— Алчущий крови… — усмехнулся Лермонтов.
— Царственная птица, — уважительно заметил Тверетинов и снова погрузился в свои дремотные думы.
В Екатериноградской они задержались.
Пришлось ждать оказии, а она случалась в этих местах не так часто. Да и паромная переправа через Малку чуть ли не ежемесячно починялась.
Ночевали на постоялом дворе. Напившись горячего чая, Тверетинов быстро заснул. Во сне морщинистое задубевшее лицо его разгладилось и осветилось слабой улыбкой: видно, улетел в мечтах тобольский казак в родные сибирские края, дышал вольным морозным воздухом, обнимал за крепко сбитые плечи жену, гладил по головам мальчат…
Путники же долго не спали…
Разрушилась преграда условности, несколько отчуждавшая их в дороге, протянулась от сердца к сердцу нить доверия. И Лермонтов за много месяцев впервые раскрыл свою душу пред человеком, чью жизнь и помыслы неизмеримо уважал.
А Александр стал самим собой пред этим мудрым поэтом, так много обещавшим в будущем. Ежли дарует ему судьба еще несколько лет…
Ночь показалась короткой, и хоть впереди немало дней, проведенных вместе, эта ночь — первая — у переправы запомнилась обоим надолго.
Они говорили об отечественной истории, о борьбе древнего Новгорода за независимость…
— Когда я думаю об этом, я вспоминаю вас, вышедших в то раннее декабрьское утро на Сенатскую площадь. Лет шесть назад я написал поэму «Последний сын вольности»…
Но есть поныне горсть людей
В дичи лесов, в дичи степей;
Они, увидев падший гром,
Не перестали помышлять
В изгнанье дальном и глухом,
Как вольность пробудить опять;
Отчизны верные сыны
Еще надеждою полны…
— Мало их осталось, надежд, Мишель!
— Но и без них нельзя!
— Когда мы подъезжали к Ставрополю, то увидели высоко в небе стаю журавлей. Тогда я посвятил стихотворение этим птицам, летящим, как и мы, с севера на юг, — сказал Одоевский. — Теперь же мне хочется дописать к нему еще несколько строк,
Пора отдать себя и смерти и забвенью!
Не тем ли, после бурь, нам будет смерть красна,
Что нас не Севера угрюмая сосна,
А южный кипарис своей покроет тенью?
И что не мерзлый ров, не снеговой увал
Нас мирно подарят последним новосельем,
Но кровью жаркою обрызганный чакал
Гостей бездомный прах разбросит по ущельям.
Глубоко запали в душу Лермонтову эти последние «троки.
В скором времени, покидая Кавказ, поэт напишет в прощальном стихотворении:
…О если так! своей метелью,
Казбек, засыпь меня скорей
И прах бездомный по ущелью
Без сожаления развей.
Их волновали и отношения России с народами Кавказа.
За окном рассветало.
Тверетинов уже возился во дворе с лошадьми.
К переправе подошел сопровождаемый ротой солдат обоз.
Дорога на Тифлис была свободна.
— С богом, друзья!..
7 ноября 1837 года рядовой Александр Одоевский был зачислен налицо в 44-й Нижегородский драгунский полк.
Получив в штабе расписку, Тверетинов простился со своими спутниками и не мешкая отправился в обратную Дорогу.
Тобольский казак спешил в родные края.
В тот же день Одоевский был представлен командиру полка полковнику Безобразову.
— Обживайтесь, князь! — непривычным для ссыльного Одоевского тоном сказал он. — Прапорщик Лермонтов, надеюсь, вам все покажет, познакомит с офицерами, здешним обществом… Ведите себя без всякого принуждения. Разжалованных в моем полку немало — и все они истинно порядочные люди. В России нынче не страдают только дураки и лизоблюды!..
Словами полковника Одоевский был поражен.
— Не любит он государя, — пояснил Лермонтов. — История Сергея Дмитриевича стара и загадочна. Но кое-что все же всплыло наружу. Позже я расскажу тебе о нем. А пока… пойдем ко мне.
Оставшись один, Безобразов долго сидел за столом с опущенной головой, охваченный воспоминаниями.
Варшава… Петербург… Кавказ…
В польской столице корнет лейб-гвардии Подольского кирасирского полка Безобразов пользовался огромным успехом у женщин. Они прозвали его Аполлоном Бельведерским. Красив, остроумен и галантен. После восстания в Польше он благодаря своей храбрости быстро выдвинулся и скоро стал флигель-адъютантом его императорского величества. В Петербурге избалованный офицер влюбился во фрейлину императрицы, княжну Хилкову.
Любовь Хилкова ответила ему взаимностью. Император согласился быть на свадьбе посаженым отцом. И вот венчание в придворной церкви. Приглашенные, музыка, шампанское… О дальнейшем вспоминать не хотелось! Найдя свою молодую жену в государевой спальне, он дал его величеству пощечину…
Неслыханный скандал потряс столицу.
И через три недели Безобразов был отправлен на Кавказ, жена его уехала в Москву.
