н, о чем мно[го] соболезновали…»
В своем признании следствию Александр о многом умалчивает.
Приехав в лейб-гренадерский полк с графом И. Коновницыным, он сообщил поручику Сутгофу, что Московский полк возмутился. Сутгоф, объявив присягу незаконной, поднял свою роту и повел ее на Сенатскую площадь.
Николай I направлялся туда же с Преображенским батальоном. К площади стали подтягиваться и вызванные им полки.
Александр Одоевский к этому времени был уже в рядах московцев.
К каре он прискакал верхом, но тут же спешился и получил в команду взвод для пикета. Зарядив пистолет, он осмотрелся.
Диктатора не было…
Рылеев, увидев на площади «совершенное безначалие, побежал искать князя Трубецкого, и после уже не был перед Сенатом».
К восставшим подъехал генерал-губернатор Милорадович и начал уговаривать солдат. Ему крикнули, чтобы он удалился. Генерал продолжал говорить. Начальник штаба возмутившихся войск Евгений Оболенский ударил штыком графа в бедро. Тут же прогремел выстрел Каховского, и Милорадович, смертельно раненный, пополз к земле.
Около часу пополудни Николай приказал Конной гвардии атаковать мятежников.
Раздались залпы…
Услышав их, Николай и Петр Бестужевы подняли в казармах Гвардейский морской экипаж и повели его на помощь товарищам.
На Исаакиевский мост тем временем вступил Финляндский полк.
— Стой! — крикнул своему взводу поручик А. Розен.
Рота Сутгофа, прорвав конногвардейский строй, присоединилась к каре московцев.
Гвардейский экипаж под командой Николая Бестужева, встретив заслон павловцев, смял их в рукопашном бою и вышел на площадь. «…Мы… встретили Николая Александровича Бестужева; он был в расстегнутом сюртуке, с одним эполетом, сабля наголо, при нем находился взвод экипажа гвардии, человек в 20; они куда-то бежали», — вспоминал один из очевидцев этих событий Г. Солнцев.
К мятежному каре подошел митрополит Серафим в облачении, с крестом в руке. Его не захотели слушать.
Подъехавшие к морскому экипажу великий князь Михаил и генерал Левашов стали уверять, что Константин действительно отрекся от престола. «С ним вступили в разговор некоторые офицеры, — рассказывал впоследствии декабрист А. Беляев. — В это самое время, когда мы все были в таком мирном настроении, в ожидании скорого присоединения к нам всей гвардии, журналист Кюхельбекер несколько раз наводил на великого князя Михаила Павловича пистолет, один раз его отбил один унтер-офицер, в другой он спустил курок, но выстрела не последовало. Кюхельбекер в эту ночь ночевал у князя Одоевского, конногвардейского офицера, который как член общества, не быв в состоянии возмутить свой полк, считал своим долгом лично выйти на площадь…»
Николай, крайне напуганный создавшимся положением, велел приготовить экипажи для отправки семьи в Царское Село.
Подняв большую часть лейб-гренадер, член общества поручик Панов возле главного штаба столкнулся с императором, окруженным отрядом кавалергардов.
Совсем юный, маленького роста, поручик, встретив кавалерию, пытавшуюся остановить восставших, не растерялся и, крикнув своим людям: «За мной!», пробился к площади штыками.
Каховский выстрелил в полковника Стюрлера, пытавшегося и на площади уговорить своих солдат вернуться. Увидев в руке Одоевского пистолет, один из гренадеров подбежал к нему и поцеловал его.
Доносчик Яков Ростовцев был избит московцами и получил от Оболенского сильнейшую оплеуху, после чего «был болен около месяца».
Диктатор на площади не появлялся…
В трудную минуту Трубецкого пришлось заменить. Однако два его помощника, полковник Булатов и капитан Якубович, не решились взять на себя ответственность (первый, несмотря на храбрость и военный опыт, «избрал себе сам отдельный круг действия»; другой, лихой кавказский рубака, уже. начал играть в этот день непонятную двусмысленную роль — то подбадривая восставших, то обещая императору склонить их к покорности).
Николай Бестужев в силу того, что он моряк, от полномочий диктатора отказался. Начальствовать против его воли поручили князю Евгению Оболенскому. А время шло, драгоценное время!..
Царь подтягивал к площади артиллерию.
Восставшие стояли на одном месте. Поручик Оболенский тщетно пытался собрать военный совет: мятежное каре постоянно подвергалось кавалерийским атакам.
«День был сумрачный, — вспоминал участник событий М. Бестужев. — Солдаты, затянутые в парадную форму с 5 часов утра, стояли на площади уже более 7 часов. Со всех сторон мы были окружены войсками — без главного начальства (потому что диктатор Трубецкой не являлся), без артиллерии, без кавалерии, словом, лишенные всех моральных и физических опор для поддержания храбрости солдат. Они с необычайною энергиею оставались не колебимы и, дрожа от холода, стояли в рядах, как на параде».
Нижние чины других полков, тайком пробиравшиеся к мятежникам, просили их продержаться до темноты, с наступлением которой они обещали перейти на их сторону.
