— Аль пожар где? — спросил тревожно Солнцев у бегущих.
— Какой пожар, — крикнули ему на бегу, — князь полонённых шведов прислал!
— Полонённых шведов! — воскликнул Солнцев. — Значит, бой был? Наша взяла? — и бросился вслед за народом.
Когда он прибежал, дружинники, сопровождавшие пленных, выезжали со двора. С радостью бросился к ним Солнцев, словно кровных родных повидал.
— А я к тебе с княжеским приказом, — говорил приезжий дружинник Солнцеву.
— Какой приказ? Говори!
— На улице негоже говорить, пойдём к тебе на дом, — отвечал тот.
Он слез с лошади и пошёл рядом с Солнцевым.
— Так побили шведов? — спрашивал дорогою Солнцев.
— Да и бить-то нечего было, не больно много было их, — отвечал дружинник.
— Значит, князь угадал, сказав, что это не настоящая шведская рать?
— Вестимо, угадал, нетто он ошибётся!
— Ну, какой же мне от князя приказ? — спросил Солнцев, входя в дом.
— А приказ такой, чтобы ты, не медля, собрал всю дружину и шёл к князю.
У Солнцева дрогнуло сердце; не поход смущал его, а то, что он уйдёт, не видавшись с боярыней, и Бог весть, может, ему придётся сложить в бою свою голову, так и не увидев своей ненаглядной. Но делать нечего, ослушаться княжеской воли у него и в мыслях не было, только одна боярыня смущала его. Пробраться к ней, проститься он тоже нс решался.
— Ну, что у вас творилось это время? — спросил дружинник, перебивая его мысли.
— Что ж у нас? У нас ничего не творилось. Только вот у боярина Всеволожского жена сгибла и он сгиб, поехав разыскивать её.
При этих словах дружинник залился хохотом. Солнцев с изумлением смотрел на него.
— Ты чему же смеёшься-то?
— Нашли, друже, твоего Всеволожского, отыскался!
— Как отыскался! Где же он? — спросил побледневший Солнцев.
— Теперь-то он у посадника, я его привёз вместе со шведами.
— Со шведами, как так?
— А так! Он жену-то свою у шведов разыскивал. Да ведь как дрался-то окаянный, скольких наших дубиной уложил. Так князь и прислал его сюда, пускай его здесь сами вольные люди судят.
У Солнцева захватило дыхание.
— Пришибить бы его, иуду окаянного! — прошептал он.
— Я и то говорил князю, так нет, не захотел. Да что с тобой, на тебе лица нет?
— Ничего, — смутился Солнцев. — Ты поотдохни маленько, а я пойду насчёт сбора дружины распоряжусь.
Он вышел на улицу и вместо того, чтобы сделать распоряжения, прямо бросился к Симскому. Боярин был поражён не менее Солнцева.
— Ну, теперь не вывернуться ему! — весело проговорил он.
— У вас-то на вече да не вывернуться! — с сомнением проговорил Солнцев.
— Уж будь уверен! Все старания приложу, а уж несдобровать ему! Тогда, значит, весёлым пирком и за свадебку! — засмеялся Симский.
Солнцев только махнул рукой.
— Я и думать об этом боюсь! — проговорил он. — Что ж, его судить, что ли, будут?
— А то как же без суда-то! Теперь ему небось тошнёхонько. Сраму одного сколько наберётся.
— Только сраму?
— За то, что продал? Зачем баловать, сначала посрамят, а там с камнем на шее в Волхов.
— Так ли?
— Это уж у нас таков обычай.
В это время послышался набатный удар вечевого колокола.
— Ну, вот тебе и начало, — проговорил Симский, — скоро же посадник распорядился, молодец! Ну-ка пойдём, поглядим на иуду! — добавил он, надевая шапку.
Оба торопливо направились на Ярославов двор. Народ со всех сторон спешил туда. Наконец колокол смолк, на лестницу поднялся посадник, за ним, потупив голову, Всеволожский. Смутная надежда на спасение не оставляла его.
Посадник взошёл на помост и отвесил на все четыре стороны поклоны. И стало так тихо, что можно было услышать малейший звук.
— Вольные люди Великого Новгорода, — заговорил посадник, — великий позор и срам обрушился на нашу голову. Сегодня у нас обрёлся иуда — предатель. Как тот продал Христа, так наш продал ворогу Святую Софию. Сегодня князь прислал с полонёнными шведами, коих он разбил, и боярина Всеволожского. Боярин этот был у шведов и дрался с княжескими дружинниками, шёл против Великого Новгорода. Может, такой срам и бывал у нас, только на моей памяти теперь первый. Берите его, — продолжал посадник, указывая на Всеволожского, — и судите. Как порешите, так тому и быть.
Посадник кончил. Толпа замерла в молчании, только множество грозных сверкающих взглядов было устремлено на предателя.
Наконец кто-то заговорил, и, как бушующее море, зарокотала многотысячная толпа. Г розное, опасное слышалось в этом рокоте. Всеволожский понял и пошатнулся, но в тот же миг решимость блеснула в его глазах, он сделал шаг вперёд.
— Вольные люди! — решительно крикнул он. — Я старик и всю свою жизнь положил на службу нашему Господину Новгороду!
Толпа начала утихать.
