Добромира каждое утро ходила в сад, собирала сухие сучья и на них готовила обед. Откуда она доставала провизию — Люда не знала. Она целыми днями сидела у окошка своей светёлки, смотрела на Днепр и на далёкую равнину.
Прошло много времени... Люда постепенно начала успокаиваться и чаще ходить в пещеру Святого Антония, в которой оставалась подолгу. Добромира, глядя на неё, только качала головой.
Так Люда дождалась весны; но и она не, принесла ничего нового. Изяслав всё ссорился с киевлянами, и народ со дня на день ожидал Всеволода Переяславского. Однажды Добромира вернулась из церкви такая радостная и сияющая, какой её Люда никогда не видела.
— Что с тобой, мамушка? — спросила она.
Добромира привлекла Люду к себе и поцеловала в лоб.
— Сегодня я сподобилась причаститься, и Господь осенил меня одной мыслью, — туманно ответила она. — О, если бы Он позволил мне исполнить её!..
Людомира не поняла её.
Через несколько дней они собрались в Китайскую пустынь, где под горой, говорили, молился в пещере какой-то аскет, к которому народ шёл толпами за отпущением грехов. Сходить туда предложила Добромира.
Пройдя Выдубичи, они часа два шли лесом, пока не приблизились к небольшому холму, на вершине которого находилась небольшая деревянная церковь и несколько низеньких избушек.
— Ну, теперь уж недалеко, — устало сказала Добромира при виде этой картины. — Я здесь передохну, а ты иди по этой тропинке в гору... и на другой стороне найдёшь пещеру.
Люда отыскала пещеру и, войдя в неё, пошла по длинному, узкому коридору. Сначала ей освещал путь дневной свет, а затем, по мере того как она удалялась от входа, свет этот мерк, и вскоре сделалось совсем темно, точно ночью. Наконец впереди забрезжил красный огонёк. Она дошла до конца пещеры и очутилась в небольшой клейке, где стоял глиняный светильник.
В пещере не было никого, и Людой овладел страх. Она хотела вернуться, но тут услышала позади себя чьи-то шаги.
Люда обернулась и увидела фигуру монаха в лохмотьях, приближавшуюся к ней.
— Отец! — сказала она, протягивая к нему руки, но тут свет упал на его лицо. Люда вздрогнула, отшатнулась, закрыла лицо руками, жалобно простонала: — Господи! За что же Ты меня так жестоко наказываешь? — и упала без чувств к ногам пустынника.
Это был Вышатич.
Он приподнял её и привёл в чувство, а затем и сам встал пред нею в оцепенении и сделался бледным как мрамор. Люда не смела взглянуть на него.
— Бедная сестрица, — наконец совладав с собой, сказал он, — чем я могу тебя утешить. Поищи сама утешения у того источника, из которого пьют все жаждущие мира. Господь ниспосылает нам судьбу, и в нём одном это утешение. Я победил в себе сильнейшую страсть, победил самого себя и здесь, в этой келейке, в которую никогда не заглядывает дневное светило, нашёл душевное спокойствие.
Люда, вся дрожа, слушала Вышатича, тогда как бывший тысяцкий приподнял руку, сложил перст и осенил её крестным знамением.
— С Богом, сестра, — произнёс он...
Когда Люда ушла, Вышатич упал на колени перед изображением креста, который он сам начертил при входе в пещеру, и начал молиться и плакать...
Люда, выйдя из пещеры, увидела Добромиру и со слезами бросилась ей на шею.
— Ах, матушка! — воскликнула она. — Ведь это он, Вышатич, кается за мои прегрешения.
Добромира знала, что Люда увидится с Вышатичем. Исповедуясь у отца Еремия, она узнала от него, где Вышатич, и решила свести их. Ей думалось, что молодой боярин простит её любовь к королю, что бедная дочь воеводы Коснячки полюбит того, который когда-то был другом её семьи, и тогда закончатся страдания обоих. Но она ошиблась. Вышатич не пожелал вернуться в мир...
Солнце уже клонилось к вечеру, когда Добромира с Людой сходили с горы, пробираясь на дорогу к Красному двору. Уже в лесу Люда вдруг остановилась и пристально посмотрела на Добромиру.
— А знаешь, мамушка, — неожиданно сказала она. — Не пора ли нам проведать наш дом?
Мамка обрадовалась:
— Да, пора, моё дитятко, пора...
Не заходя на Красный двор, они тут же отправились в город.
Переночевав в пути, они утром подошли к калитке двора Коснячки. С бьющимся сердцем Люда толкнула дверь. Заржавевшие петли заскрипели, и обе женщины невольно вздрогнули.
Во дворе было пусто, глухо и печально. Не было даже собаки, которая когда-то с нетерпением ожидала прихода Люды и Добромиры. Весь двор зарос крапивой, она же красовалась и у частокола, сделанного из дубовых брёвен. Тропинка, ведущая к дому, тоже заросла; словом, везде было запущение.
Обе женщины подошли к дому.
— Кончился сон, — сказала Добромира. — Пора приниматься за дело.
— Да, ты права, мамушка, — вздохнула Люда.
И женщины принялись за работу.
Прошло много дней. Однажды ночью давно уже выпущенный князем на свободу Добрыня возвращался с Кожемякой в свою избу в лесу. Он шёл по пустынным улицам, избегая людских взоров. Проходя мимо калитки терема Коснячки, он вдруг увидел свет, мелькавший в окне. Будучи убеждён, что Болеслав увёз Люду с собой, Добрыня удивился и подошёл поближе. В этот момент в окне мелькнула тень, показалась рука и через минуту выглянула женская фигура.
