Болеслав внимательнее посмотрел на него и наконец узнал. Это был Мстислав.
— Да, и тебя прикажу повесить, — коротко сказал король.
— Не смеешь! Завтра же ты сам поплатишься своей головой.
Король махнул рукой страже:
— Отвести этих негодяев.
Стража схватила их и повела за ворота.
— Ну говорите, где вас вешать? — шутили солдаты.
Угреватое лицо Славоши покраснело от гнева.
— Вешай где хочешь, ляшская собака. Сегодня ты нас повесишь, а завтра повесят тебя.
— О, какой грозный! Не поздно ли?
Отряд шёл по лесной дороге, пока не увидел поляну, на которой одиноко рос развесистый дуб.
— Здесь хорошо и недалеко от дороги.
— По крайней мере, вас будут видеть здесь другие и у них отпадёт охота заниматься разбойничьим ремеслом.
Все остановились под дубом. Прежде всего набросили петлю на шею Славоши. Он стоял спокойно и молча, как и всегда, когда исполнял княжескую волю — вешал и убивал. Двое людей держали его, а двое других начали тянуть за другой конец верёвки. Лицо Славоши исказилось, налилось кровью, он захрипел и замотал ногами, точно отыскивая точку опоры или желая убежать. Один из солдат полез на дуб, взял конец верёвки, обмотал его вокруг ветки и завязал.
Так кончил свою жизнь Славоша.
— Ну, князёк, теперь твой черёд, — заухмылялись солдаты. — Будьте ласковы, позвольте забросить петельку на вашу белую шейку.
— Смотри, как бы завтра на твою шею не набросили петлю, — огрызнулся Мстислав. — У Изяслава немало верных слуг.
Однако солдаты не обращали на это внимания.
Когда всех троих повесили, отряд постоял ещё несколько минут, чтобы кто-нибудь не обрезал верёвки, и возвратился на Красный двор.
Добрыня в тот вечер, когда давал сигналы Славоше и двум другим, долго ждал в условленном месте, но никто из княжеских послов не возвращался. Он не знал, что с ними случилось, но предчувствовал что-то недоброе. Уже полночь минула и заря вечерняя погасла, а убийцы не появлялись. Он ждал.
Лишь когда солнце взошло, он решил возвращаться.
Однако он не пошёл по обычной дороге, опасаясь встретиться с польскими солдатами. Он углубился в лес и пошёл по тропинкам, которые ему были хорошо известны, в Киев на Княжий двор.
Тропинка как раз вела через ту поляну, на которой повесили Славошу, Мстислава и третьего разбойника. Выйдя из леса на поляну, он сразу увидел трупы и в одном из них узнал Славошу.
— Да, напрасно я ожидал вас, — прошептал он.
В другом трупе Добрыня узнал Мстислава, и его охватил ужас. Опрометью бросился он в лес и долго шёл, не разбирая дороги.
Было уже за полдень, когда Добрыня пришёл на Княжий двор. Гридни впустили его без доклада. Едва он показался в дверях княжьей гридницы, Изяслав сразу обратил на него свой вопросительный взор.
— Где Мстислав? — спросил он сурово.
— Всё в руках короля, — поклонился Добрыня.
Изяслав молча прошёлся по избе, потом сел у стола.
— Где же они? — спросил он.
— Им не вернуться к тебе, милостивый князь, — отвечал Добрыня. — Король приказал их повесить.
— Что?! — князь ударил по столу кулаком. — Ты... ты лжёшь!..
— Нет. — Добрыня покачал головой.
— Ты видел их трупы?
— Видел, милостивый князь.
Князь повернулся лицом к окну и неподвижно стоял несколько минут. Затем он повернулся к отроку и громко сказал:
— Позвать сюда конюхов и гридней.
Через несколько минут в гридницу вошло несколько плечистых людей. Изяслав, по-прежнему стоя у окна и не поворачиваясь к ним, ровно произнёс:
— Возьмите Добрыню и посадите в мешок.
Конюхи схватили Добрыню и увели.
На следующий день князь созвал всех воевод, бояр и старшин на совет, где обвинил своего бывшего союзника в предательстве и желании занять княжеский престол. Совет решил собрать дружину, рассеянную по всем окрестностям, и объявить войну. Изяслав обратился к Чудину:
— Боярин, поезжай к Вышатичу. Пусть тоже приведёт своих отроков.
Чудин в тот же день поехал в Берестово, но когда он въехал во двор тысяцкого, его поразила необыкновенная тишина. На дворе не было никого, и только спустя несколько минут явился заспанный челядинец и взял у него коня.
— Тысяцкий дома? — спросил Чудин.
— Не, ушёл куда-то.
— Когда вернётся?
— Не знаю. Уж третий день его нет... Ах, да, я и забыл, — вдруг добавил слуга. — Ведь он приказал послать князю какое-то письмо.
— Какое?
— Не знаю. Кажись, на столе лежит!
Письмо гласило следующее:
«Пошли, князь, на моё место другого тысяцкого. Я поступил на службу к другому».
IX. РАЗНАЯ СУДЬБА
Была поздняя, тёплая, ветреная осень, и Болеслав держал свои войска в лагере. Неудовольствие их росло с каждым днём, и если ещё не было бунта, то только благодаря тому, что Болеслав обещал солдатам устроить их зимой на удобных квартирах. Куда он хотел их вести — никому не было известно. Он ожидал помощи из Кракова, но вместо этого получал невесёлые известия. И панство и духовенство были недовольны отсутствием короля.
