— Ах, Матвеич, родимый, за тебя боязно!
— Не бойся, соколик. Ну, иди с Богом!
Старик перекрестил его.
— Скоро, что ли? А то и тебя здесь запру, — послышался окрик сторожа.
Большерук толкнул Кореева к дверям, а сам упал на солому.
Дрожащей рукой схватился юноша за скобу, распахнул дверь и вышел, низко наклонив голову.
Караульный тотчас же запер за ним дверь.
Обман удался.
Не спеша, чтобы не вызвать подозрений, тяжёлой старческой походкой побрёл он к своему дому среди сгустившейся темноты.
За углом чуть вырисовывались силуэты двух коней и всадника.
— Андрон! — тихо позвал Кореев.
— Я-сь! — откликнулся всадник.
Сбросить армяк и привязную бороду было делом одной секунды.
В следующую он был уже на седле.
— Дядька там? — спросил Андрон.
— Там... — ответил Андрей Алексеевич, и голос его дрогнул.
— Помоги ему Господь! Едем!
Выбрались за город единственными открытыми ночью воротами, где их было окликнули.
Андрей Алексеевич ответил, что холопы они боярина Епифана Кореева и посланы им по спешному делу.
Их не стали расспрашивать и пропустили, а лиц в темноте нельзя было разглядеть.
За городом поехали с возможной быстротой.
В душе Кореева было смешанное чувство радости и скорби. Он радовался свободе и печалился о верном Матвеиче.
Обман, конечно, не замедлил открыться. Страж, принёсший, по обыкновению, воды и хлеба, тотчас же узнал подмену.
Узнав о побеге узника, Олег пришёл в ярость. За Андреем Алексеевичем была послана погоня, но не имела успеха.
Участь Матвеича была решена коротко:
— Казнить!..
Старик был безмятежно-спокоен, когда его вели на казнь.
Он помолился, поклонился на все стороны и сам положил на плаху седую голову.
Сверкнул топор. Раздался глухой удар.
И верного раба не стало.
XVII. ЗА ВЕРУ И СВОБОДУ
Страшное бедствие грозило Руси.
Надвигалось новое Батыево нашествие, усугубленное ещё нападением Литвы.
Вся Русь от мала до велика всколыхнулась.
У всех на устах было:
— Хан Мамай идёт воевать Русь с силой несметной!
И сила его действительно была несметна.
Он, злобясь на московского князя за его «непослушание», за его смелость противостоять татарам с оружием в руках, когда они вторгались в русские пределы, и побеждать их, долго готовился к нашествию. Он хотел одним ударом решить судьбу великого княжества Московского, могущество которого росло не по дням, а по часам.
Он собрал огромное войско; ядро его составляли татары, а к ним присоединились, как подданные хана или его наёмники, половцы, харазские турки, черкесы, ясы, буртаны, то есть кавказские евреи, армяне и крымские генуэзцы.
Перед походом Мамай объявил на совете мурз:
— Иду по следам Батыя истребить Русь. Казним рабов строптивых, обратим в пепел их города и сёла и церкви христианские. Разбогатеем русским золотом.
Не довольствуясь тем, что имел сильную рать, Мамай ещё заключил союз с Ягеллой, условившись напасть на Русь одновременно с ним. Не побрезговал он даже союзом с Олегом Рязанским.
Казалось, он соединил всё, чтобы покорить Русь.
Он в этом был уверен и в конце лета 1380 года двинулся со своими полчищами к пределам Руси.
Олег не солгал, сказав Корееву, что известил Димитрия о нашествии Мамая и Ягелло: он действительно это сделал, коварно продолжая играть роль друга.
Горячо молился в этот день великий князь во храме Богоматери.
По лицу его катились слёзы, когда он шептал:
— Не за себя молю, Заступница, а за сынов земли Русской... Если нужна моя жизнь, да возьмёт её Господь и спасёт Русскую землю!..
Молясь, он плакал, как женщина, но когда настала пора действовать, он явил себя сильным мужем.
Немедленно во все города полетели гонцы с приказом:
— Сбираться к Москве, спасать землю Русскую!
Поднялась Русь, как один человек.
Рвение выказалось необычайное. В несколько дней вооружались и поднимались целые города.
Отовсюду, со всех концов Руси, стремились к Москве тысячи ратников, готовых умереть за веру и свободу.
И простой смерд, и знатный боярин — все взялись за оружие, чтобы встать в ряды бойцов.
Как лавина, катящаяся с горы, вырастала могучая рать.
Шум оружия не умолкал на улицах Москвы.
Юноши и мужи готовились к бою, старцы и женщины молились. Храмы были переполнены... Горячие моленья не умолкали.
Нищих не было в это время в Москве: на них щедрою рукою сыпались благотворения.
Подавая милостыню, говорили:
— Помолись за спасенье Руси.
Димитрий Иоаннович устраивал полки, а устроив их, поспешил в Троицкую обитель — помолиться со святым Сергием.
Преподобный, истинный сын Русской земли, ободрил князя:
— Иди против татар не колеблясь... Бог поможет тебе... Многие падут честно, но сломится сила татарская... Ты вернёшься здрав и невредим и с победою.
