны. Можно твёрдо сказать, что Русь и особенно Новгород ждали неповиновения воле хана. Бесчисленные восстания свидетельствуют об этом. Перед Св. Александром был путь прямой героической борьбы, надежда победы или героической смерти. Но Св. Александр отверг этот путь. Он поехал к хану.
Здесь сказался его реализм. Если бы у него была сила, он пошёл бы на хана, как шёл на шведов. Но твёрдым и свободным взглядом он видел и знал, что нет силы и нет возможности победить. И он смирился.
Для средневекового рыцаря это было бы концом славы. Трубадур не стал бы слагать песен в честь рыцаря, пошедшего на унизительный шаг. Но Св. Александр не был рыцарем. Он был православным князем. И в этом унижении себя, склонении перед силой жизни — Божией волею — был больший подвиг, чем славная смерть. Народ особым чутьём, быть может не сразу и не вдруг, понял Св. Александра. Он прославил его ещё задолго до канонизации, и трудно сказать, что больше привлекло к нему любовь народа, победы ли на Неве или эта поездка на унижение. Отныне на Св. Александра ложится печать мученичества. И именно это мученичество, страдание за землю, почувствовал и оценил в нём народ, сквозь весь ропот и возмущение, которыми был богат путь Св. Александра после его подчинения злой татарской неволе.
Приказ Батыя застал Св. Александра во Владимире, куда он приехал из Новгорода после смерти отца.
Всех ехавших в Орду особенно смущало требование татар поклониться идолам и пройти через огонь. Эта тревога была и у Св. Александра, и с ней он пошёл к митрополиту киевскому Кириллу, жившему в то время во Владимире.
«Святый же (Александр) слышав сие от посланных печален быша, вельми боля душею и недоумевашеся, что о сём сотворити. И шед святой поведа епископу мысль свою».
Митрополит Кирилл сказал ему: «Брашно и питие да не внидут в уста твоя, и не остави Бога сотворившаго тя, яко инии сотвориша, но постражи за Христа, яко добрый воин Христов».
Св. Александр обещал исполнить это наставление. Митрополит Кирилл дал ему запасные Св. Дары «в спутники быти» и отпустил со словами: «Господь да укрепит тя».
Из Владимира Св. Александр с небольшой свитой направился к приазовским степям. На берегу Дона было русское село, основанное Батыем для перевоза через реку ехавших из Орды на Русь послов. Глухие задонские степи после татарского нашествия были совсем пустынны. В них бродили лишь шайки разбойников. Ехавшие в Орду не встречали ни одного жилья вплоть до Волги, где было снова село пленных русских перевозчиков.