Вышатич взял руку Еремии и покрыл её поцелуями.
— Отец, укажи мне дорогу, я заблудился, — рыдая, произнёс он.
— Бедное дитя! — сказал Еремия. — Тебе жаль Людомиры, но предоставь её собственной судьбе, какую ей послал сам Господь. Пусть будет так, как есть.
— Пусть будет! — отозвался Вышатич, точно эхо.
Старый чернец стоял задумавшись. Казалось, горькая судьба Вышатича всколыхнула в его душе прошлые воспоминания.
— Сын мой! — сказал он. — Я дожил до глубокой старости, хотя и не щадил своей жизни. Господь наградил меня здоровьем и спокойствием. Я победил искушение, которое влекло мне к себе, и в той келейке я нашёл спокойствие и тишину. Был и я молод, любил и часто плакал, потому что та, которая поклялась мне в своей верности, предпочла богатого боярина. Теперь она уже стоит пред престолом Всевышнего. Я давно простил её и в служении Господу нашёл новый труд и обязанности.
— Отец! — воскликнул Вышатич. — Вокруг нас измена. Я думал, что я служу матушке-Руси, но оказалось, что я был только оружием в чужих руках. Я думал, что в сердце Люды я похороню свои сомнения и печаль, но её сердце закрылось предо мною, и сегодня я ничего не желаю, кроме спокойствия, тишины и забытья... Благослови меня!..
VIII. НЕОЖИДАННОСТИ
Настала осень, и листья груш и яблонь золотились на солнце.
Никогда Болеслав не был так занят войском, как сейчас. Он усилил дисциплину и запретил удаляться из обоза в город. Этим он возбудил неудовольствие солдат, которые шептались между собой и роптали на короля, что он медлит вернуться в Польшу. Пока они пировали с киевлянами, всё было тихо и спокойно: они забывали о доме и отечестве; но как только король запретил отлучки из обоза, все начали сетовать и роптать. Однако, несмотря на это, войско слушало его, зная, что король не любит шутить. Правда, теперь солдаты уходили тайком и часто пропадали. Их начали разыскивать и одного находили убитым в лесу, другого вытащили из Лыбеди, третьего из Днепра... Болеслав ожидал подкрепления из Кракова, но паны всё ещё не присылали его. Тем временем войско его продолжало уменьшаться.
Болеслав с каждым днём делался грустнее и печальнее. Его раздражало то, что паны пренебрегают его просьбами и что на его желания отвечают молчанием, злило поведение Изяслава.
Поэтому неудивительно, что, находясь в таком настроении, он не хотел ни с кем видеться и не показывался даже Люде. Она заметила это и, вздохнув, сказала:
— Видно, он не любит меня.
Не видя любимого и не зная, чем это можно объяснить, Люда затосковала и стала всё чаще ходить в лавру и к Спасу, пытаясь хоть как-то отвлечься от своих мыслей.
Однажды в воскресенье она возвращалась с Добромирой домой, как вдруг пред самым Красным двором их нагнал Путята.
Люда обрадовалась ему, точно увидела родного отца.
— Ах, как я давно не видела тебя! — воскликнула она. — Как там живёт тётушка Ростислава? Что Богна? Все ли живы и здоровы?
И она забросала старика вопросами.
Лицо Путяты было чем-то озабочено.
— Слава Богу, всё ещё здоровы и живы... По крайней мере, я оставил их такими, но, Бог знает, вернувшись, найду ли их живыми.
Люда угадала его мысль.
— Значит, ещё не успокоился, — сказала она полушёпотом.
Они уже подходили к частоколу Красного двора.
— Мне хотелось видеть тебя, моё дорогое дитя, — ласково сказал Путята, — ну вот и увидел. Теперь я должен вернуться.
Люда поцеловала его руку.
— Спасибо тебе, дорогой отец! Приходи как-нибудь ко мне испить медку, да и Богну прихвати с собой, пусть она не чурается меня.
Путята поцеловал Люду в лоб.
— Прощай, будь здорова! — сказал он и хотел ещё что-то прибавить, но удержался, а когда Люда уже хотела войти в калитку, он нагнулся к её уху и шепнул:— Смотри, будь осторожна и не ходи в город после заката солнца!
— Почему? — спросил Люда.
— Уж слишком часто Славоша вертится около вас.
Добромира перекрестилась...
Люда любила сад Красного двора и часто сидела там. В тот же день после заката солнца Людомира опять пошла в сад, который скорее был похож на громадный лес, — обнесённый частоколом, как крепость. С одной стороны он примыкал к устью Лыбеди, с другой — граничил с Выдубычью, третьей подходил к стенам монастыря Святого Михаила, а четвёртой выходил на берег Днепра, широкого в этом месте, как море. Неподалёку от монастыря Святого Михаила, на высоком холме стоял Красный двор, обращённый лицом к Днепру и Переяславлю. Над Днепром возносился обрывистый песчаный берег, поросший мелким сосняком, волчаником и терновником. Далее обрыв этот делался покатее, и здесь, на полянке, ещё Всеволод приказал поставить деревянную скамеечку, на которой часто любил сидеть и издали смотреть на свой любимый Переяславль. Отсюда в ясный день были видны золотистые купола его церквей.