Целый день пробыл Димитрий Иоаннович в монастыре, укрепляясь беседой с преподобным.
Прощаясь с великим князем, святой игумен благословил его, окропил святою водою бывших с ним военачальников и дал ему в помощь двух иноков: Александра Пересвета, бывшего в миру брянским боярином и храбрым воином, и Ослябю.
На их схимы он велел нашить изображение креста и сказал, напутствуя:
— Вот оружие нетленное, пусть служит он вам вместо шлемов!
Вскоре после поездки великого князя в Троицкую лавру было назначено выступление.
Медленным, но неудержимым потоком потекли войска к городским воротам Москвы.
Духовенство сопровождало их с иконами и хоругвями, окропляло святою водой.
День был ясный.
Солнце сверкало на оружии ратников, золотило ризы духовенства, озаряло толпы плачущих женщин и детей.
В это время великий князь молился в храме Михаила Архангела над прахом погребённых там его предков.
Когда он вышел, ему подвели боевого коня.
Он обнял жену рукою, уже одетою в кольчужную рукавицу, вскочил на коня и промолвил:
— Бог наш заступник!
И поскакал к воинству.
Словно невиданная, сверкающая река заструилась, разлилась на много вёрст среди полей.
Звенит оружие, ржут кони.. Висит в воздухе плач остающихся... Но всё меньше и меньше их... Редеют толпы...
Вот уж воинство одиноко стремится вдаль от родных святынь...
Молчаливы воины. Их лица серьёзны, и спокойным огнём горят очи...
В Коломне с Димитрием Иоанновичем соединилась полки полоцкие и брянские, предводимые сыновьями умершего Ольгерда, перешедшими на службу Москве.
Под Коломной великий князь сделал смотр воинству.
В стройном порядке отправились необозримая русская рать.
Тихо шелестели десятки знамён, осеняя стальные шеломы и шишаки.
Гордо реяло чёрное великокняжеское знамя с золотым изображением Спасителя.
В рядах оказалось более ста пятидесяти тысяч воинов.
Князь с умилением смотрел на этих ратников, поднявшихся на защиту родины, и печалью сжималось его сердце, при мысли, скольким из них не придётся больше увидеть своих оставленных отцов, матерей, жён и детей.
Он медленно проезжал вдоль рядов, когда вдали показались два запылённых всадника.
Они подскакали к великому князю. Один из них поспешно спрыгнул с коня и приблизился к Димитрию Иоанновичу.
— Великий княже! — сказал он с низким поклоном. — Я боярский сын Андрей Кореев... Был в Рязани и убег оттуда... Привёз скорбную весть — князь рязанский Олег изменил тебе... Он заодно с Мамаем и Ягайлом…
Лицо великого князя омрачилось.
— Хоть и грустна весть, но спасибо тебе... Был некогда на Руси Святополк Окаянный, таким же хочет, видно, быть и князь Олег.
Он тронул коня.
— Великий княже! — воскликнул Кореев. — Окажи милость, дозволь мне с холопом в войско стать.
— Становись, друже, — с ласковой улыбкой ответил князь.
Андрей Алексеевич и Андрон тотчас очутились в рядах воинов.
XVIII. МАМАЕВО ПОБОИЩЕ
Русское войско подошло к Дону, за которым стояли татары.
Возник вопрос: переходить реку или нет.
Голоса в великокняжеском совете разделились. Между тем надобно было спешить, чтобы не дать Мамаю соединиться с Ягайлом.
В разгар спора прибыл в стан Димитриев запылённый, усталый инок и вручил великому князю письмо.
Оно было от преподобного Сергия. В нём святой игумен убеждал Димитрия Иоанновича не медлить и идти вперёд.
— Час суда Божьего наступает, — сказал великий князь и отдал приказание перейти реку.
7 сентября 1380 года воды Дона кишели людьми.
Вброд, вспенивая воду, переправлялась конница. По наскоро устроенным мостам тяжело шагала пехота. На том берегу, у речки Непрядвы, стали готовиться к битве.
Наступила ночь на 8 сентября, сырая и холодная. Андрей Алексеевич, кутаясь в широкий кожух, грелся у костра и думал:
«Увижу ли я завтра после боя те звёзды, что теперь мерцают? Или примет меня мать сыра-земля? Сбудется по воле Божьей, а не по моей. А драться буду лихо».
На противоположной стороне костра сидел Андрон, тихо мурлыча песню.
— Бердыш я наточил, а сабля востра ли? — проговорил Кореев и, вынув саблю, попробовал лезвие.
— Туповато. Как думаешь, надо поточить, Андрон?
— Малость надо. Это я тебе живой рукой.
И, раздобыв мягкий камень, холоп принялся за работу.
— Может, завтра кого-нибудь из нас и не будет, — промолвил Андрей Алексеевич.
— А не стоит об этом думать. Помирать когда-нибудь надоть. Завтра али через десять годов... А за веру да за родную землю как не постоять! И, ей-ей, я не думаю, убьют меня али нет. Что Бог даст — и шабаш.
И речь, и выражение лица Андрона были совершенно спокойными.
Кореев помахал саблей и вложил её в ножны.
— А что, боярин, не пора ли спать? — спросил Андрон.
— А и то доброе дело. Давай соснём.