Но от этого решения ещё тревожнее стало ему, какая-то робость, страх закрадывались в душу.
В это время розовым покровом загорелось небо, и блеснули блестящие золотые солнечные лучи.
— Скоро заутреня, — проговорил боярин, — а как кончится она, так и в набат будет впору бить. Скоро нужно и оборванцев своих поднимать, а то с ними мало ли провозишься!
В это время пронёсся над Новгородом, в утреннем воздухе, удар колокола.
— Вот и к заутрене, только что-то словно не вовремя, кажись, раненько! — молвил боярин, набожно крестясь. — Пора голытьбу поднимать. — И вдруг он побледнел: послышался второй удар, вслед за ним третий, четвёртый; над Новгородом разносился тревожный набатный звон.
— Что это? Пожар? Нет, нет, это вечевой колокол! — побледневшими губами шептал боярин. — Неужто я опоздал? — О проклятые!
А звуки набата будили мирно спавшее население города. Боярин наконец опомнился, схватил шапку и выбежал на крыльцо.
На дворе вповалку спало человек тридцать пьяной голытьбы. С отчаянием взглянул на них боярин:
— Что я с ними сделаю, что сделаю?!
А по улице шумными толпами бежал народ на Ярославов двор. Слыша этот шум и топот, боярин всё более приходил в ярость.
— Вставайте, дьяволы, оглашённые! — кричал он на спавшую голытьбу.
Но никто и не повернулся, казалось, архангельская труба не в состоянии была бы разбудить их. Он бросился на двор и начал пинками поднимать голытьбу. Некоторые открывали глаза, перевёртывались и, казалось, засыпали ещё слаще. С налитыми кровью глазами, боярин, не помня себя, начал избивать их. Некоторые стали подниматься.
— Будите их, дьяволов! Слышите звон, зовут на вече! — кричал боярин.
В это время звон прекратился, на улицах затихли шаги, настала тишина, только гул многотысячной толпы доносился издалека. Наконец смолк и этот гул.
— Началось! — с ужасом произнёс боярин. — Началось, опоздал я!
Голытьба лениво поднималась — у всех от вчерашней попойки трещали головы, все с недоумением оглядывались красными глазами, не понимая спросонок, где они и зачем поднимают их так рано.
— Берите остолопы, топоры, ножи — всё, что под руку попадётся! — кричал боярин.
Голытьба опомнилась, Всеволожский бросился на улицу, за ним двинулась и оборванная толпа.
— Опоздал, опоздал! — шептал в отчаянии боярин.
Между тем далеко ещё до начала набата Симский и переодетый горожанином Солнцев были готовы, ожидая первого удара колокола. Наконец он послышался. Они вышли на улицу, и когда пришли на Ярославов двор, он был чуть не полон собравшимся народом.
— Важно, — проговорил, усмехаясь, Симский, — все — наши, наша возьмёт.
Наконец набат смолк. Вскоре на помосте показался посадник и раскланялся с народом. Наступила мёртвая тишина.
— Православные, вольные люди Великого Новгорода, — заговорил посадник. — Вам всем ведомо, что лютый, исконный враг наш, шведин, ворвался в наши области, жжёт наши сёла, грабит и убивает народ. По Неве и по морю Балтийскому живой души не осталось, и всё оттого, что у нас нет рати и некому наказать ворога.
— Рать собери, все пойдём бить шведина! — послышался чей-то одиночный голос, но никто не поддержал его.
— Рать собрать всегда можно; знаю я, что и пойдёте вы все. Новгородцы трусами никогда не были, похрабрее будем шведов, да беда лиха в том, что рать-то наша не обучена ратному делу, да и учить-то её некому: воеводы у нас нет. Бывал я, правда, в походах, дрался и с ливонцами и со шведами, да куда же я теперь гожусь на ратное дело? Сами видите, стар я. Коли найдётся кто у нас годный в воеводы, что ж, выберите его и пусть он ведёт вас на ворога, а защитить нашу область нужно.
Посадник смолк. В толпе пронёсся гул; начали толковать; слышались некоторые боярские фамилии; гул становился всё громче и громче, один голос выкрикнул даже имя Всеволожского. Дрогнул Симский при этом имени.
— Ну, теперь пора! — проговорил он и двинулся к помосту.
— Православные, дозвольте слово молвить! — обратился он, сняв шапку, к вечу.
Посадник отошёл в сторону, толпа смолкла, Симский повёл речь:
— Посадник наш правду молвил, что нам не совладать со ворогом, потому нет ни рати обученной, ни воеводы нет. А ворог разоряет нас: того и гляди, что к самому Новгороду подойдёт. Вестимо, защищаться будем, только какова защита будет. Настанет у нас голод, настанет мор, половина Великого опустеет, да и вороги не мало перебьют. И всё это нам будет в наказание, за грехи наши, недаром послал нам Господь знамение: покаяние наше нужно. Помните, когда у нас был князь со своею дружиною, приходил ли в нашу землю какой ворог? Нет! А теперь как почуяли, что мы без защиты остались и что рати у нас нет, они и пошли разорять нас. Воеводы между нас не найти, и искать нечего, а, по-моему, нужно нам бить челом какому-нибудь князю, чтобы он вступился за нас!
Симский поклонился и замолк. Подошёл посадник.
— Волите ли вы бить челом князю? — спросил он.