Эта же скамейка была излюбленным местом отдыха и Людомиры, особенно теперь, когда Болеслав целыми днями находился в обозе и когда печальные мысли не давали ей покоя. Здесь она чувствовала себя как-то свободнее и приятнее. Спрятавшись за толстыми дубовыми ветвями и вслушиваясь в осеннюю тишину и в ласковый шёпот деревьев, она смотрела на природу, которая раскрывалась перед нею.
Солнце уже закатилось, бросая на землю последние лучи, и на небе начали загораться одна за другой звезды. Ночь с каждой минутой делалась тише и глуше. Там и сям на берегах Днепра по направлению к Турханьему острову блестели на песчаных отмелях огоньки рыбачьих фонарей.
Вдруг Люде показалось, что между густыми ветвями мелькнула на Днепре лодка, направляясь к берегу. Она встала, отвела рукой листья и убедилась, что это действительно лодка, в которой сидело три человека. Двое из них лёгкими ударами весел направляли её к берегу.
Люда с напряжённым вниманием смотрела на лодку.
Наконец гребцы остановились, привязали лодку в лозняке, находившемся у частокола, и трое мужчин медленными шагами пошли в гору, по направлению к Красному двору. Через минуту они исчезли в лесной чаще.
Люда не могла понять, кто были эти люди и почему они ночью, как воры, подкрадывались к Красному двору. Она не знала, что делать: вернуться ли в терем или ждать, пока они подойдут ближе, и узнать, кто они. Люде стало страшно, и она хотела вернуться, но вдруг у неё мелькнула мысль, что это, может быть, король, и она остановилась. Ей недолго пришлось ждать. Скоро на поляне показалась длинная тень, потом вторая и третья. Все они промелькнули и исчезли. Люда притаилась и ждала.
Вскоре один из трёх незнакомцев остановился в нескольких шагах от неё, и только благодаря густым дубовым ветвям он её не заметил. За ним появились и остальные.
Люда стояла полуживая.
— Теперь уж скоро будет возвращаться, — сказал первый.
— Нужно прислушиваться к оклику, — ответили ему полушёпотом.
— Не бойся, старик не прозевает. Он и поныне не может забыть того, как его встретили на Красном дворе.
Люда угадала, о ком идёт речь, и внимательно прислушивалась.
— Пойдём подальше, к тем двум дубам. Ты, боярин, встанешь с одной стороны, а я с другой. Смотри только не промахнись.
В голове молодой девушки мелькнули слова Путяты. Из разговора неизвестных она догадалась, что они посланы Изяславом с худой целью и что один из них, видимо, Славоша.
Дыхание замерло в груди Люды. «Надо оповестить стражу, — подумала она. — Но как? Легко наткнуться на ножи разбойников».
Через минуту все трое отошли на тропинку и спрятались за дубами в ожидании сигнала, который должен был дать Добрыня, стороживший Болеслава, который, похоже, собирался здесь вскоре проехать. Люда решила перебежать тропинку наискось, между кустами, и войти в терем с противоположной стороны двора. Когда всё успокоилось и утихло, она потихоньку встала со скамеечки и пошла между кустами так тихо, что едва слышала собственные шаги. Добежав до терема, Люда оповестила стражу. Тотчас же послали в обоз предостеречь короля, чтобы он возвращался другим путём. В то же время солдаты окружили сад, отрезали злоумышленникам путь к лодке и начали разыскивать убийц.
Посланцы Изяслава, ни о чём не подозревая, спокойно ожидали проезда короля. Они уже давно слышали продолжительный свист Добрыни, означавший, что король оставил обоз. Убийцы ждали, но Болеслава всё не было. Добрыня видел, как король вышел из обоза, но не заметил, какой дорогой он пошёл. Вдруг на тропинке послышались шаги. Убийцы насторожились. Вскоре они услышали отчётливые голоса многих людей, которые заполнили весь сад. Это встревожило Славошу.
— Плохо, — шепнул он одному из товарищей. — Кажись, Добрыня изменил!
А шум всё приближался. Громкие шаги, стук оружия говорили о том, что вместо Болеслава по саду движется толпа вооружённого народа. Трое злоумышленников, не сговариваясь, побежали к лодке. Но и там их ждали вооружённые люди. Убийц схватили и связали.
— Э-э, ночные пташки собрались на охоту! — послышались голоса.
— Отведём их во двор. Пусть там посидят до утра. Днём мы увидим, кто они такие.
Их схватили под руки и повели...
Ранним утром все трое стояли перед Болеславом. Он молча посмотрел на них и на одном задержал свой взгляд. Это был красивый мужчина 22—23 лет, старавшийся гордо держать себя пред королём. Где-то Болеслав его видел, но где — вспомнить не мог.
— Кто вы? — спросил он.
— Слуги княжеские.
— Слуги? А как же вы служите князю?
Разбойники молчали.
— Значит, вы служите князю с ножами в руках? Кто вас послал?
— Тот, кто имеет право посылать, — отозвался один из разбойников.
Болеслав кивнул Болеху:
— Прикажи повесить этих негодяев. Какой жизнью жили, такой смертью путь умрут.
— Кого ты приказываешь вешать? — гордо спросил красивый мужчина. — Не меня ли?
— Всех троих, — спокойно ответил Болеслав.
— Меня? Сына?..