На Кавказе Безобразов вскоре прославился необыкновенным мужеством в боях. В белой папахе, на белом коне, он ходил в атаки впереди своих линейных казаков. Звали его «казацким Мюратом». Два трудных года на Кавказе, ранение в ногу, орден св. Анны на шее, чин полковника и Нижегородский драгунский полк. Флигель-адъютантские аксельбанты снял он с большим облегчением.
И вот недавно в Тифлисе, на Дидубийском плацу, состоялся высочайший смотр полкам, бывшим в летней экспедиции против горцев. От нижегородцев участвовали в параде четыре эскадрона. Царь ими остался доволен. Но лично командира полка не благодарил. Проехал мимо…
И слава богу!
До глубокой ночи просидел полковник за столом, не в силах справиться с воспоминаниями. А «государственный преступник» Александр Одоевский знакомился тем временем с расположением полка, в котором предстояло ему служить.
— Колюбакин! — представился ему молодой худощавый прапорщик и через минуту добавил: — Слышал о вас неоднократно.
— От кого же? — поинтересовался Одоевский.
— От Александра Александровича.
— Бестужева?
— Да! Я был хорошо знаком с Марлинским.
Заинтересовавший Одоевского Николай Петрович Колюбакин «бешеной вспыльчивостью характера», не раз доводившей его до дуэлей, был лично известен Николаю I, который прозвал его «немирным Колюбакиным» в отличие от «мирного» брата его Михаила. «Но как бы ни были ужасны вспышки его гнева, ему прощались все его чудачества и выходки за его высокую прямоту, сердечность, русское добродушие и готовность искупить свою вину перед каждым», — отмечал биограф Нижегородского полка В. Потто.
Скоро стал вхож Александр и в дом Нечволодовых, где собиралось все лучшее полковое общество…
Прошлое подполковника Григория Ивановича Нечволодова для многих сослуживцев было окутано тайной. Вкус к военной службе привили ему с детства. Незадолго до смерти легендарный Суворов повесил на шею молодому поручику Нечволодову орден Анны 2-й степени, что само по себе было событием чрезвычайным.
В Петербурге после какой-то непонятной истории он был разжалован и сослан в отдаленные губернии. Тайно покинув Россию, Нечволодов временно осел в Лондоне, где познакомился с русским послом графом С. Р. Воронцовым.
— Вернитесь на родину, сударь, пока не поздно! — сказал ему граф. — Я обращусь к государю с просьбой, в коей он мне, думаю, не откажет.
Александр I дал свое милостивое разрешение.
В Польше поручик Нечволодов встретился с графиней Тышкевич. Влюбившись, она бежала с ним из родительского дома. Во время наполеоновских войн Нечволодов мужественно сражался под начальством атамана Платова. Но скоро снова был разжалован и сослан на Кавказ, в Нижегородский драгунский полк. Жена его умерла, и Нечволодов жил в своем доме с девочкой-черкешенкой, которую подобрал после одной из схваток с горцами и удочерил.
Шли годы… Генерал Ермолов вернул Нечволодову все ордена и чин подполковника. Катя, так аваля черкешенку, выросла в красивую черноволосую девушку. В доме Нечволодовых собирались офицеры полка, устраивались литературные вечера…
Одоевский с Лермонтовым были здесь, несомненно, частыми и желанными гостями. А в семидесяти километрах от Караагача находилось обширное поместье, побывать в котором Александр мечтал давно.
Искал лишь подходящего момента.
И случай вскоре представился…
Чавчавадзе ждал нижегородцев с самого утра.
Пока Саломе готовила завтрак, он прогуливался по длинным узким аллеям сада, лениво оглядывая тонущие в тумане окрестности.
Там, где вьется Алазань,
Веет нега и прохлада…
Знакомые строки вновь разбередили его старую рану.
Он слышал их из уст своего зятя Александра Грибоедова.
При мысли о нем снова разболелось сердце.
«Скорее бы уж приезжали, — нетерпеливо подумал он. — Наверное, Мишель приедет… Колюбакин… Жерве и… Одоевский. Неужели не посетит он Цинандали? Нет, конечно же, приедет!» Как никого другого хотелось ему увидеть двоюродного брата Грибоедова князя Александра.
Как странны и причудливы повороты судьбы!
Покойный Грибоедов так любил его, так страдал от невозможности помочь. Вскоре и сам… А что вспомнить ему, князю Александру Гарсевановичу Чавчавадзе, после пятидесяти лет жизни? И какой жизни!..
Крестила его в Петербурге сама Екатерина. Даже поцеловала в пухлую щечку, предрекая большое будущее сыну князя Гарсевана, полномочного министра грузинских царей при русском дворе.
Далее — один из лучших столичных пансионов. Приехал в Грузию тринадцати лет. Позже примкнул к восставшей Мтиулетии, доведенной до крайности правлением Цицианова. Движением руководил царевич Парнаоз. Повстанцы вскоре были арестованы, и восемнадцатилетнего князя Чавчавадзе сослали на три года в Тамбов. Но из уважения к заслугам отца быстро вернули. Мать его, Майя Георгиевна, сестра известного деятеля грузинской культуры Георгия Авалишвили, умоляла сына бросить политику.