Толпа молчала. Симский тревожно обежал её глазами. Вдруг раздался крик Солнцева:
— Волим!
— Волим, волим! — подхватили тысячи голосов.
Симский облегчённо вздохнул.
— А коли волите, — продолжал посадник, — так надо знать, какому князю челом бить. Князей на Святой Руси много, только все сидят по своим родовым городам, вряд ли кто согласится к нам идти.
Снова в толпе молчание, снова Симский выступает вперёд.
— Вече решило бить челом князю, — заговорил он, — какому же бить-то? Никаких князей мы не знаем: можем ударить хорошему, а можем и ошибиться. Тогда опять пойдут у нас споры да ссоры с ним. На что, по моему разуму, лучше князя Александра Ярославовича. Мы его знаем, он добр, умён и храбр. Не один раз заступался он за нас. Мы виноваты перед ним, да он по доброте своей простит нам вину нашу. По-моему, так и просить о защите Александра Ярославовича!
— Александра Ярославовича! — криком порешило вече.
— Не волим, не волим его! — послышался яростный крик подоспевшего в это время Всеволожского.
— Не волим! — поддержали его оборванцы.
Толпа замерла.
— Не волим! — неистовствовала небольшая кучка людей.
Возле неё поднялись дубины, послышались крики и стоны.
— Пора, начинается! — проговорил Симский, бросаясь с лестницы.
— Уймите супротивников! — закричал он толпе.
Та ринулась к сторонникам Всеволожского и одним натиском вмиг отбросила их в сторону.
Видел Всеволожский, что с этой силой не совладать ему: сомнут, убьют — и дело будет окончательно проиграно. Оставалась одна надежда на мост: там если и проиграется дело, то всё-таки можно защищаться, а почему знать, быть может, в конце концов и он верх возьмёт. Надежда всё ещё не покидала его.
— На мост, ребята, за мною! — крикнул он своей голытьбе.
Та беспорядочной толпой бросилась на Волховский мост. Княжеские сторонники нагоняли её. Всеволожский остановился на мосту и приготовился к защите.
Началась свалка: Волхов гостеприимно принимал в свои холодные волны новгородцев, защищавших свою вольность.
Вдруг глаза Солнцева сверкнули, он увидел Всеволожского. Он бросился на него, но боярин вовремя заметил нападение. Крепкою, сильною рукою схватил он дружинника за грудь, тот погнулся, но в то же мгновение со всего размаха нанёс сильный удар в висок боярину. Всеволожский зашатался и со стоном рухнул в Волхов.
Побоище между тем ослабевало. Голытьба, увидев гибель Всеволожского и не зная, за кого ей драться, бросилась бежать. Мост опустел. Сторонники князя взяли верх.
На другое утро рано отправился Солнцев к князю, а вслед за ним двинулись и новогородцы бить челом о помощи Александру Ярославовичу.
IV. ПЕРЕД ПОХОДОМ
Ликует, радуется Новгород; улицы его приняли праздничный вид, площадь переполнена народом. Все смотрят с ожиданием на городские ворота, где стоит посадник с лучшими именитыми людьми Новгорода.
Сегодня ожидают возвращения Александра Ярославовича, который, как рассказывали посланные к нему бить челом, принял их ласково, забыв нанесённую ему обиду, и обещал вступиться за Новгород.
В Софийском соборе ожидал прибытия князя владыка в полном облачении, окружённый всем новгородским духовенством.
Наконец по улицам пронёсся гул; проскакал всадник по направлению к собору, что-то сказал, и тотчас же загудел соборный колокол; его подхватили колокола остальных церквей. Гул висел в воздухе над Новгородом; звон колоколов сливался с кликами народа. Владыка с крестом в руках вышел на паперть.
Наконец показался князь на белом коне, как и прежде красивый, приветливый, ласково раскланивающийся с народом. Его окружили посадник с новгородцами и ближайшие дружинники, среди которых находился и Солнцев. Сзади двигалась дружина.
Князь, подъехав к собору, соскочил с коня, приложившись к кресту, вслед за владыкой вошёл он в собор. Колокола смолкли, началось молебствие. Среди толпы стояла и боярыня Всеволожская. Напрасно старалась пробиться она вперёд, поближе к собору: громадная толпа и дружина, стоявшая на площади перед собором, не позволяли ей сделать шаг вперёд.
Но вот молебен кончился. Снова загудели колокола, двинулось шествие. Князь направился к опустелому и теперь снова оживившемуся двору. А за ним повеселевшие и ободрённые приездом князя новгородские бояре.
Слушая россказни новгородцев о разорении новгородской земли шведами, князь добродушно улыбался, оглядывая ласковым взглядом своих лучистых очей.
— Знаем тебя, княже, — говорили бояре, — в обиду нас ты не дашь, сам по себе, ты, кажись, разнёс бы не то что шведскую рать и всю их волость и области, да ведь что один-то ты поделаешь? А что, как у них рать-то несметная, а у тебя дружины и вполовину их не хватит: ведь одолеют они тебя.
— Вот что, бояре, я скажу вам, — заговорил князь.
В деле ратном никто, как Бог. Поможет он нам, так будь шведов видимо-невидимо, а я со своей дружиной справлюсь с ними; коли же Господь захочет наказать нас за грехи наши, тогда шведы и с горсточкою воинов разнесут нас по ветру. Но мне думается, что шведы к нам не пойдут: делать им здесь нечего.