В Сибирь Камилла приехала в сентябре 1831 года.
Девушка волновалась: семь лет они не видели друг друга. Какой будет встреча? Опасения ее оказались напрасными — Ивашев помнил и любил ее.
По прошествии двенадцати месяцев Камилла написала своей матери: «Год нашего союза прошел, как один счастливый день…»
«С особенной любовью вспоминаю здесь Одоевского, он имел терпение заниматься со мною четыре года, и доныне храню главные правила, написанные его рукой; а между тем он никогда не писал своих стихов, кроме «Колыбельной» сыну моему Кондратию, другую — сыну моему Евгению…»
Спи, мой младенец,
Милый мой Атий,
Сладко усни!
Пусть к изголовью
Ангел-хранитель
Тихо слетит…
5 сентября 1831 года у Розенов родился сын, которого они в память Рылеева назвали Кондратием.
«Что будет с тобой? — глядя на него, думал Одоевский. — Поймешь ли ты отца своего и мать? Проникнешься ли уважением к их нравственному подвигу? Будешь знать ли того, чьим именем ты назван? Человека с помыслами редкой чистоты…»
Когда же ты, младенец, возъюнеешь,
Окрепнешь телом и душой,
И вступишь в мир, и мыслию созреешь,
Блеснешь взмужавшей красотой, —
Тогда к тебе сойдет другой хранитель,
Твой соименный в небесах!
……….
…И вспомнишь ты земной его конец,
И грудь твоя невольно содрогнется!
Но он, даруя цель земному бытию,
По верному пути стопы твои направит,
Благословит на жизнь, и нет — не смерть свою,
Но только жизнь в завет тебе оставит.
В ноябре 1832 года неожиданно скончалась Александра Муравьева. Ухаживая то за больным мужем, то за маленькой Ионушкой, ежечасно бегая из дома в острог, она сильно простудилась.
Муравьева была беременна, преждевременные роды, ребенок родился мертвым. Доктор Вольф оказался бессилен. В последние минуты она продиктовала родным прощальные письма, простилась с близкими, поцеловала куклу спящей дочери и умерла. Ей было двадцать восемь лет.
Николай Бестужев собственноручно смастерил для покойной деревянный гроб с винтами, внутрь которого поместили свинцовый. Но похоронить изгнанницу в России, в родовом склепе, царь не разрешил.
Муравьеву погребли в Петровском заводе, на погосте, рядом с двумя умершими ее дочерьми…
Ранняя смерть ее глубоко потрясла всех заключенных. Особо тяжело пережили это женщины. Никита Муравьев поставил над могилой жены каменную часовню с неугасимой лампадой над входом. Она горела много лет…
Одоевский был грустен этой осенью. Он еще не знал, что скоро уедет из Петровского завода и останется один посреди огромных сибирских просторов. Смерть обходила его пока стороной. Зато другого русского поэта настигла.
Сентябрь 1832 года
Гонимый гневною судьбой,
Давно к страданьям осужденный,
Как я любил в стране чужой
Мечтать о родине священной.
Я вспоминать о вас любил,
Мои младенческие годы, —
И юной страсти первый пыл,
И вьюга русской непогоды!..
Шишкова ценил и любил Александр Пушкин.
«До сих пор жалею, душа моя, что мы не столкнулись с тобой на Кавказе, — осенью 1823 года писал он из южной ссылки, — могли бы мы и стариной тряхнуть, и поповесничать, и в язычки постучать. Впрочем, судьба наша, кажется, одинакова, и родились мы, видно, под единым созвездием. Пишет ли к тебе общий наш приятель Кюхельбекер? Он на меня надулся бог весть почему. Помири нас. Что стихи? куда зарыл ты свой золотой талант? под снега ли Эльбруса, под тифлисскими ли виноградниками? Если есть у тебя что-нибудь, пришли мне — право, сердцу хочется».
В год декабрьского восстания он находился в самом сердце Южного общества — в Тульчине. А позади была бурная, полная драматизма жизнь. Племянник известного литератора и государственного деятеля, адмирала Шишкова, Александр Ардальонович Шишков 2-й с юных лет не разделял взглядов своего дяди, тяготея к свободолюбивым идеям.
Знакомство с лицеистами Пушкиным и Кюхельбекером развило его рано пробудившееся поэтическое дарование. В чине штабс-капитана в 1818 году Александр Шишков был арестован за политическую «провинность» и отправлен на Кавказ. В 1821 году он уже в Одессе, а еще через четыре года в Тульчине…
Начальство считало его дерзким вольнодумцем. Он действительно был посвящен во взгляды деятелей Южного общества. Арестованный в январе 1826 года, он вскоре благодаря заступничеству влиятельного дяди был освобожден. На следующий год его арестовали снова: за «стихи, писанные в пасквильном, дерзком, злобном и даже возмутительном духе…».
Его отправили служить в крепость Динабург. Однако здесь Шишков, по словам великого князя Михаила Павловича, «не токмо не старался загладить прежнего преступления своего хорошим поведением и усердием по службе, напротив…». В крепости поднадзорный нашел способы общаться с заключенным в темнице Вильгельмом Кюхельбекером.
