И через несколько месяцев воротился из Орды Иван Данилович и «с ним приехал посол, силён зело, именем Ахмыл, и много зла учинил низовским городам, и Ярославль взял и сжёг, и много полону бесчисленно взял». Полон этот купил Ицек, посмеиваясь над Ахмылом.
Почти в одно время с Иваном Даниловичем побывал в Орде тверской великий князь Дмитрий Михайлович Грозные Очи. Он отправился в Орду без позволения великого князя всея Руси Юрия Даниловича для того, чтобы разъяснить вольному царю дело своего отца, правоту тверичей пред москвичами. Как мы уже сказали, вследствие этих разъяснений погиб Кавгадый, и Дмитрий Грозные Очи получил от хана Узбека ярлык на великое княжество Владимирское; стало быть, Орда признал его законным наследником и правой рукой Юрия Даниловича, великого князя всея Руси.
Но Дмитрий ещё рассказал в Орде, что Юрий взял с Твери две тысячи рублей серебра и в Орду их не представил. Эти две тысячи рублей были доставлены в Орду самим Дмитрием Михайловичем, потому что брат его Александр Михайлович отбил их на реке Урдоме и после схватки заставил Юрия бежать во Псков, а из Пскова Юрия вызвали новгородцы, оттуда его потребовали в Орду по доносу Дмитрия Грозные Очи. Он туда и отправился. Наступала минута борьбы не на жизнь, а на смерть — кто кого пересилит: Тверь ли Москву или Москва Тверь?
VII. В ТВЕРИ
Ладьи, снаряженные для путешествия великого князя тверского в Орду, нагружались всяким добром. Возле них стояла вооружённая стража, а вокруг толпились бурлаки-бечевники и купцы всех приволжских княжеств, в том числе и новгородцы. Новгородцы возили Волгой мимо Твери хлеб. Новгородцы с тверичами плохо ладили.
— Чего глаза-то пялите, гущаеды? — говорил Дементий, косясь на новгородских купцов. — Вот вам будет, как вашего Юрия Московского разжалует царь ордынский.
— На всё воля Божья, — отвечал знакомый нам новгородец Фёдор Колесница, высокий, плечистый купец, большой горлодёр на вече и большой поборник усиления Москвы. — Все мы, господин Дементий, под Богом ходим — была бы правда на земле!
— Это твоё слово верное, — согласились новгородцы.
— Кабы все под Богом ходили, — продолжал Дементий, так не то что в Орде убили бы князя благоверного, а и от самой Орды следа бы не было.
— Это верное твоё слово, — продолжал Фёдор. — Вот Орда к нам в Новгород и не заглядывает даже, хранит нас от неё Святая София — а за что? — Он лукаво поглядел на тверичей. — За то, что дела ведём по чести новгородской и грамоте Ярославовой.
— Уж ваша новгородская честь! — вспылил Дементий. — Сидите себе в стороне, как лягушки на болоте, да князей на Руси смущаете!
— Это мы князей смущаем? — спросил Колесница, пожимая плечами. — Кабы князья русские жили по правде да не совались бы не в свои дела, друг под друга подкопов бы не делали, — было бы на Руси хорошо.
— Нет, ты мне скажи... — вынырнул из толпы маленький тверич с реденькой бородкой и злым лицом, в залатанном полушубке. — Отчего вы с Москвой дружите, отчего не хотите наших князей?
— Московские по правде живут, — отвечал Фёдор Колесница. — Вот Юрий Данилович — золотой для нас человек; от шведов нас оборонил, с Псковом нас не ссорил.
— Нет, ты скажи, скажи!.. — горячился маленький тверич. — Они ведь все злодеи. Константина Романовича, великого князя рязанского, в Москве зарезали; нашего Михаила Ярославича, праведного человека, в Орде зарезали...
— А ты вот что скажи, — перебил его Фёдор. — Ехали мы из Нижнего: под Нижним шалят, за Нижним шалят; доехали до Ярославля, все шалят, а как проехали Ярославль, так от Ярославля до Москвы московская рука и стала видна. Мы мечи поснимали и луки поразвязали; а вот как к Твери стали подъезжать — тот же разбой!
— По правде говорить, братцы, — заговорил другой новгородец, — за что московцев хаять? В их области такая тишина и такой порядок! Сидят люди смирные, храмы Божии строят, пустяками не занимаются, вольного царя слушают, — от этого все сыты и хорошо живут!
— Зато у нас честный народ, — сказал Дементий, — по Божьему живёт, лести не знает.
— Что у нас за народ! — сказал один из воинов. — Куда против московских! Обхождения никакого не знает, недаром про нас и поговорка пошла по всей Руси...
Новгородцы улыбнулись и отошли в сторону.
— Да, — сказал случившийся здесь же Суета, — может быть, нам так и на роду написано, бояр у нас крепких нет...
— Дурак, — сказал Дементий. — Кто, как не бояре, теперь Юрия Даниловича смутили? Отчего наша сторона теперь верх берёт? Зачем Дмитрий Михайлович в Орду едет? Даст Бог, великим князем всея Руси к нам вернётся.
Колесница, отошедший было в сторону, вдруг круто повернулся, посмотрел на Дементия, подошёл к нему и ударил его по плечу:
— Разве такие вещи на улицах говорят? Ты князю близкий человек, — всякий волен подумать, что ты такие речи от него слышал; а речь твоя будет через неделю и у нас, и в Пскове, да и в Москве будет известна!