Но ни тех, ни других Болеслав не посвящал в свои планы. Отношение короля к шляхте давно приобрело ему врагов в совете и в сенате.
Когда стало известно, что Изяслав открыто посягает на жизнь короля и намеревается выставить против него вооружённую рать, путь, который избрал сам польский король, был уже начертан. Придёт ли помощь или нет, но он решил покончить с Изяславом, занять Киев и венчаться на княжение; а затем, оставив наместника на Руси, с собственными и русскими войсками двинуться в Краков и положить конец неудовольствию и бунту шляхты.
Это был смелый план, но в духе Болеслава.
Тем не менее он надеялся на подкрепления из Кракова и не предпринимал пока никаких действий.
Поздняя осень заканчивалась в тоскливом ожидании и сомнениях. Однажды утром в детинец Красного двора въехал какой-то рыцарь с конным отрядом и приказал доложить о себе королю.
Его пустили. Он пробыл у короля несколько часов; нерассёдланная лошадь ожидала его у крыльца. Наконец он вышел и, вскочив в седло, немедленно уехал с Красного двора. Отряд, сопровождавший его, двинулся следом.
После этого разговора с неизвестным рыцарем Болеслав остался один и долго сидел, подпёрши рукою голову, в глубокой задумчивости. Всем было ясно, что рыцарь приехал из Польши, но вот с чем.
Прошёл час после его отъезда, а Болеслав продолжал сидеть на том же месте и в том же положении; на его лице видна была печаль и на глазах блестели слёзы.
Вдруг скрипнула дверь. Болеслав встрепенулся и поднял голову:
— А, это ты, Болех!
— Я. Пора ехать в обоз.
Они встретились взглядами. Болех был удивлён внезапной переменой в лице короля.
— Наконец я дождался посла, — сказал король, глядя в упор на Болеха.
— А, значит, это был посол? — спросил Болех.
— Да, посол.
— И что с помощью?
Лицо короля исказилось от горькой улыбки.
— Видно, эту помощь мне придётся добывать саблей. Говорят, что я нужен дома. Действительно, им нужен король под боком, чтобы исполнять их приказания. Но я хочу быть королём для Польши, думать о её величии, будущем и славе, а не о воеводах, которые заботятся только о своих уделах... Прикажи, чтобы всё было готово, — прибавил он после минутного молчания, — и мы тотчас поедем в обоз.
Прошло несколько дней после отъезда посла, король всё сидел и без конца советовался со старшинами. Людомира видела короля очень редко, если он и приходил к ней, то только на короткое время, когда уезжал в обоз или уходил на совет. Всё это не предвещало ничего хорошего.
Однажды, сидя одна в светлице, она думала о короле, как вдруг дверь открылась и он вошёл в горницу. Люда сразу заметила его печальное лицо.
— Что с тобой, мой повелитель? — спросила она.
Болеслав привлёк её голову к своей груди и поцеловал в лоб.
Люда долго стояла, прижавшись к нему, а когда подняла на него свои глаза, в них было столько печали, скорби и любви, что сердце короля заныло.
— Жаль мне тебя, дитя моё! — сказал он.
Людомира широко раскрыла глаза.
— Ты уезжаешь?
— Да, уезжаю... — голос короля прервался. — Быть может, я ещё вернусь, — спустя минуту добавил он.
— Когда?
— Вернусь, если буду жив, — сказал он задумчиво. — У меня врагов больше дома, чем на Руси, и если мне удастся победить их, то непременно вернусь.
Уже совершенно стемнело, когда король ушёл из светлицы Люды задумчивый и грустный. Все его планы и надежды развеяло ветром. Недальновидность шляхты лишили его последней надежды: он должен был вернуться, так как война отняла бы у него много времени, и тогда было бы уже поздно возвращаться домой, да и незачем.
Незадолго до рассвета король приказал двинуться в путь по дороге на Васильев. Скоро все узнали, что поляки двинулись в Польшу, и когда о том уведомили Изяслава, он не поверил.
— Ушёл! Куда?
— В Польшу.
— В Польшу? Не может быть. Нет, он, видно, хочет напасть исподтишка.
Собрав небольшую рать и дружину в Киеве, он запёрся на княжеском дворе и ожидал нападения. Но вот прошло несколько дней, а ляшские войска всё не появлялись под Киевом. Наконец пришло известие, что Болеслав действительно ушёл через Перемышль в Польшу.
Изяслав не мог объяснить себе его поступка и распространил слух, что король убежал из Киева от страха перед ним.
Красный двор опять опустел. Окрестные жители проходили мимо, да и князь никогда не заглядывал в него. Единственными жителями в нём были Добромира и Люда. Последняя жила в той самой светёлке, в которой протекли счастливейшие дни её жизни. Она не хотела уходить с Красного двора. Она похудела и побледнела и ходила по всем комнатам Красного двора как привидение. Из-за этого распространился слух, что на Красном дворе живут домовые. Каждый теперь старался обойти этот дом, Берестов тоже опустел, а в Печерском монастыре стало одним монахом больше.