В феврале 1829 года по распоряжению Николая I «за нетрезвое поведение и произведенную ссору» Александра Шишкова предают военному суду. Через год он был уволен в отставку «за неприличные званию офицерскому поступки». «Как человека вовсе неблагонадежного» его водворили под строгий полицейский надзор в Тверь, где он сильно бедствовал, так как обзавелся семьей и приходилось постоянно думать о заработке.
К тому времени он уже был известен в литературных кругах как даровитый поэт и прозаик. Летом 1831 года Он тайно ездил в Москву, пытаясь договориться с тамошними литераторами и пристроить свои произведения в журналы. Узнав об этом, Николай I приказал: «Взять меры, чтоб впредь не своевольничал». Травля поэта усилилась…
А в сентябре 1832 года, придравшись к антиправительственным высказываниям Шишкова, некий поручик Чернов нарочно грубо оскорбил его жену. Начавшуюся ссору удалось потушить.
Спровоцированный местными жандармами, Чернов вскоре неожиданно подстерег Шишкова на темной лестнице и вонзил в его грудь кинжал.
М. К. Юшневская — С. П. Юшневскому:
«…Часа два тому назад брат твой простился с четырьмя своими товарищами, которые уехали на поселение, — Фаленберг, Одоевский, Игельстром и Муханов… Каждый раз прощания сии бывают очень трогательными. Родные братья не могут расставаться с большею нежностью, так как несчастие и одинаковость положения сближают. Представь себе, что все в слезах и все огорчены душевно…»
Расставание действительно было печальным.
По случаю рождения сына Михаила Николай I ока-вал «высочайшую милость», заменив некоторым «государственным преступникам» каторгу ссылкой на поселение.
— Прощайте, друзья!..
— До встречи, ежли пошлет ее бог!
В конце декабря Одоевский, Муханов, Игельстром и Фаленберг навсегда покинули Петровский завод.
Начиналась метель… Поднялся сухой колючий ветер. Одоевский привстал на санях и оглянулся.
Тюрьма, где провел он два каторжных года, медленно растворялась в летящем крупными хлопьями снеге…
Иркутск был чист, аккуратен, улицы просторны. Товарищи Одоевского получили направления на поселение, простились с ним и уехали.
Александра иркутский гражданский губернатор И. Б. Цейдлер вызвал к себе последним. В кабинете, куда ввели его, находился, кроме губернатора, средних лет человек.
Цейдлер поднес близко к глазам статейный список о «государственном преступнике» Одоевском, составленный комендантом Нерчинских рудников генералом Лепарским.
— Так-с! — щурясь, пробормотал он. — Александр Иванов сын Одоевский. Из княжеского звания, тридцати лет, холост, веры греко-российской… Так-с, приметы… Мерою два аршина девять вершков, лицом бел, волосы на голове темно-русые, глаза карие, нос продолговатый… Так-с, милостивый государь! — Цейдлер строго посмотрел на Одоевского, как бы сверяя, все ли сходится, и улыбнулся.
— Как поживает князь Иван Сергеевич? — неожиданно спросил он. — Здоров ли?..
Александр удивленно поднял глаза.
— Хорошо, ваше превосходительство! — чуть помедлив, ответил он.
— Давненько я его не видывал. А ведь и тебя встречал в Петербурге. Запамятовал?..
Одоевский неопределенно пожал плечами.
— До того ли было тогда! — кивком головы согласился с ним губернатор. — Конногвардейский полк… парады… женщины… пирушки!.. Молодо-зелено! — Цейдлер повернулся к мужчине, молчаливо сидевшему за столом: — А что скажет наш директор? Не поселить ли бывшего князь Александра в ваших местах! Согласишься, Протопопов?..
— Отчего же нет, Иван Борисович, — басом пророкотал мужчина. — Места наши изрядные, тут тебе и горы, и лес, и Ангара под рукой. Ну а варнаки у нас смирные, не обидят…
— Отлично! — Цейдлер торопливо потер ладони и, подойдя к столу, что-то отметил гусиным пером на большом листе бумаги. — Александр Степанович, я думаю, останется этим доволен.
Одоевский понял, о ком шла речь. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. С. Лавинский приходился их фамилии дальним родственником. В своих письмах отец неоднократно указывал ему на это обстоятельство, могущее в сложившейся ситуации сыграть роль далеко не маловажную.
Впрочем, сейчас ему об этом не хотелось думать. Все мысли его были о поселении. Что за место? И кто этот директор Протопопов?
— Итак, решено! В случае затруднений прошу вас, князь, обращаться ко мне лично, без всякого стеснения.
Цейдлер кивнул Одоевскому.
— Поедемте со мной в Тельму, — вставая, сказал Протопопов. — На суконную фабрику, при которой поселитесь.
Одоевский пригнулся и, открыв дверь, вышел на крыльцо.
Человек выводил из конюшни небольшие сани, запряженные тройкой.