Дементий смутился.
В эту минуту народ зашевелился при виде телег, которые медленно выползали на пристань с улицы, ведшей к княжеским хоромам.
— Ишь ты, сколько серебра-то везут татарве поганой!.. — вздохнула одна бабёнка, полоскавшая в реке какие-то тряпки.
— Татарве-то везут, — сказал многозначительно Суета. — А вот что повезут полюбовницам-то ордынским?
— У кого там полюбовницы? — заговорил Дементий. — Никаких там полюбовниц ни у кого нет!
— Эх, стар человек, стар человек!.. — заговорил Фёдор. — На чужой роток не накинешь платок; так уж и не сердись ты, что про княжью любовницу народ говорит.
— Да это про кого все толкуют? — воскликнула баба. — Опять про Маринку да про Русалку?
— Экой народец тверской!.. — захохотал новгородец. — Никак не выучитесь держать язык на привязи про свои дела.
Тверичи посмотрели друг на друга, окончательно сконфуженные.
— У кого там полюбовницы? — подошёл к новгородцам какой-то москвич, длинный, сухой, весь как будто на пружинах.
— Кто знает, у кого полюбовницы, — отвечали новгородцы, посмеиваясь лукаво. — Мы ничего не знаем. Тверской народ болтает, его спроси.
Воз подъехал к сходням, вооружённые ратники разогнали народ и потащили мешки с серебром в княжеский струг.
— Пойдёмте-ка, братцы, обедать, — сказал Колесница своим новгородцам, — вон уж и солнце на полудне.
VIII. ЖЕНИХ
Посреди просторной, широкой вежи Прасковьиной горела жаровня с угольями; в дверь, с которой было сдвинуто завешивавшее её одеяло, лились яркие, холодные лучи ноябрьского солнца. Прасковья и Русалка с Мариной сидели за своей обыкновенной работой, за вышиванием. На небольшом деревянном лотке стоял деревянный жбан с мёдом и маленький серебряный ковшик. Все трое с нетерпением ждали желанного гостя, почти что помолвленного с Мариной великого князя всея Руси Юрия Даниловича.
— Голова что-то болит, пойду на свежий воздух, — сказала Прасковья, приподнялась, вышла из вежи и присела рядом, пытливо вглядываясь в ту сторону, откуда должен был появиться великий князь.
Русалка тоже бросила работу, ласково усмехнулась Марине, хлопнула её по плечу, поцеловала и сказала:
— И я тоже уйду.
Марина зарделась, потупила голову и усерднее заработала иголкой. Она всей душой любила Юрия; но эта любовь не приносила ей радости. Она не чувствовала в себе той мощи, которую в нём видела, она сознавала, что не сможет быть ни помощницей ему, ни советницей. Чего только ни делала Марина, чтобы быть ему полезной! Интриговала в его пользу у ханши, заискивала для него у влиятельных мурз, наконец умышленно обратила на себя внимание тверского великого князя для того только, чтобы следить за его поступками. Всё это выходило плохо и самой ей было в тягость. Ни её молодость, ни миловидность не зажигали в груди Юрия пылкой, всепоглощающей любви. Марина близко подходила к идеалу великой княгини всея Руси, но она всё же не равнялась ему. В общем, обоим им было далеко не весело. А ханша, Прасковья, Чобуган и мурза Чет полагали, что Юрий не сегодня-завтра явится к хану с челобитной о дозволении ему жениться на Марине. Узбек был согласен на этот брак и даже решил возвести Марину (в случае сватовства Юрия) в сан своих царевен. В Орде ждали, когда Юрий начнёт своё ходатайство о восстановлении хотя бы и фиктивного родства с ханским семейством, — и Юрий скрепя сердце направился 20 ноября 1325 года к Прасковьиной веже, решив жениться, если только ему удастся обделать давно задуманное дело с Дмитрием Михайловичем, к которому сам Узбек тоже был расположен, тем более что чувствовал себя виноватым в смерти его отца. Юрий шёл в сопровождении нескольких отроков, которые так и следовали за ним по пятам. Уже целый месяц не мог великий князь всея Руси шагу ступить в Орде без этих соглядатаев. Желчный, озлобленный, подошёл он к Прасковьиной веже, а Прасковья чуть завидела его — тотчас же сделала вид, будто она лопочет с Русалкой около соседнего шатра.
— Батюшка князь, — сказала Прасковья, — здравствуй, кормилец наш, здравствуй! Милости просим!
— Здравствуй, матушка, — отвечал Юрий. — Что, никого из гостей нет у тебя?
— Никого, батюшка, кто же у нас, у сирот, бывает? Пройди в вежу, там я тебе медку поставила. Поди посиди с Маринушкой; только она, бедная, хворает как будто.
Юрий Данилович быстро вошёл в вежу и сел у жаровни.
— Ну, Марина, здравствуй, — сказал он. Марина, не говоря ни слова, обвила руками его шею, спрятала лицо на груди и зарыдала.
— Что ты? Что ты? Господь с тобой.
— Крепко люблю тебя... Милый мой, золотой мой, возьми ты меня к себе: не надо мне... не женись на мне — так просто возьми меня к себе, в вышивальщицы.
Юрий улыбнулся, поцеловал её, взял под мышки и посадил подле себя; она опустила своё заплаканное лицо к нему на плечо.
— Не гони ты меня, господине княже, перстень мой золотой!