Это стихотворение – образец «домашней поэзии»; здесь имеется в виду какой-то случай, хорошо известный узкому кругу обитателей Тригорского. Судя по одному из дошедших до нас эпизодов, Пушкин любил подразнить свою юную приятельницу. В письме к брату Льву в ноябре 1824 г. он сообщает, что они с Зизи «мерились талиями» при помощи пояска, и выяснилось, что они одинаковы. «То ли у меня талия, как у шестнадцатилетней девочки, то ли у нее, как у двадцатипятилетнего мужчины» – весело комментировал Пушкин и добавлял: «Зизи дуется». Видимо, и в данном случае Зизи, рассердившись на что-то, разорвала мадригал, поднесенный ей поэтом.
А насчет талии девушки Пушкин не преминул съехидничать в «Евгении Онегине»:
«За ним строй рюмок, узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви обманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!»
Несмотря на перекличку с элегией Боратынского, пушкинское стихотворение имеет совершенно определенный биографический контекст.
В «Северной Лире на 1827 год» был напечатан сонет В. И. Туманского «На кончину Р.» с посвящением А. С. Пушкину. Скорее всего, Пушкин прочел этот сонет раньше; живя в Михайловском, он регулярно переписывался с Туманским, сообщавшим ему все заслуживающие внимания одесские новости. Естественно предположить, что Туманский сообщил Пушкину о смерти Ризнич, о чем стало известно в Одессе в первой половине 1825 г., и послал другу посвященное ему стихотворение, написанное по этому случаю. Содержание сонета Туманского в чем-то близко пушкинской элегии.
«И где ж теперь поклонников твоих
Блестящий рой? Где страстные рыданья?
Взгляни: к другим уж их влекут желанья,
Уж новый огнь волнует души их».
Сюжет пушкинской элегии существенно отличается от элегии Баратынского. В стихах Баратынского звучит спокойный холодный скепсис по отношению к горячим клятвам и «поспешным обетам» юности. В собственном охлаждении и равнодушии он усматривает горестный, но неотвратимый закон жизни. Элегия Пушкина не философична; в ней нет рассуждений и резюмирующих сентенций, только откровенное смятение чувств. Потрясение лирического героя объясняется поразительным различием между чувствами, переживаемыми им в реальности жизни и в поэтическом воображении. Впрочем, это не означает, что последние менее подлинны и достоверны.
«Как счастлив я, когда могу покинуть»
Как счастлив я, когда могу покинуть
Докучный шум столицы и двора
И убежать в пустынные дубровы,
На берега сих молчаливых вод.
О, скоро ли она со дна речного
Подымется, как рыбка золотая?
Как сладостно явление ее
Из тихих волн, при свете ночи лунной!
Опутана зелеными власами,
Она сидит на берегу крутом.
У стройных ног, как пена белых, волны
Ласкаются, сливаясь и журча.
Ее глаза то меркнут, то блистают,
Как на небе мерцающие звезды;
Дыханья нет из уст ее, но сколь
Пронзительно сих влажных синих уст
Прохладное лобзанье без дыханья.
Томительно и сладко – в летний зной
Холодный мед не столько сладок жажде.
Когда она игривыми перстами
Кудрей моих касается, тогда
Мгновенный хлад, как ужас, пробегает
Мне голову, и сердце громко бьется,
Томительно любовью замирая.
И в этот миг я рад оставить жизнь,
Хочу стонать и пить ее лобзанье —
А речь ее… Какие звуки могут
Сравниться с ней – младенца первый лепет,
Журчанье вод, иль майский шум небес,
Иль звонкие Баяна Славья гусли.
Ни в одном из произведений Пушкина образ мертвой возлюбленной не был воплощен в столь зримом, чувственно осязаемом облике как в стихотворении «Как счастлив я, когда могу покинуть…», но он мерцает, просвечивает то здесь, то там на протяжении всего пушкинского творчества. Он угадывается в отрывке «Придет ужасный час…», в «Заклинании», в стихотворении «Для берегов отчизны дальней», в черновиках «Воспоминания», в строках «Бахчисарайского фонтана», он витает в стихотворениях, кажется, совсем далеких по сюжету, таких как «Не пой, красавица, при мне», «Прощание». Наконец, не удивительно, что одна из пяти сказок Пушкина это «Сказка о мертвой царевне». Мы будем говорить о нем, обращаясь к каждому конкретному стихотворению, но в чем же был источник не отдельных произведений, а самого этого навязчивого образа мертвой возлюбленной, к которому снова и снова обращается поэт, варьируя его в разных воплощениях? То он принимает облик зримый и чувственный, то превращается в тень, призрак, за которым лишь подразумевается сколько-нибудь ясный образ, то уходит в метафору, чистую метафору, которую невозможно и нелепо было бы реализовывать, но которая рождена, провоцирована все тем же комплексом ощущений.
В письме к Вяземскому от 9 ноября 1826 г. Пушкин упоминает о боготворившей его поэтессе: «Что Тимашева? Как жаль, что я не успел завести с ней благородную интригу! Но и это не ушло».