— Больно было глядеть мне на вас, когда вы теряли вольность за вольностью, власть отдавали князю! Я не отпираюсь, что дрался с дружинниками, я шёл против князя, а не против Новгорода, я защищал его!
Но говорить ему более не пришлось, толпа заволновалась, послышались крики, полные негодования:
— Обойти хочет!
— Иуда проклятый!
— Убить его! — неслось со всех сторон.
Симский только и ждал этого мгновения.
— В Волхов его, по стародавнему обычаю! — закричал он.
— В Волхов, в Волхов! — ревела толпа.
Тут же несколько человек лезут на лестницу, — вот уже один стал на помост, за ним лез другой, третий. В отчаянии бросается боярин к лестнице и мощным ударом кулака сваливает с помоста ворога. Это ещё более ожесточило толпу.
— Бери его, иуду окаянного, супротивника, ослушника! — поднялся кругом ещё больший рёв.
Боярин замахнулся и на второго, но этот оказался ловчее первого, он схватил Всеволожского за ноги и повалил на помост. Несколько мгновений спустя он был сброшен вниз. Десятки кулаков обрушались на боярина.
— Стой! Не трожь, живого его утопить! — послышались со всех сторон крики.
Полуживого Всеволожского подняли с земли и потащили к мосту. Боярин не в силах был сопротивляться. Его притащили на мост, притащили также и камень в несколько пудов весом, привязали его толстой верёвкой к шее боярина; дико, выкатившимися от ужаса глазами смотрел Всеволожский на эти приготовления. Наконец шею его плотно охватила верёвка, камень столкнули с моста и тот потащил за собою боярина.
Грузно ударился он о поверхность воды, высоко всплеснулся Волхов, бриллиантами сверкнули его серебристые брызги. Широкие круги быстро разбегались по реке, целый бугор пузырей вырос на воде, наконец всё стихло, Волхов успокоился.
Давно уже все разошлись, только двое оставались на мосту. Солнцев, глаза которого как будто приковались к реке, да глядящий на него с усмешкой боярин Симский.
— Ну, что уставился? — заговорил наконец боярин, дотрагиваясь до плеча Солнцева. — Что уставился, аль боишься, что вынырнет?
Солнцев вздохнул и поднял голову.
— Мне всё не верится, — тихо проговорил он, — уж сколько раз приходилось помирать ему, а всё жив оставался.
— Ну, теперь конец, камень-то во какой, тяжелющий, не пустит, да, чай, уж его душенька в чертовских лапах за грехи разделывается, видишь, и пузырей уж не пускает. Пойдём-ка лучше домой да подумаем о молодой вдове да о пире свадебном.
— Какой пир! — проговорил Солнцев. — Только повидаться с боярыней!
— Что ж, теперь запрета владычного нет, можно и повидаться, — говорил Симский, — только чудно, что ты про свадьбу не думаешь.
— Какая свадьба, зачем? Чтоб, повенчавшись, опять вдовой её оставить?
— Как так вдовой? Аль помирать собираешься?
— Почём знать, иду на такое дело!
— На какое такое?
— Завтра уйдём к князю, гонца прислал, зовёт.
— Аль не справится?
— Не знаю, велел дружину собрать и, не медля, идти, завтра чуть свет и двинемся.
— Должно, шведы напирают? — в раздумье проговорил Симский.
— Говорю, не знаю. Да, вот что ещё: велел клич кликнуть охотникам; хочешь, пойдём в поход?
— А что ж? — весело откликнулся боярин. — Мне бросать некого, а ратного дела я совсем не знаю, надо узнать!
— Так идёшь?
— Вестимо, иду, да ещё и других подобью.
— Вот и ладно; так к завтрему и собирайся.
— Мне что ж собираться: сел на коня — да и в путь.
Они подошли к дому Симского.
— Ну, прощай, — заговорил вдруг боярин, — не зову к себе потому, что у тебя и у меня дела немало, а вечером ужо заходи непременно, нужно тебя будет.
— Я хотел насчёт владыки... — Заговорил было Солнцев.
— Ужо, ужо всё успеем, только приходи, не замешкай.
Солнцев отправился хлопотать по сбору дружины, а из головы его не выходила боярыня.
«Что за счастье такое выпало на мою долю, — раздумывал он, — только бы и зажить с любушкой, так нет! То отец, то муж, а теперь вот в поход ступай, и вернусь ли назад, Бог весть, может, придётся там и голову сложить, так счастья и не увидишь, да, знать, и на роду мне написано никогда не видать его».
Солнышко зашло уже и начало темнеть, когда освободился Солнцев. Он выходил из себя от досады.
«Когда теперь ко владыке идти, Марфушу выручать? Ночь на дворе, того и гляди, ворота в монастыре запрут», — думал он, чуть не бегом направляясь к Симскому.
— Эк тебя, Михайло Осипович, когда принесло, — говорил весело боярин, окружённый доспехами и оружием, — я тебя давным-давно жду, поди, и боярыня вся извелась ожидаючи тебя!
— Что ж поделаешь, никак не управишься, теперь её и не увидишь, монастырь, чай, заперт! — говорил угрюмо Солнцев.
— А тебе зачем монастырь-то нужен?
— Чай, сам знаешь: хотелось бы с Марфушей повидаться.
Симский засвистал.
— Монастырь-то, Михайло Осипович, теперь тютю! — проговорил он.