Необходимо было действовать, так как император уже собрал вокруг площади вызванные им пушки.
Силы были слишком неравны: восставших насчитывалось до 3300 человек, их окружали 12 тысяч пехоты и кавалерии.
После четырех часов пополудни император приказал артиллерии открыть огонь.
Поначалу картечь ударила выше голов. Второй выстрел попал в самую середину собравшейся толпы мещан. Она рассыпалась в разные стороны. Следующие выстрелы косили уже всех подряд.
Увидев катавшихся в снегу в предсмертных муках своих московцев, Михаил Бестужев скомандовал: «За мной!» — и побежал к Неве. Спустившись к реке, он, остановил солдат и с помощью унтер-офицеров стал строить густую колонну, намереваясь идти по льду к Петропавловской крепости и занять ее.
План его был удачен. При крепостных пушках, обращенных ко дворцу, переговоры с императором могли бы иметь ощутимые результаты. Но построить Бестужев успел всего лишь три взвода. Снова ударили пушки, и по льду с визгом запрыгали тяжелые ядра. Они валили солдат десятками, но старые гвардейцы духом не падали и подбадривали молодых…
— Чего раскланиваешься ядрам? Али они тебе знакомы?
Колонна почти выстроилась, но внезапно раздался отчаянный крик:
— Тонем!
Не выдержав тяжести собравшихся людей, полуразбитый ядрами тонкий лед провалился. Солдаты барахтались и тонули в образовавшейся полынье…
…Полиция засыпала кровь чистым снегом, убирала трупы. По словам анонимного очевидца, «…у всех выходов дворца стоят пикеты, у всякого пикета ходят два часовых, ружья в пирамидах, солдаты греются вокруг горящих костров, ночь, огни, дым, говор проходящих, оклики часовых, пушки, обращенные жерлами во все выходящие от дворца улицы, кордонные цепи, патрули, ряды копий казацких, отражение огней в обнаженных мечах кавалергардов и треск горящих дров, все это было наяву в столице…».
«В колонне остался я доколе оная была растроена и разогната картечью, — показал А. Одоевский. — Тогда пошел я Галерной, и чрез переулок на Неву, перешел чрез лед на Васильевский остров к Чебышеву. Оттуда возвратился в город и заехал к Жандру, живущему на Мойке. Здесь дал мне сей последний фрак, всю одежду и 700 рублей денег…»
Варвара Семеновна плакала навзрыд.
— Бегите, Александр, скорее бегите из столицы! — сквозь слезы бормотала она.
Жандр был бледен, но спокоен.
— Можешь, Саша, ничего не рассказывать! — сказал он. — Я слышал выстрелы, видел восставших солдат и все понял. Тебе необходимо оставить Петербург.
Александр был словно в лихорадке.
«Все погибло! Уж лучше бы смерть от пули!..»
Покинув Жандра, он направился «в Катерингоф, где купил тулуп и шапку, и прошел к Красному Селу…». Чуть не сутки бродил он «не зная, зачем, ходил, бог знает где», угодил в прорубь, «два раза едва не утонул, стал замерзать, смерть уже чувствовал; наконец, высвободился, но совсем ума лишился; чрез сутки опамятовался…», «возвратился в Петербург, где прибыл к дяде своему Д. С. Ланскому, который отвел… к Шульгину», столичному полицмейстеру.
Первым арестованным, доставленным в Зимний дворец, был князь Щепин-Ростовский. За ним последовали другие…
Андрей Андреевич Жандр был также «требован к ответу по тому случаю, что вечером 14 декабря, после рассеяния мятежников, принял к себе одного из них, князя Одоевского, и дал ему способ уйти из города, снабдив его платьем и деньгами».
— Ты дал князю Одоевскому одежду? — спросил его Николай I.
— Я.
— Ты участвуешь в заговоре?
— Нет, но я их всех знаю. К тому же князь Одоевский в сентябре месяце спас родственницу мою, вытащил ее из воды, где она тонула, после чего из благодарности не мог я отказаться подать ему руку помощи. Тем более что родственница и сама была тут.
— Ступай!
Император простил Жандра.
Но остальных своих «les amis du 14» (друзей 14-го. — B. Я.) он жестоко преследовал всю жизнь. Потому что не мог простить этим людям и испытанный им в тот день ужас.
Николай I и его приспешники всячески преуменьшали число погибших в тот роковой день, говоря о восьмидесяти, реже о сотне или двухстах…
Но вот «Заметка чиновника Департамента полиции C. Н. Корсакова о количестве жертв при подавлении восстания декабристов 14 декабря 1825 г.:
При возмущении 14 декабря 1825 года убито народа:
Генералов 1
Штабофицеров 1
Оберофицеров разных полков 17
Нижних чинов лейбгвардии
— Московского 93
— Гренадерского 69
— Екипажа гвардии 103
— Конного 17
во фраках и шинелях 39
женска пола 9
малолетних 19
черни 903
_________
Итого 1271 человек».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней.
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за Отчизну.
К. Ф. Рылеев
«Сколько прекрасных следственная комиссия людей бесчеловечная наша погубила?..»