«Ответ Ф. Т.***»
Нет, не черкешенка она, —
Но в долы Грузии от века
Такая дева не сошла
С высот угрюмого Казбека.
Нет, не агат в глазах у ней, —
Но все сокровища Востока
Не стоят сладостных лучей
Ее полуденного ока.
1827 год
В конце 1826 года на одном из балов он познакомился с Екатериной Ушаковой, прелестной семнадцатилетней девушкой, и очень увлекся ею. В 1827 г. его внимание к Ушаковой замечали окружающие: на балах и гуляньях он говорил только с нею, а в ее отсутствие лишь сидел целый вечер в углу, ничем не интересуясь. 3 апреля 1827 г. он написал в ее альбом стихи, написанные в ходе салонной литературной игры, участникам которой предлагалось сочинить стихи на заданную тему. В данном случае, темой стало заклинание «Аминь, аминь, рассыпься!» являющееся магической формулой, обращенной к нечистой силе. В пушкинском экспромте обыгрывается уподобление женских чар чарам «бесов и привидений».
Когда, бывало, в старину
Являлся дух иль привиденье,
То прогоняло сатану
Простое это изреченье:
«Аминь, аминь, рассыпься!». В наши дни
Гораздо менее бесов и привидений
(Бог ведает, куда девалися они!).
Но ты, мой злой иль добрый гений,
Когда я вижу пред собой
Твой профиль, и глаза, и кудри золотые,
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые,
И очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою
И сердца пылкого мечтою
«Аминь, аминь, рассыпься» говорю.
Его чувство было взаимным: девушка не скрывала своей влюбленности в поэта. 16 мая, перед своим отъездом из Москвы в Петербург, Пушкин вписал в альбом Ушаковой еще одно стихотворение:
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, —
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?
Лирическое и нежное стихотворение, в котором поэт уверяет Екатерину Николаевну, что и в отдалении будет с нею «неразлучен» и безутешен, не успокоило влюбленную девушку. «Он уехал в Петербург, – писала она брату Ивану 26 мая 1827 г., – может быть, он забудет меня, но нет, нет, будем верить, будем надеяться, что он вернется обязательно. Город опустел, ужасная тоска (любимое слово Пушкина)».
Приезжая в Москву, поэт каждый день бывал в доме Ушаковых, неудивительно, что к 1830 году в обществе было много слухов о возможной женитьбе Пушкина на Екатерине. Почему она не состоялась? Может быть, родителей девушки тревожила его репутация политически неблагонадежного человека, а может быть, в душе поэта уже зарождалась любовь к другой девушке – Наталье Гончаровой. Как бы то ни было, чувство поэта к Екатерине изменилось. В 1830 г. откликаясь на письмо Ушаковой, он написал свой «Ответ».
Я вас узнал, о мой оракул!
Не по узорной пестроте
Сих неподписанных каракул;
Но по веселой остроте,
Но по приветствиям лукавым,
Но по насмешливости злой
И по упрекам… столь неправым,
И этой прелести живой.
С тоской невольной, с восхищеньем
Я перечитываю вас
И восклицаю с нетерпеньем:
Пора! в Москву! в Москву сейчас!
Здесь город чопорный, унылый,
Здесь речи – лед, сердца – гранит;
Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.
Это посвященное ей стихотворение свидетельствует, увы, что чувства Пушкина к Екатерине из романтической влюбленности перешли в спокойную нежную дружбу. Живя в Петербурге, Пушкин обменивался с ней письмами. Говоря, что узнал письмо своей приятельницы по «веселой остроте», «приветствиям лукавым» и по «насмешливости злой» Пушкин выразительно характеризует девушку, о которой думает все-таки «с тоской невольной, с восхищеньем». В «Ответе» отозвался стиль его отношений с сестрами Ушаковыми. Сохранившийся альбом Елизаветы Ушаковой (младшей сестры Екатерины) с множеством шутливых записей, рисунков и стихов передает атмосферу дружеской доверительности и одновременно взаимного подкалывания, острот и шалостей, окружавшую поэта в семействе Ушаковых.
Екатерина, видимо, долго не могла забыть поэта; они виделись последний раз летом 1830 г., но и в мае 1833 г., ее отец, упоминая в письме к жене о неожиданной встрече с Пушкиным, добавил: «При сем имени вижу, как вспыхнула Катя». Ушакова вышла замуж лишь в 1836 г. и перед свадьбой, по требованию своего жениха, Д. Н. Наумова, уничтожила альбомы, исписанные и разрисованные рукою Пушкина…
Акафист – хвалебное песнопение в честь Иисуса Христа, Богородицы или святых великомучеников, исполняемое стоя. Поэт здесь возносит столь высокую хвалу обычной женщине, что превращает стихотворение в почтительный и, вместе с тем, шутливый мадригал. Пушкин познакомился с Екатериной в доме ее отца, когда она была еще ребенком, в мае 1827 г. он был постоянным гостем в петербургском доме Карамзиных. Пушкин любил всю их семью, но, возможно, Екатерина Николаевна пользовалась его особой симпатией. Под обаянием этой миловидной, приветливой девушки, отличавшейся ясным умом и кротким нравом, находились все молодые люди, ездившие к Карамзиным.