Добрыня вздрогнул.
— Люда, — прошептал он.
Он был зол на неё. Из-за неё он лишился княжеских милостей, был осмеян и унижен.
— Хорошо, моя пташечка, я выкурю тебя отсюда! — покачал он головой и удалился.
Через несколько дней Добрыня вновь пошёл в город и зашёл на княжеский двор. Увидев князя, Добрыня бросился к его ногам и начал целовать землю.
— Встань, встань, Добрыня! — сказал Изяслав.
— Зачем пришёл?
— Пришёл предупредить тебя, чтоб ты приготовился встретиться с врагом.
Князь вздрогнул, чего-чего, а неприятелей, у него было много.
— О ком ты говоришь?
— Болеслав уже прислал своих шпионов, верно, и сам скоро приедет.
— Ты видел их!
— Видел, милостивый князь.
— И покажешь?
— До самых ворот доведу.
Изяслав задумался.
— Кто?
Колдун наконец встал и поклонился в пояс.
— Ты знаешь Люду, милостивый князь? Ляшский король, отъезжая, прихватил её с собой, но не надолго: она уже вернулась и поселилась в своём доме.
— Ну и что?
— А чего она вернулась? Чтобы подговорить народ против тебя. Попомни мои слова, князь, вскоре вновь зазвенит вечевой колокол.
Изяслав сжал кулаки.
— Тогда надо разорить это волчье гнездо.
Отпустив Добрыню, князь стал думать, что именно делать с Людомирой. Жажда мщения усиливалась с каждой минутой.
«Я велю изорвать её на куски и выбросить собакам и воронам на съедение, — свирепо думал он. — Пуст знает Болеслав, что его встретит в Киеве, если он посмеет протянуть руку за великокняжеским венцом».
Между тем Люда и Добромира не догадывались, что над ними нависло новое несчастье.
Однажды ранним вечером во двор терема Коснячки въехала толпа всадников, вооружённых топорами и мечами. Добромира выглянула в окно, с ужасом отскочила и перекрестилась. Она припомнила такую же толпу вооружённых всадников, которые год назад приехали схватить старого воеводу и отвести его на княжеский двор.
— Уходи, моё дитя, уходи! — крикнула Добромира Люде.
— Что случилось?
— Княжеские конюхи уже на дворе. Уйдём скорее!
В этот момент дверь в комнату с шумом распахнулась и несколько человек показалось на пороге...
Женщины прижались друг к другу.
— Что вам нужно? — дрожащим от страха голосом спросила Добромира.
— Да не тебя, старая карга. — Вошедшие схватили Люду и начали отрывать от Добромиры.
— Иди, иди, милая, — сказал кто-то. — Мы отведём тебя к ляхам, там тебе будет лучше.
Женщины не понимали, что происходит.
— Чего? Зачем? — спросила Добромира.
— Ты, старая, молчи! — отозвался другой. — Тебя не спрашивают... А зачем её ляшский король прислал сюда?
— Король?.. Прислал?..
— Ну да. А вы думали, что князь ничего не знает?
— Да что вы! Никак, белены объелись! — вскричала мамка.
Конюхи повалили Люду на пол.
— Волоки, волоки её!
— Пусть головой выметет лестницу!
По лестнице её стащили на двор, связали руки и привязали позади седла так, что Люда, перегнувшись через лошадь, касалась волосами и руками земли.
— Стойте, живодёры! — кричала Добромира. — Не мучьте её! Я пойду к князю. У него тоже есть дети, он смилуется, подождите!
— Ступай хоть на все четыре стороны! — отозвался один из конюхов. — Нам нет дела до тебя, а уж мы знаем, что с ней сделать.
Добромира, заломив руки, плакала, умоляла и наконец наклонилась, чтобы поцеловать в лоб Люду и скорее бежать на княжеский двор.
Едва она прикоснулась губами к лицу девушки, как та открыла глаза.
— Останься, мамушка, здесь, со мной, останься! — Она приподняла руки и ухватилась за шею мамки. — Не оставляй меня одну.
В это время ворота скрипнули, и отряд начал выезжать со двора. Люда продолжала держаться за шею мамки. Лошадь, на которой она была, двинулась за другими. Руки Люды стиснули шею мамки и потянули за собой старуху.
— Оторвите эту старую колдунью! — крикнул кто-то.
— Не время: соберутся люди. Она сама отстанет.
И отряд, окружив коня с девушкой, поехал прямо к Золотым воротам.
— Только бы нам выехать на дорогу к Васильеву, — сказал кто-то.
— Да пошто нам ехать на Васильев? Повернём сейчас на Шулявку.
И действительно, отряд выехал на песчаную дорогу, повернул к Шулявке, а затем рысью помчался на мост, перекинутый через Лыбедь. Ноги Добромиры тащились по земле, цеплялись о камни и ударялись о деревья, но старая мамка крепко держалась руками за плечи Люды.
Наконец их руки устали и они отпустили друг друга, старая мамка упала на землю. Бежавшие позади кони перепрыгнули через неё и помчались вперёд. Старуха только слышала бешеный топот и хохот конюхов. Отряд, проехав за густые кусты лозняка, исчез из виду.